В десять минут девятого он зашел в кабинет истории – починить раковину в туалете. Провозился там целый час и еще семь минут, затем сложил инструменты в сумку и открыл дверь в кабинет.
– Доброе утро, – сказал он профессору, сидевшему за столом.
– Доброе утро, Фред.
Фред Элдерман шел по коридору и думал о том, как это замечательно, что доходы Людовика XVI при таких же налогах превосходили доходы Людовика XV на 130 миллионов ливров и что суммарный экспорт повысился со 106 миллионов в 1720 году до 192 миллионов в 1745 году и…
Он остановился посреди коридора с вытянувшимся от удивления лицом.
Тем утром он заходил еще в кабинеты физики, химии, английского языка и изобразительного искусства.
На Мейн-стрит располагалась небольшая таверна под названием «Мельница». Фред посещал ее по вечерам в понедельник, среду и пятницу, чтобы побаловать себя бочковым пивом и поболтать с друзьями – Гарри Баллардом, который заведовал «Боулингом Хогана», и Лу Пикоком, почтальоном и садоводом-любителем.
Зайдя в тот вечер в тускло освещенный зал, Фред пробормотал: «Je connais tous ces braves gens»[31]. У него тут же задергалась щека, он огляделся и начал было оправдываться:
– Я хотел сказать…
Но не договорил.
Гарри Баллард первым увидел его в зеркале. Повернув голову на толстой колонне шеи, он сказал:
– Заходи, Фред, выпивка сегодня просто чудесная. – И с усмешкой добавил, обращаясь к бармену: – Еще одну для старины Элдермана.
Фред подошел к барной стойке, впервые с начала дня сумев улыбнуться. Пикок и Баллард поздоровались с ним, а бармен поставил на стойку наполненную до краев глиняную кружку.
– Что новенького, Фред? – спросил Гарри.
Фред пригладил усы двумя испачканными пеной пальцами.
– Да ничего особенного, – ответил он, все еще сомневаясь, стоит ли это обсуждать.
Ужин с Евой получился не очень приятным и сопровождался его нескончаемыми и подробными комментариями по поводу Тридцатилетней войны, Великой хартии вольностей и альковных тайн Екатерины Великой. Так что в семь тридцать он с облегчением вышел из дому, непроизвольно бросив на прощание: «Bon nuit, ma chère»[32].
– А у тебя что новенького? – поинтересовался он у Гарри Балларда.
– Мы красим наш боулинг. Ну, знаешь, перекрашиваем.
– Прямо так и красите? – спросил Фред. – Когда рисовать цветным воском было затруднительно, греческие и римские художники использовали темперу, то есть краски, наносимые на древесину или сырую штукатурку посредством…
Он замолчал. Над стойкой бара повисла изумленная тишина.
– Чего? – переспросил Гарри Баллард.
Фред нервно сглотнул.
– Нет, ничего, – торопливо сказал он. – Я просто… – Он опустил глаза в кружку с пивом и повторил: – Ничего.
Баллард поглядел на Пикока, тот пожал плечами.
– Лу, как поживают твои оранжерейные цветы? – решил сменить тему Фред.
– Прекрасно. – Низкорослый садовод кивнул. – Просто прекрасно.
– Вот и хорошо, – кивнул в ответ Фред. – Vi sono pui di cinquante bastimenti in porto[33].
Он прикусил язык и зажмурился.
– Как ты сказал? – Лу оттопырил ухо, чтобы лучше слышать.
Фред торопливо отхлебнул пива и закашлялся.
– Ничего, – снова сказал он.
– Нет, что ты там ляпнул? – настаивал Гарри, судя по улыбке рассчитывающий услышать веселую шутку.
– Я… я сказал, что в гавани больше пятидесяти судов, – угрюмо объяснил Фред.
Улыбка исчезла с широкого лица Гарри, теперь он смотрел на приятеля с недоумением.
– Какая еще гавань?
– Я… это просто шутка, – как можно непринужденней ответил Фред. – Я слышал ее сегодня утром, но забыл, чем все кончается.
– Ага. – Гарри вернулся к своему пиву. – Ясно.
Какое-то время они молчали. Затем Лу спросил Фреда:
– Ты закончил на сегодня?
– Нет, нужно еще убрать кабинет математики.
– Жалко, – кивнув, ответил Лу.
Фред смахнул пену с усов.
– Вот скажите, – решился наконец он, – что бы вы подумали, если бы однажды проснулись и заговорили по-французски?
– А что, кто-то заговорил? – покосился на него Гарри.
– Нет, никто, – поспешил откреститься Фред. – Просто… я хотел сказать, предположим. Предположим, что кто-то… ну хорошо, кто-то вдруг понял, что знает такие вещи, которых раньше не знал. Понимаете, о чем я? Просто знает, и все. Как будто знал с самого начала и это всегда сидело в его голове.
– Какие вещи, Фред? – спросил Лу.
– Ну… историю, всякие языки… О разных книгах и живописи, об атомах и… элементах. – Он пожал плечами так резко, будто его передернуло. – Что-то вроде этого.
– Чего-то я тебя не пойму, приятель, – сказал Гарри, потеряв надежду услышать что-нибудь смешное.
– Ты хочешь сказать, он знает то, чему не учился? – спросил Лу. – Так?
В голосах у обоих слышалось что-то странное – сомнение, настороженность, сдержанность, словно они боялись изменить своим убеждениям.
– Я просто предположил, – отмахнулся Фред. – Ладно, забудьте. Не стоит об этом говорить.
В тот вечер он выпил только одну кружку и ушел рано, сославшись на то, что должен еще убрать кабинет математики. И все время, пока Фред в молчании орудовал шваброй и тряпкой, он пытался понять, что же с ним происходит.
Когда он холодным вечером вернулся домой, Ева поджидала его на кухне:
– Хочешь кофе?
– Не откажусь, – кивнул он, но как только она поднялась со стула, у него вырвалось: – No, s’accomadi, la prego[34].
Ева с хмурым видом уставилась на него.
– Я хотел сказать, – перевел он, – сиди, Ева, я сам приготовлю.
Пока они пили кофе, он рассказывал о своих переживаниях.
– Это выше моего понимания, – признался он. – Это… страшно в каком-то смысле. Я знаю много всего, чего раньше не знал. Понятия не имею, откуда это приходит. Ни малейшего представления. – Он плотно сжал губы. – Но я знаю все это. Определенно знаю.
– Значит… Теперь не только французский? – спросила она.
Фред озабоченно кивнул:
– Намного больше. Например… – Он поднял глаза от чашки. – Вот, послушай. Основной прогресс в получении быстрых частиц был достигнут при использовании сравнительно низкого напряжения и циклического ускорения. В большинстве установок заряженные частицы движутся по круговой или спиральной орбите под действием… Ева, ты слушаешь?
Она судорожно сглотнула:
– Да, слушаю.
– Под действием магнитного поля. Ускорение происходит различными способами. В так называемом бетатроне Керста и Сербера…
– Фред, что это означает? – перебила его она.
– Не знаю, – беспомощно ответил он. – Это… просто слова в голове. Когда я что-то говорю на иностранном языке, я знаю, что это значит, а тут…
Ева вздрогнула и обхватила себя за плечи.
– Такого не должно быть, – заявила она.
Он хмуро посмотрел на нее:
– Что ты хочешь этим сказать?
– Не знаю, – тихо ответила она и покачала головой. – Просто не знаю.
Она проснулась около полуночи и прислушалась к его сонному бормотанию:
– Натуральные логарифмы целых чисел от десяти до двухсот. Первый ряд. Ноль – два, точка, три, ноль, два, шесть. Один – два, точка, три, девять, семь, девять. Два – два, точка…
– Спи, Фред, – недовольно нахмурившись, сказала она.
– …четыре, восемь, четыре, девять.
Она подтолкнула его локтем:
– Фред, спи.
– Три – два, точка…
– Фред!
– А? – простонал он и перевернулся на другой бок.
В темноте Ева услышала, как он взбивает подушку тяжелыми со сна руками.
– Фред? – тихо позвала она.
Он замер:
– Что?
– Думаю, утром тебе нужно будет сходить к доктору Буну.
Он сделал долгий вдох и так же не торопясь выпустил воздух из легких.
– Я тоже так думаю, – неразборчиво проговорил он.
Когда в пятницу утром Фред открыл дверь в приемную доктора Уильяма Буна, порыв ветра сдул бумаги со стола медсестры.
– Ох, – с извиняющимся видом сказал Фред. – Le chieggo scuse. Non ne val la pena[35].
Мисс Агнесс Маккарти уже семь лет работала регистратором у доктора Буна, но ни разу не слышала, чтобы Фред Элдерман произнес хоть слово на иностранном языке.
Поэтому она изумленно уставилась на него:
– Что это вы сейчас сказали?
Губы Фреда нервно дернулись, изображая улыбку.
– Да так, пустяки, мисс.
Она откашлялась и ответила с официальной улыбкой:
– Доктор просит извинить его, что не смог принять вас вчера.
– Ничего страшного, мисс.
– Он освободится минут через десять.
Двадцать минут спустя Фред уже сидел в кабинете Буна. Грузный доктор откинулся на спинку кресла и поинтересовался:
– Приболели, Фред?
Фред объяснил, что с ним случилось.
Сердечная улыбка доктора последовательно превратилась в удивленную, застывшую, напряженную, а потом и вовсе исчезла с лица.
– Это все правда?
Хмурый Фред настороженно кивнул:
– Je me laisse conseiller[36].
Тяжелые брови доктора чуть приподнялись.
– Французский, – определил он. – Что вы сейчас сказали?
Фред нервно дернул кадыком:
– Я сказал, что мне нужна ваша консультация.
– Застрелиться можно, – сказал доктор, растягивая слова, и ущипнул себя за нижнюю губу. – Застрелиться можно. – Он встал и ощупал череп Фреда. – Вы не получали никаких ударов по голове в последнее время?
– Нет. Не получал.
Доктор Бун опустил руки:
– Да, ушибов и вмятин не заметно. – Он вызвал мисс Маккарти и сказал: – Хорошо, давайте сделаем рентген.
Рентген не показал ни разрывов, ни пятен.