Они снова сели в кабинете, чтобы обсудить положение.
– Трудно поверить, – покачал головой доктор, и Фред уныло вздохнул. – Ну что ж, не принимайте все так близко к сердцу. Никаких нарушений нет. Вы просто стали вундеркиндом, ну так что с того?
Фред нервно провел пальцами по усам:
– Но ведь должно же быть какое-то объяснение. Почему это произошло? Что это? Честно говоря, мне страшно.
– Пустяки, Фред, пустяки. У вас отменное здоровье. За это я ручаюсь.
– Но что с моей… – Фред замялся. – Что с моими мозгами?
Доктор Бун выпятил нижнюю губу, ободряюще улыбнулся и покачал головой:
– Об этом тоже не стоит волноваться. – Он хлопнул ладонью по столу. – Разрешите мне немного подумать, Фред. Посоветоваться с коллегами. Ну, понимаете, нужно все проанализировать. Потом я сообщу вам результат. Договорились?
Он проводил Фреда до дверей.
– А вы пока не волнуйтесь, – порекомендовал он. – Для беспокойства нет никаких причин.
Но когда сам он, несколькими минутами позже, набирал телефонный номер, лицо его отнюдь не было спокойным.
– Фетлок? – сказал он в трубку. – У меня есть для тебя очень интересный случай.
Скорее привычка, а не жажда привела Фреда в тот вечер в «Мельницу». Ева просила его остаться дома и отдохнуть, полагая, что его состояние вызвано переутомлением. Но Фред настоял на том, что совершенно здоров, и вышел из дому, лишь глухо пробормотав: «Au revoir»[37].
В баре он подсел к Гарри Балларду и Лу Пикоку и в мрачном молчании выпил первую кружку, пока Гарри объяснял, почему не стоит голосовать за конгрессмена Милфорда Карпентера.
– Говорю вам, у этого парня прямой провод с Москвой. Несколько таких ребят в кабинете министров, и все полетит в тартарары, вы уж мне поверьте.
Гарри обернулся к Фреду, уставившемуся в дно своей кружки, и хлопнул его по плечу:
– Ну а у тебя как дела, старина?
Фред рассказал, как будто говорил о болезни, которую подхватил.
Лу Пикок посмотрел недоверчиво:
– Значит, об этом ты и толковал в прошлый раз?
Фред кивнул.
– А ты, случаем, нас не разыгрываешь? – спросил Гарри. – Ты что, правда все знаешь?
– Вроде того, – печально подтвердил Фред.
На лице Гарри появилось хитрое выражение.
– Ну а если я спрошу что-нибудь, а ты не сможешь ответить?
– Я был бы только рад, – обреченным тоном ответил Фред.
Гарри просиял:
– Хорошо. Я не стану тебя спрашивать про атомы и элементы или про что-то еще в том же духе. Просто расскажи мне о местности между моим родным городом Ау-Сабле и Тарвой.
Он с довольным видом хлопнул ладонью по стойке.
На секунду на лице Фреда мелькнула надежда, а потом он заговорил несчастным голосом:
– Дорога от Ау-Сабле до Тарвы проходит через вырубки, по земле, некогда сплошь покрытой виргинской сосной (внимание, опасность: на трассу выбегают олени), но теперь там остались только молодые насаждения дуба, сосны и тополя. Вот уже много лет, после упадка в лесной промышленности, население здесь в основном занимается сбором черники.
Гарри разинул рот.
– Как известно, черника особенно хорошо растет на пожарищах, – закончил Фред. – Поэтому местные жители частенько сами поджигают леса, которые потом полыхают по всей стране.
– Это грязная ложь, черт возьми!
Гарри воинственно вскинул голову.
Фред удивленно посмотрел на него.
– Ты не имеешь права говорить такое, – заявил Гарри. – Значит, это ты и называешь знанием – говорить всякую ерунду про мои края?
– Гарри, успокойся, – попытался образумить его Лу.
– Хорошо, – сердито проворчал Гарри. – Но он не должен был говорить неправду.
– А я ничего и не говорил, – с безнадежным видом объяснил Фред. – Это было все равно как будто… как будто я читал книгу.
– Да? Ну тогда ладно…
Гарри беспокойно барабанил пальцами по краю стакана.
– Значит, ты в самом деле все знаешь? – спросил Лу, отчасти для того, чтобы снять напряжение, отчасти потому, что действительно был восхищен и немного испуган.
– Боюсь, что так.
– И ты не… не обманываешь нас?
– Никакого обмана. – Фред покачал головой.
Лу Пикок был невысок росток, но упрям.
– А что ты мне скажешь про оранжевые розы? – сомневающимся тоном спросил он.
Взгляд Фреда снова ненадолго стал растерянным, но затем он сообщил:
– Оранжевый цвет не относится к основным, это сочетание красного, желтого и розового различной интенсивности. До появления пернецианских[38] сортов оранжевых роз было очень мало. Все оранжевые, абрикосовые, красно-желтые и коралловые розы в той или иной степени облагорожены розовым цветом. Некоторые из них достигают превосходного оттенка Cuisse de Nymphe émue[39].
Лу открыл рот от удивления.
– Что-нибудь не так?
Гарри Баллард тяжело выдохнул.
– А что ты знаешь о Карпентере? – задиристо спросил он.
– Карпентер, Милфорд. Родился в тысяча восемьсот девяносто восьмом году в Чикаго, штат Илли…
– Это все не то, – прервал его Гарри. – Меня это не интересует. Коммунист он или нет – вот все, что мне о нем нужно знать.
– В предвыборную кампанию входит множество элементов, – против своей воли продолжал Фред, – личность кандидата, его доходы – если они есть, отношения с прессой, экономическими группами, традиции, опросы общественного мнения…
– А я говорю, что он комми! – повысил голос Гарри.
– Ты голосовал за него на прошлых выборах, – вмешался Лу. – И я то…
– Не голосовал я за него! – взорвался Гарри, багровея с каждым мгновением.
На лице Фреда Элдермана снова появилось отрешенное выражение.
– Воспоминания о том, чего на самом деле не было, – это своеобразное нарушение памяти, известное под разными названиями, такими как патологическая ложь или мифомания.
– Ты назвал меня лжецом, Фред?
– Она отличается от обычной лжи тем, что говорящий сам в нее верит и…
– Откуда у тебя этот синяк под глазом? – спросила потрясенная Ева, когда он зашел в кухню. – Неужели ты подрался, в твоем-то возрасте?
Она еще раз взглянула на его лицо и бросилась к холодильнику. Пока он рассказывал, что произошло, Ева прижимала кусок бифштекса к его заплывающему глазу.
– Он просто бандит! – приговаривала она. – Бандит!
– Я не виню его, – возразил Фред. – Я сам его оскорбил. Теперь я даже не понимаю, что говорю. В голове все перемешалось.
Ева встревоженно посмотрела на его сгорбившуюся фигуру:
– Когда же наконец доктор Бун тобой займется?
– Не знаю.
Через полчаса, несмотря на протесты Евы, он отправился вместе с напарником прибираться в библиотеке. Но едва Фред туда вошел, как тут же охнул, схватился за виски и упал на колени.
– Голова, моя голова! – задыхаясь, простонал он.
Фред долго сидел в холле возле лестницы, пока боль в голове не утихла. Он уставился в блестящий кафельный пол, чувствуя себя так, будто выдержал двадцать раундов против чемпиона мира в тяжелом весе.
Утром его навестил Артур Б. Фетлок, невысокий и коренастый сорокадвухлетний заведующий кафедрой психологии. Одетый в полосатое пальто, со шляпой-пирожком на голове, он деловито прошел по дорожке, поднялся по истертым ступеням крыльца и надавил на кнопку звонка. Ожидая, когда ему откроют, он энергично прихлопывал руками в кожаных перчатках, а изо рта у него шел пар.
– Да? – открыв дверь, сказала Ева.
Профессор Фетлок сообщил цель своего визита, даже не заметив, как застыло в испуге лицо Евы. Утешая себя тем, что его прислал доктор Бун, она повела Фетлока наверх по покрытой ковром лестнице.
– Он все еще в постели, – объяснила она на ходу. – Вчера у него был приступ.
– Вот как? – ответил Артур Фетлок.
Представив профессора больному, Ева оставила их одних. Фетлок тут же начал задавать вопросы, а Фред Элдерман, опираясь локтями на подушку, как мог отвечал на них.
– Насчет вашего приступа… – начал Фетлок. – Как это произошло?
– Не знаю, профессор. Я зашел в библиотеку, и вдруг… ну хорошо, это было как будто тебе на голову вывалили тонну цемента. Нет, не на голову, а прямо внутрь.
– Поразительно. А те знания, которые вы, по вашим словам, приобрели, – вы не почувствовали, случайно, что они увеличились после того злополучного посещения библиотеки?
Фред кивнул:
– Теперь я знаю больше, чем раньше.
Профессор сложил руки домиком и постучал подушечками пальцев друг о друга:
– Книга Пеи[40] о языке. Раздел 9-Б в библиотеке, номер 429.2, если мне не изменяет память. Вы можете ее процитировать?
Фред захлопал глазами, но слова сами хлынули из него:
– Лейбниц первым выдвинул теорию о том, что все языки возникли не из какого-то зафиксированного историей источника, а от праязыка. В некотором смысле он был предшественником…
– Хорошо, хорошо, – сказал Фетлок. – Видимо, это случай непосредственного проявления телепатии вместе с ясновидением.
– И что это значит?
– Телепатия, Элдерман, телепатия! Вероятно, когда вы оказываетесь рядом с книгой или образованным человеком, то считываете с них всю информацию. Когда вы убирали кабинет французского языка, вы заговорили по-французски. Когда работали в кабинете математики, то потом сыпали цифрами, таблицами и аксиомами. То же самое со всеми остальными книгами, предметами и людьми. – Он нахмурился, выпятив губы. – Да, но почему?
– Causa qua re[41], – пробормотал Фред.
Фетлок издал короткий непонятный звук.
– Да, я тоже хотел бы знать. А впрочем… – Он вдруг подался вперед. – Что вы сказали?
– Как я мог узнать все это? – с беспокойством спросил Фред. – То есть…
– Здесь нет ничего странного, – заявил коренастый психолог. – Понимаете, еще ни один человек не использовал полностью способность мозга к познанию. У него еще остается большой потенциал. Возможно, именно это и произошло с вами – вы использовали этот потенциал.