– Все эти дни я хранил молчание, – мужественно ответил тот. – Я не хочу, чтобы Нури думала, что я принял смерть ее сестры близко к сердцу. Поэтому я вел себя холодно, говорил с сарказмом, хотя на самом деле мне отчаянно хотелось разрыдаться…
– Могу вас понять, – перебил его Салман. – Я тоже терял бесконечно дорогих мне людей. Давайте используем эту возможность, чтобы выпустить ваши эмоции. Честное слово, я более чем понимаю, в каком затруднительном положении вы находитесь.
Тронутый сочувствием гипнотизера, Асфанд впустил его в самые темные закоулки своего разума, обнажая все чувства и тревоги, оставив в стороне чувство вины, эго и гордыню.
– Давайте вернемся в тот день, когда вы встретились с Назией впервые, – предложил Наранг, загипнотизировав пациента. – Расскажите, что вы видите.
«С ним все будет просто», – подумал он.
За считаные минуты Асфанд переместился в день, когда впервые повстречал Назию.
– Назия сидит на красном диване в доме своей матери в ЖСКПТ, – умиротворенно сказал он. Воспоминание успокоило его тревожно роящиеся мысли. – На ней бирюзовая курта и белые шальвары, ее темные волосы заплетены в аккуратную косу. Она чудесно выглядит.
– Почему вы так внимательно разглядываете ее?
– Не разглядываю, – опасливо отозвался Асфанд. – То есть стараюсь не разглядывать. Бабушка пихает меня и велит перестать пялиться. «Ты сватаешься к Наурин, а не к ее старшей сестре, – шепчет дади мне на ухо, когда Назия с матерью уходят на кухню делать чай. – Не позорься. И так было сложно уговорить мать Наурин встретиться с нами. Она хотела отдать младшую дочь за пуштуна, особенно после того, как старшая опозорила семью, выйдя за мухаджира. Но согласилась на встречу с нами, панджабцами, потому что знает, что ты успешный бизнесмен, в отличие от ее старшего зятя, политического лидера мухаджиров. А ты хочешь все испортить, пожирая глазами ее старшую дочь? Стыд и позор, Асфанд!» Дади замолкает, чтобы перевести дух, а затем продолжает свою тираду: «Вы, молодежь, ничего не цените. Когда выдавали замуж меня, я вовсе не была знакома с твоим дедушкой. Мы впервые увидели друг друга в день свадьбы и первые несколько месяцев вообще не знали, что говорить друг другу. Но вскоре произошел Раздел Индии, наш дом сожгли, мы бежали из Лудхианы в Лахор и там начали новую жизнь. Вот тогда нашему молчанию пришел конец, и мы научились любить друг друга».
Салмана насмешило то, как абсурдно выглядела эта сцена в исполнении Асфанда.
– Я извиняюсь перед дади, – продолжил тот. – Но Назия очень заинтересовала меня.
– Вы пытаетесь с ней заговорить?
– Нет… – проблеял Асфанд. – Я не могу… Дади постоянно следит за мной. Я вежливо беседую с Наурин, но она и близко не увлекает меня так, как ее сестра. Она рассказывает мне, что училась на гуманитарном факультете, но бросила все, потому что ей это оказалось неинтересно. Упоминает, что в свободное время пишет стихи. Меня подмывает спросить, что она подразумевает под «свободным временем», если университет она бросила. Ведь, несомненно, теперь все ее время «свободно». Но я стараюсь обуздать язвительность, чтобы дади потом не сказала, что я слишком жесток к будущей невесте. Она воспитывала меня одна после того, как мои родители умерли, так что я не хочу ей перечить.
– Где находится Назия во время вашего разговора с Наурин? – рискнул спросить Салман.
– Сидит рядом с Наурин, – криво улыбнулся пациент. – Более того, она хихикает и пихает сестру, пытается уговорить ее прочитать нам одно из своих стихотворений. В итоге Наурин соглашается и зачитывает мрачные стихи о девочке, потерявшей сестру в автокатастрофе. Мы с Назией переглядываемся, и я с трудом сдерживаю смех от того, как неловко подобраны слова в этих виршах. Тронутая искренностью Наурин, дади объявляет, что одобряет этот брак, и просит мать девушки начать готовиться к свадьбе.
– Вы говорите с Назией хотя бы раз до свадьбы?
– Всего один раз. Она рассказывает мне о детских проказах Наурин и радостно смеется над ее чудаковатыми выходками в юности. Наурин не может защититься, потому что ее с нами нет, – в некоторых консервативных семьях невест не пускают даже на их собственную церемонию мехенди. Но мне в любом случае не слишком интересны эти истории. Куда больше мне нравится мягкий тембр голоса Назии. Этой ночью я подумываю бросить свою будущую жену ради ее замужней сестры. Если бы Назия была свободна, я бы не раздумывая признался ей в своих чувствах. Но этот ее никчемный муженек не оставляет мне шансов.
Салман вздохнул, позволяя Асфанду выплеснуть всю свою неприязнь к мужу Назии, хотя и считает это пустой тратой времени. «Сколько же они все скопили в себе желчи, – подумал он, – а ведь уже и смерть на горизонте маячит».
– Что происходит после вашей свадьбы с Наурин?
– Мои чувства к Назии отходят на второй план, их вытесняют пробудившиеся эмоции к супруге, – сказал Асфанд с улыбкой. – Оказывается, что в этом качестве Наурин сильно отличается от девочки, бросившей учебу и читающей ужасные стихи.
– Как именно отличается?
– У нее есть скрытое достоинство: спокойная мудрость, которая меня к ней притягивает. Она проницательна и может без малейшей неловкости адаптироваться к любым обстоятельствам, отчего дади начинает еще больше ценить ее. На прикроватном столике Наурин держит огромную стопку книг, которые читает взахлеб с огромным удовольствием. В общем-то, благодаря книгам между нами устанавливается особая связь. Она одалживает мне скверно сделанные томики, выпущенные пиратскими издательствами, и говорит, что я непременно должен их прочесть вместе с ней. Большинство ее книг – глупые бульварные романчики, которые я нахожу унылыми и безвкусными. Но ей все равно. Нури – как я ее теперь называю – этими книгами пытается создать некое подобие любви между нами.
Асфанд сделал паузу, чтобы прочистить горло, а затем широко улыбнулся, возвращаясь к воспоминаниям.
– По пятницам она ездит в жилищный кооператив Синдхи Муслим к своему двоюродному брату Митху, который снимает фильмы, и возвращается с его видеомагнитофоном и индийскими фильмами на кассетах. По выходным мы смотрим, как влюбленные резвятся среди деревьев и шепчут друг другу на ушко милую чепуху на горчичном поле. Но однажды она предлагает посмотреть кое-что другое – фильм, в котором две сестры сражаются за одного мужчину. Мне это кажется странным, потому что сильно напоминает нашу ситуацию, хотя Назия и Нури за меня все же не сражаются.
– Интересный выбор… – прошептал озадаченный Салман. – Почему Наурин предложила именно этот фильм? Вы чем-то невольно навели ее на подозрения?
– Не знаю! – резко бросил Асфанд, заставляя гипнотизера усомниться в искренности его слов.
– Асфанд, – настаивает тот, – вы сделали что-то, что вызвало у Наурин подозрения?
– Не намеренно. Но есть вещи, которые я не могу контролировать.
– Что вы имеете в виду?
– Хотя в нашем браке постепенно устанавливается комфортная рутина, мне не удается до конца избавиться от нечестивых мыслей о Назии. И чувства время от времени дают о себе знать. Когда Нури говорит, что ее родители собираются продать дом в ЖСКПТ и переехать к нам, я говорю, что это отличная идея, потому что тогда Назия с дочкой смогут нас чаще навещать. Когда Нури говорит, что ее зять стал часто куда-то пропадать, я прошу ее пригласить Назию пожить у нас, чтобы она хотя бы немного проветрилась.
– И Назия приезжает? – спросил Салман, неодобрительно хмуря брови.
– Не сразу. Она приезжает, только когда ее муж исчезает насовсем, и объявляет нам, что их браку пришел конец. Амма Назии и Нури умирает за несколько месяцев до этого, и Нури решает, что сестре будет лучше пожить у нас. Дом, где они выросли, – который амма все же решила не продавать, когда поняла, что брак Назии вот-вот развалится, – хранит в себе слишком много воспоминаний, чтобы Назия чувствовала себя там спокойно. Но мы с Нури оба понимаем истинную причину, по которой попросили Назию переехать к нам.
– Какую же?
– Выкидыш Нури, – сказал Асфанд с тяжким печальным вздохом. – Прошло всего несколько месяцев с тех пор, как мы потеряли наших близнецов. Мы даже разговаривать друг с другом перестали, потому что слишком больно вспоминать, как еще совсем недавно мы с нетерпением ждали появления на свет наших малышей. После этой трагедии мы перестаем смотреть вместе болливудские фильмы и читать книги. Когда моя бабушка была еще жива, у нас обоих был человек, к которому мы могли обратиться с любыми тревогами, который напоминал нам, что мы не одни. Но дади отошла в мир иной за пару недель до смерти аммы, и теперь нам приходится бороться с еще одной зияющей дырой в нашей жизни. В доме наступает жуткая тишина, и мы становимся еще уязвимее. Когда Нури просит сестру переехать к нам, она пытается нарушить эту тишину, помочь набраться сил и себе, и мне. Наурин не говорит этого вслух, но она пытается вытянуть нас из меланхолии.
– Это помогает? – поинтересовался Салман, хотя ему было гораздо любопытнее, каким образом Асфанд собирался заводить с Наурин детей, раз был влюблен в Назию. Если бы Салман сделал подобное с Азифой, это было бы самым настоящим предательством, грехом, который нельзя искупить. Как Асфанд мог быть так жесток к женщинам в своей жизни?
– В конце концов, да. Когда Назия и Сабин становятся частью нашей семьи, тишина забывается и мы учимся отвлекаться от боли. Ну, по крайней мере я.
– Почему вы так говорите?
– Я возвращаюсь к обычной жизни быстрее, чем Нури. Меняюсь у нее на глазах. Она озадачена моим внезапным интересом к жизни ее сестры. Когда Назия устраивается в газету, я жалуюсь Нури на поздние возвращения и новых друзей Назии. «Почему это тебя беспокоит? – спрашивает меня Нури, настроенная слегка скептически. – Она способна сама за себя постоять». Но я продолжаю выговаривать Назии за то, как она одевается, когда выходит из дома, за ее дружбу с женой начальника и за то, как мало внимания она уделяет Сабин. Нури смеется над моими тревогами за племянницу, потому что, по ее словам, я никоим образом не облегчаю бедной девочке жизнь. Но я не обращаю внимания на ее насмешки и продолжаю критиковать ее сестру. Полагаю, Нури первая понимает, что я придираюсь к Назии оттого, что та мне нравится.