– Ошибкой? Так вы придумали эту ошибку?
– Да! Именно. Я нарисовал Виктору Евгеньевичу такую мрачную картину дальнейшего развития событий, если бы мы пропустили это несоответствие фамилии в паспорте и свидетельстве о рождении Эммы, что он перепугался и согласился подождать сколько угодно, покуда паспортный стол не исправит эту ошибку.
– Вот оно что! Теперь понятно, почему все это дело так затянулось… Но ведь рано или поздно вам все равно пришлось бы представить документы ей на подпись.
– К тому времени я уже планировал уйти от Финягина и предложить Эмме свои адвокатские услуги. Я не мог допустить, чтобы на моих глазах с этой женщиной поступили таким вот изуверским образом, как это сделали с моей матерью. Другое дело, что мы с ней не были настолько хорошо знакомы, чтобы она доверилась мне… Но я разработал план.
– Вернемся к завещанию. Вы и с ним тоже затянули?
– Тянул как мог. Но потом Финягин словно что-то заподозрил и сказал мне, что текст завещания его уже вполне устраивает и что он сам свяжется с нотариусом и доведет дело до конца.
– И вы на самом деле не знаете, существует ли это завещание?
– Нет, не знаю.
– А Эмма Евгеньевна знала о черновике… Да, вы же сказали. И теперь получается, что если завещание существует, то все достанется Кларе. А если нет – то, получается, Эмме?
– Вроде бы так. Но я предположил, что в последний момент Виктор Владимирович мог передумать и как-то по-другому распределить свое имущество.
– Вы имеете в виду существование других наследников?
– Речь идет не о наследниках, а о вполне себе конкретной особе, которая оказывала Финягину в то время, как его любовница была на сносях, определенного рода услуги!
Борис Бронников присвистнул, выражая свое удивление.
– И кто же она такая? Только не говорите мне, что это его секретарша.
– Попали в самую точку. Это Ольга.
– Какая пошлость. Постойте… Но тогда получается, что Ольга, если знала о содержании завещания, и могла сама его отравить?
И тут Борис рассмеялся, посчитав это предположение полной чепухой.
– Я не знаю. Пусть в этом следствие разбирается. Но эксперты-то здесь… Думаю, с минуты на минуту появится и следователь.
И только он это произнес, как к воротам подъехала еще одна машина, из которой вышел человек и решительно направился к дому.
– Это Ваня Ванеев! Я его знаю! – воскликнул Борис Бронников, вглядываясь в человека. – Следователь следственного отдела по Подольску.
Это был мужчина средних лет в сером костюме и черной куртке. Длинное вытянутое лицо со впалыми щеками и крупным носом, коротко стриженные седые волосы, темные глаза.
Узнав Бориса, он поздоровался с ним за руку.
– Привет, Борис Михалыч. – Он устало улыбнулся. – А ты здесь какими судьбами?
– Да вот… у соседки моей беда, – ответил Борис. – Решил помочь, поддержать.
– Понятно. Ребята уже здесь, вижу – машина у ворот… Меня задержали. Ладно, пойдемте, сейчас допросим твою подопечную.
– Сейчас докурим и придем.
Ванеев вошел в дом. Денис посмотрел на Бронникова в ожидании комментариев.
– Так что они здесь будут искать? – наконец не выдержал он.
– Не знаю… Ладно, Денис, пойдем.
– Она знает, что говорить?
– Пусть всю правду и говорит. Ей нечего скрывать.
Как Денис и предполагал, Ванеев начал допрос Финягиной сразу, как только вернулся Борис Бронников. Самого Дениса оставили за дверью – Ванеев сказал, что у него и к нему есть вопросы, поскольку тот работал на Финягина.
Эмма эмоционально была подавлена, а потому трудно было предположить, выдержит ли она вообще допрос.
Когда собирались утром сопроводить Эмму домой, Борис предварительно переговорил с ней, сказав, что вполне вероятно, что ей позвонит следователь, чтобы либо вызвать ее на допрос, либо сам опросит ее на месте.
– Но зачем следователю допрашивать меня, если Витя просто умер от инфаркта? – спросила вдова, нервно хлопая ресницами.
– Виктора отравили. Или же он умер от передозировки снотворного. И поэтому его сердце не выдержало.
Эмма взглянула на него как на предателя.
– И давно вам об этом известно?
– Мы узнали об том ночью, просто не стали вас будить.
– Значит, это Сергей. И что мне отвечать следователю?
– Поскольку это на самом деле может быть он, ваш приятель, то постарайтесь вообще не упоминать его имя, так как есть риск, что вас могут признать соучастницей в убийстве. Но если Сергея арестовали, к примеру, и этот парень уже начал давать показания и может представить вас как заказчицу убийства, вот тогда и расскажете все как есть. И сделайте акцент на том, что вы с самого начала подозревали его в том, что это человек Виктора.
Допрос начался с обычных вопросов. Когда Эмма видела мужа последний раз? Не подозревает ли она кого-нибудь? Как давно у мужа начались проблемы с сердцем? То есть поначалу Ванеев был предельно мягок в своих вопросах, и даже тон его, каким он обращался к Эмме, показался Борису дружеским.
– Скажите, пожалуйста, Эмма Евгеньевна, кто проживал в вашем доме последние дней десять?
– Как кто? Я…
– Я имею в виду молодого мужчину, которого видели ваши соседи.
– Не знаю… Может, они видели курьера? Я же заказывала продукты и все остальное. Вот они и увидели. – Она растерялась и теперь смотрела на Бориса, ища поддержки. – Понимаете?
– Не думаю, что курьер чистил бы вам дорожки от снега, – улыбнулся Ванеев, тихонько вздохнув. И Борис вдруг понял, что вот с этого момента и начнется настоящий допрос. – Мы располагаем сведениями, что этот человек, к примеру, пользовался вашей лестницей, чтобы отремонтировать окно… Во всяком случае, именно так это выглядело со стороны. Он входил и выходил из дома, садился в такси или, наоборот, приезжал на такси. Он жил с вами. Кто этот человек?
– Может, Максим, мой садовник? – Вдруг лицо Эммы просияло. – Ну точно! Макс! Он был у меня и по старой памяти помогал мне за сущие копейки. Он же понимал, в каком я оказалась положении. Ну точно! Это он чистил дорожки в саду, приносил из сарая дрова для камина. И да, он приезжал на такси, потому что его машина в ремонте. Да вы сами можете у него спросить!
Борис от удивления закашлялся. Вот это да! Надо же такое придумать – садовник! Неужели она не понимает, что все это можно проверить? Зачем она это делает?
– Я могу переговорить с моей клиенткой? – обратился он к Ивану.
– Хорошо. Говорите, а я пока выйду покурить.
Когда они остались одни, Борис набросился на Эмму:
– Вы зачем выдумали садовника? Да еще и назвали его имя?
– Но я ничего не выдумывала, – краснея, принялась оправдываться она.
– Вы что, успели его предупредить, проинструктировали его о возможном разговоре со следователем?
– Да ничего я ему не говорила. Как? Когда? Зачем? Я что, знала, что Витя погибнет?
– Хотите сказать, что ваш садовник Максим – реальный человек, который чистил у вас дорожки и носил дрова?
– Ну да.
– Но почему же вы мне ничего не рассказывали о нем?
– Я не знала, что это так важно.
– Он видел Сергея?
– Ну уж нет. Я не могла этого допустить. Виктор был с Максом в хороших отношениях, был благодарен ему за наш сад, а потому был риск, что Макс может рассказать ему о моем любовнике. И вот тогда причиной нашего развода стала бы моя измена, понимаете? Другими словами, наличие у меня любовника могло бы объяснить такое вот скотское ко мне отношение мужа в глазах нашего окружения. К тому же если бы Виктор узнал о Сергее, то точно приехал бы сюда и прибил мальчишку, а меня просто вышвырнул из дома с тяжкими побоями…
– Но тогда ладно. Если есть реальный садовник, который может подтвердить ваши слова, тогда вы все правильно сделали, что рассказали о нем.
Вернулся Ванеев, допрос продолжился.
– Скажите, Эмма Евгеньевна, в каких вы отношениях с соседями?
– В нормальных. В нейтральных. А это вам зачем?
– Они знают в лицо вашего садовника?
– Насчет лица не знаю, но то, что в теплое время года они видели его в саду каждый день – это факт. Если они разговаривали с ним, приблизившись к забору, то знают его в лицо, а если нет, то могут узнать его по росту, фигуре, комбинезону… Вы же видели наш забор, кованый, с толстыми решетками, через них все видно. Другое дело, что участки большие, сами понимаете…
– Надеюсь, вы знаете фамилию вашего садовника?
– Разумеется, Грачев. Максим Грачев.
Дальше допрос свелся к выяснению, что заставило Эмму отправиться к мужу на работу, чтобы предупредить о каком-то несчастье.
Эмма замешкалась, задумалась.
– Это мои предчувствия…
Борис напрягся, услышав такое. Что-то будет сейчас?
– Не знаю, кто вам об этом рассказал, должно быть это фантазии его секретарши, которая много на себя берет… – В ее голосе прозвучали угрожающие нотки. – Но я, если честно, не один раз приходила к нему, чтобы просто напомнить о себе…
И тут она расплакалась, тихо и горько.
– Эмма Евгеньевна… Успокойтесь, – сочувственно произнес Ванеев.
– Я хотела вызвать в нем жалость. Вот так. Хотела, – говорила она сквозь слезы, – чтобы он вспомнил обо мне, чтобы сжалился и хотя бы дал возможность пожить в одной из наших квартир. Тем более что почти все наше имущество записано на меня. Вот так.
– И как он реагировал на ваш приход?
– Вот об этом и спросите, кстати говоря, у секретарши. Он орал на меня! Чуть ли не за шкирку хотел выкинуть, мне плохо стало, мне скорую вызывали. Разве она не сказала вам об этом?
– Что вам известно о Кларе Пташинской?
– Клара… Клара у Карла украла кораллы, а заодно у меня увела мужа. Вот так. – Она промокнула слезы платком.
Борис ожидал от этого допроса кульминации, какой-то бомбы, которая взорвала бы мозг Эмме, после чего она призналась бы в существовании Сергея. А для этого нужен был какой-то триггер, провокационный вопрос, который задел бы ее за живое. Но все произошло совсем не так, как Борис мог предположить.