Телу было легко и сладко, а душе — тревожно и тяжело.
— Хорошо, что вы носите золотой жемчуг, — мимоходом заметила Лайхан, поправляя складки платья царевны и потуже затягивая пояс.
— И что это значит?
— Что золотые ночи с супругом вам так же приятны, как и светлые дни.
Гвенн отмолчалась. Ночь была одна, очень жаркая и очень странная.
Русалка уложила непослушные черные пряди царевны двумя уже привычными и забавными рожками.
Гвенн поглядела на своё отражение: миндалевидные, слегка раскосые светло-серые глаза, опушённые густыми ресницами, гордо поднятую голову — и синего змея, ползущего по левой руке…
И вспомнила, как муж, в ответ на её шепот «Я прошу, Нис!» опустил над ними купол, произнёс: «Никто не увидит». Как внезапно тесной стала одежда, как отлетели пуговицы на её платье от рывка царевича, как морская земля ударила в плечи, а знакомое-незнакомое лицо закрыло собой весь мир… И не было ничего, только сине-зелёные волны. Затем Нис лечил её царапины на спине и ягодицах, так как оказалось, что они упали на какие-то местные колючки. А потом гладил спину Гвенн так нежно, что вновь хотелось плакать А потом хотелось поколотить, так как следы от его поцелуев он убирать отказался! Оставалось надеяться, что Лайхан не обратит внимания на синяки на шее. Но чтобы русалка да не заметила? Гвенн ощутимо начала краснеть.
Лайхан спросила словно бы в сторону:
— Нис позвал вас посмотреть на медуз?
— Судя по тому, как ты это говоришь, это приглашение имеет несколько иной смысл, чем просто полюбоваться на плавающий студень.
— Морской мир полнится слухами уже потому, что наш царевич вчера использовал магический купол, — Лайхан тоже полюбовалась делом своих рук и осталась довольна. — А всем любопытным были видны лишь сине-зелёные переливы.
— «Не слишком усердствуй», — вспомнила Гвенн вчерашнюю обиду. И тут же пожалела об этом, так стремительно поголубела Лайхан.
— Что? Простите, моя царевна, я чем-то обидела вас?
— Нис сказа-а-ал… — отчаянно всхлипнула она, — «Не слишком усердствуй».
— Милая девочка, и почему ты злишься? — Лайхан осторожно отвела руки Гвенн от её лица. — Сама-то как думаешь? Почему он так сказал?
— Потому что жена должна во всём подчиняться мужу, а я… — беспомощно всхлипнула Гвенн.
Как вести себя с царевичем, было совершенно непонятно.
— Потому что Нису нужна ты, такая, как есть. А не твои умения. Разве благие жёны подчиняются своим мужьям беспрекословно?
— Нет.
— Ты ещё слишком юна. Сколько тебе? Триста лет? Двести? Сто?
Гвенн качала головой на каждое слово, потом всё же выдавила:
— Восемнадцать.
Лайхан что-то пробормотала про детей и старых фоморов.
— Я не ребёнок! — в негодовании воскликнула Гвенн.
— Конечно, моя царевна. Иначе бы я не ошиблась в вашем возрасте. Но Нису — две тысячи лет. Если бы его интересовали постельные умения, он бы давно нашел себе мастериц…
— Из числа русалок?
Лайхан улыбнулась.
— Мы даём мужчинам то, что они хотят получить, Нис хочет только вас. Он же любит вас! Как вы этого не видите? Разве вам было плохо вчера?
— Если забыть про «не слишком усердствуй», то… — смутилась Гвенн, поняв, насколько разоткровенничалась. — Я теряюсь с ним, Лайхан! Никогда такого не было.
— Интересно, отчего это опытная в любовных утехах волчица вдруг теряется? — улыбнулась русалка, а царевна заморгала. — Если мне будет дозволено дать совет… Будьте честны с мужем. Вам это непривычно, и кажется, что вы обязательно проиграете, но это не так.
— Вот где он сейчас? Почему ушёл и ничего не сказал?
— О, вы не знаете, царевна, — сложила ладони перед собой русалка и опустила голову. «Пожелание мира и покоя», — вспомнила Гвенн. — Кто-то распустил слух, что все, воевавшие с благими, будут изгнаны.
— Нис, он?.. — взволновалась царевна. — Да что же это такое? Стоит только глаза прикрыть, как случается что-то неладное!
— Его слова оказалось достаточно. Теперь всё спокойно.
— Но кто-то упорно сеет смуту. Да где же он?
— Я здесь, — раздался голос супруга.
Гвенн подскочила с постели, оглядела себя.
— Не волнуйтесь. Вы прекрасны, моя царевна, — шепнула Лайхан и выплыла из покоев.
— Гвенни.
Бархатный голос, бархатная зелень глаз… Стоит, подпирая плечом стену, и смотрит так, что Гвенн то окатывает ледяной водой самой глубокой впадины, то бросает в невыносимое тепло царских купален.
— Это тебе.
Черный бриллиант, огранённый в виде сердца, сияет на синей ладони Ниса.
— Очень твердый. Упрямый, как ты. Примешь его от меня?
Гвенн подобралась. Мерзкий демон, всегда живущий в душе, подсказал злые слова:
— Это что, плата за ночь?
Нис не изменился в лице, только зрачки расширились до края радужки. Сжал камень в кулаке и очень медленно опустил руку.
— Она была ошибкой, — ледяным тоном произнес он. — Это больше не повторится.
И Гвенн поняла: сейчас повернётся и уйдёт, оскорблённый. Хорошо если не навсегда.
Одним прыжком она оказалась подле мужа, обняла за шею, быстро осыпала поцелуями холодное, застывшее лицо: подбородок, щёки, сжатые губы.
— Нис, Нис, постой! Стой же! Я сама не знаю, что говорю!
Ухватилась за руки, вновь ставшие ледяными от злости, прижалась к груди и ощутила, как бьётся его сердце — тоже тревожно, как и у неё.
— Нис, ну скажи что-нибудь, побей меня за глупость, только не молчи!
— Не говори так больше, Гвенни. Это больно, — медленно произнёс царевич.
И как жить, если муж не прощает малейшей несдержанности?
Ну, хорошо, призналась себе царевна, не такой уж и малейшей.
— Зачем так сказала?
— Я же извинилась!
— Ещё нет.
— Прости меня, Нис, — опустила глаза царевна.
— И ты съёжилась, как будто ожидала удара.
— Ну, знаешь! Пожалуй, тебе правда стоит уйти, — с трудом выговорила Гвенн, внезапно ощутив себя так, словно осталась не только без одежды, но и без кожи. — Я извинилась второй раз в жизни! Тебе мало?!
— Не надо проверять меня, Гвенни, — прошептал Нис в самое ухо. — Я никогда не подниму на тебя руку. А знаешь, — тёплые губы прошлись по шее, — можно никуда и не ходить. Ты доверяешь мне, Гвенни?
— Я себе-то не доверяю.
И опять тёплые руки гладили спину, нежили, любили.
— Это тоже тебе.
Нис оторвался от Гвенн, вытащил из-за пазухи цветы. Девять белых пятилепестковых цветков с оранжевыми тычинками и желтизной у центра пахли душисто и сладко.
— Где ты их взял в море? — изумилась Гвенн.
— Съездил на тот остров, где раньше жили фоморы до того, как опустились под воду. Там старые храмы с древними богами, скачут обезьяны и растут деревья с очень плотными листьями.
Гвенн подхватила цветы и опустилась обратно на постель, подобрав под себя ноги. И не смогла оторвать взгляд.
— Ты всё-таки очень странная, Гвенни, — сел рядом Нис. — Ты радуешься простым цветам куда больше, чем бриллианту.
— Нам правда никуда сегодня не надо идти? И мы не подведём Айджиана, если просто…
— Что?
— Просто поваляемся! Да, я прошу! — посмотрев на неподвижного Ниса, добавила Гвенн.
Затем обняла его и упала вместе с ним на постель.
Из неги объятий, поцелуев и ласковых касаний Ниса царевну вырвал его голос:
— Но наказания ты заслуживаешь.
— Я? Что? Как? — встрепенулась Гвенн. Попыталась натянуть обратно на плечо стянутую Нисом рубашку, но тот не дал и вновь поцеловал в шею. Вот специально так, чтобы остался след!
— Как насчёт доверия, Гвенни? — И не успела она что-либо ответить, добавил: — Закрой глаза.
Легко сказать, закрой! Куда проще было драться с керранами.
Гвенн привыкла вести во всем, даже в близости, и подчиниться было страшно. Ей — и боязно?! Преодолевая свой страх, она отчаянно зажмурилась.
— Моя Гвенни, — прозвучало тягуче и волнующе.
Нет, определенно, опыт у Ниса имелся неплохой, уж больно быстро и ловко он её раздел.
Оставшись без зрения, Гвенн слышала каждый шорох, ощущала каждое прикосновение невероятно сильно.
Гладкость ткани — Нис завязывает глаза. Гвенн прикусила губу, чтобы не отстраниться и не сорвать с головы шёлковую повязку.
Нис отводит её руки назад — и Гвенн готова сорваться, убежать из этой нежной ловушки.
— Тише, Гвенни, — проходится цепочкой поцелуев Нис от подбородка до виска и обратно.
Она всхлипывает от невозможно приятных ощущений — и от страха перед беспомощностью. Но всё же расслабляет судорожно сжатые руки.
— Храбрая Гвенни.
Опять нежность шелка — но теперь уже на запястьях — сначала зацелованных, а потом обхваченных тканью и разведённых в стороны. И снова танец губ и рук, непривычный и стократ усиленный темнотой и тайной. Касание самых сокровенных мест, ласка ладоней, дрожь мужского тела. Густые, тяжёлые волны неги.
Голова кружилась от аромата смятых цветов, от чистого запаха — горечи хвои и острой предгрозовой свежести — всегда присущего Нису.
— Ни-и-ис, — всхлипнула Гвенн в отчаянной просьбе, раздвигая бёдра и подаваясь навстречу… Каждый толчок отдавался блаженством. Чуть медленнее — и она умерла бы от желания, чуть быстрее — и было бы больно…
Искры вспыхнули перед глазами и погасли.
— Не так уж было и страшно, Гвенни? — спросил Нис, не отпуская, продолжая гладить так, словно у него была не одна пара рук.
Гвенн не ответила, потому что страшно было, и ещё как. А вот теперь — нет, не страшно, только навалилась такая истома, что пошевелить языком казалось уже невозможным делом. Нис приподнялся, снял повязку и развязал руки.
Долго нежил, опять находя на спине и под грудью те места, от которых вновь мурашки бежали по телу, и шептал про дельфинов, кораллы и чёрный жемчуг, и отчего-то теперь это не казалось царевне смешным. Голова была восхитительно пустой, тело — лёгким и звонким.
Лежать на широком мужском плече после единения и не желать тут же убежать — казалось не странным, а естественным. Гвенн долго молча разглядывала неподвижное лицо супруга, ловя еле заметные движения губ, бровей и глаз, и ей показалось, что он улыбается.