Показались синие кольца, и Ваа спрыгнул на пол.
— Неужели же ты решил вспомнить о существовании меня и коньков? — Ваа потешно подбоченился. — Или сначала коньков, а потом меня? — весь сдулся.
— Нет, Ваа, всё не так, — Нис хмурился, но Гвенн видела, что он вполне доволен.
— А как?! Нет, вы видели, царевна? Предложишь ему два варианта, а он ни один не выберет! Ой, кого-то ши-айс принесли! — обернулся Ваа.
— Ваа! — строго произнес Нис, и тут Гвенн увидела Темстиале.
Пришлось завязывать светскую беседу.
— Поражена столь скорой встречей с вами, ши-саа. Я не успела и соскучиться.
— Забыли мое имя? — Темстиале улыбнулась, живо напоминая гадюку. — Я полагала, царевны изъясняются точнее.
— Примите мои горячие заверения: больше такого не повторится. Всегда буду помнить о том, что вы ненаследная княжна.
— Не беспокойтесь, царевна. Ни к чему забивать голову подводными порядками. Вы же здесь ненадолго!
— Не груби, Темстиале, — раздался голос Ниса. — Если хочешь что-то сказать по делу, то говори.
В подобные моменты Гвенн поражалась, как её несносный, закрытый, необъяснимый и очаровательный супруг умудрился дожить до своих лет, не наловчившись в придворных, то есть интриганских разговорах!
— Очень хочу, только наедине, — Темстиале приподняла бровь.
Замужняя дочь Дома Волка едва справилась с желанием закатить глаза или оплеуху.
— Это необходимо?
Темстиале быстро коснулась обоих плеч, лба, сердца.
— Я задержу ненадолго.
Нис посерьезнел, вздохнул поглубже, обратился к Гвенн:
— Побудь пока тут, с Ваа и Угольком.
— С полурыбой и рыбой. Не слишком блистательное общество, а? — ядовито спросила Темстиале.
— Да уж получше многих, — искренне ответила Гвенн.
Искренность порой бьёт куда вернее. Княжна раздула ноздри и сжала губы.
— Ты просила разговора, — Нис прищурился. — Уже не просишь?
— Что вы, царевич, повод слишком серьёзен, — Темстиале повисла на локте Ниса и повела его прочь от Гвенн.
— Гадина, конечно, но батюшка из великих князей, да и впадина у них ого-го! — голос подошедшего Ваа заставил Гвенн обернуться. — Большая, очень даже, — выразительно округлил глаза.
— Странно, что впадина, а не выпуклость, — Гвенн пробормотала тихо, но судя по сдавленному смеху полуфомора, тот услышал. — Скажи мне лучше, что означает этот жест?
Как смогла воспроизвела перемещение пальцев по плечам, к сердцу и лбу.
Полуосьминог распахнул глаза, челюсть его отвисла, демонстрируя пластинки, заменяющие ему зубы. Поголубел, и даже кончики щупалец задёргались.
— Ваа, пожалуйста, словами. Что это значит?
— Это слова такие, жесты, которые как слова, — помотал головой, отгоняя лишние мысли и исхлестывая спину тоненькими жгутиками, собранными в высокий хвост на затылке. — На языке сердца это значит «родители», «переживание» и «знаю», а все вместе «я знаю об опасности твоим родителям».
Гвенн встретилась с Ваа глазами.
— Это возможно? — Гвенн представила Айджиана рядом, припоминая огромный рост, страшенные рога и проницательные белые глаза. — Сложно придумать…
Честно признаться, у неё не хватало воображения изобрести способ навредить Айджиану. Он выглядел словно океан, имя которого носил.
— Сложно, но можно, — Ваа съёжился, втягивая голову в плечи. — Не хотелось бы…
— Это уж точно, — от хорошего настроения не осталось и следа. — Пойдём, хоть покажи мне Уголька, интересно же.
— Ему тоже, будь уверена. И не смотри так! Коньки разумнее, чем половина здешней стражи!
Гвенн указала на свой глаз, потом — в сторону полуосьминога и покачала пальцем. Уж пару жестов-то она знала, хоть и не могла быстро складывать их в предложения. Ваа перекувырнулся в воде.
— Ва! Береговая будет следить за мной! Как это у тебя получится, интересно? К тому же ты покачала одним пальцем.
— И что? — нахмурилась Гвенн.
— Это значит: согласна выйти за меня замуж! — расхохотался тот.
И примолк, когда разгневанная царевна со словами: «Сейчас как щупки повыдергаю!» шагнула в его сторону.
— Хорошо-хорошо! — Ваа раскрыл и сложил уши. — Это значит: не одобряешь, но не слишком сильно.
— Как тебя ещё не прибили с твоими шуточками!
— Знаешь, они всё время пытаются.
— Кто — они? — насторожилась Гвенн.
— Стража, — пожал покатыми плечами Ваа. Потом улыбнулся, сощурив чёрные глаза. — То запрут где-нибудь, то прижмут, пока Нис не видит. Но и я в долгу не остаюсь. Теперь чаще под ноги смотрят, а то щупальца такие скользкие, а падать так некрасиво…
Ваа продолжал трепаться, помогая Гвенн бороться с низменным желанием подкрасться к Темстиале и Нису. Аж во рту стало горько. Да какое ей дело, пусть хоть целует его! Наверняка придумала всякую гадость, лишь бы побыть с ним наедине! Кривляется перед царевичем, изгибаясь как уж на сковородке. Так бы и поджарила, как керранов!
Странное, незнакомое чувство стеснило грудь.
— Слышишь меня? — помахал щупальцами перед лицом Гвенн Ваа, и та очнулась. — Ты будто Айджиан: чаще молчишь, чем говоришь, много слушаешь, много думаешь, любишь Ниса, а если раздразнить — опас-с-сная!
— Болтаешь много, — прищурилась Гвенн.
— Знаю-знаю! — Ваа поднял все щупики и закивал ими.
— И я замужем, но это не значит, что я люблю Ниса! — сказала и тут же обернулась, не желая выдавать себя или огорчать супруга, не заводившего, по счастью, разговоров на эту тему и не требующего признаний.
— Р-р-разумеется! — веселился Ваа, то раскрывая, то складывая перепончатые уши.
Зато о своём восхищении женой Нис всегда говорил просто и открыто, что было странно и непривычно. И Гвенн, поначалу злившаяся или пропускавшая слова Ниса мимо ушей, ныне прислушивалась к ним.
— Нис знает, как обращаться с коньками, — прыгал вокруг Ваа на воображаемом коне.
— Да при чём тут коньки!
— При том, что самым норовистым скакунам нужен самый спокойный наездник.
— Ваа, ты друг Ниса. Но сейчас рискуешь остаться не только без ушей, но и без языка, — монотонно произнесла царевна, прекрасно скопировав интонацию мужа в гневе.
— Пройдём к Угольку, — Ваа резво пополз по потолку, цепляясь щупальцами. Остановился, повернул голову: — Могла бы и сразу сказать, что не в духе: ревнуешь и злишься из-за этой каракатицы.
И пополз дальше, уводя Гвенн от Ниса и Темстиале.
«Может, и не стоит себя изводить», — вздохнула царевна и пошла следом за Ваа. Всё равно ничего не слышно, так что нечего строить догадки и переживать попусту. Ну стоит глубоковпадная чешуйчатая фоморка так близко от Ниса, что чует его запах — горечь хвои и острую свежесть весенних цветов… Ну видит задавака его глаза так близко, что можно различить золотые прожилки у зрачка — словно лучики солнца, рассекающие глубокую воду. И серебряную родинку на шее, которую можно рассмотреть, потому что ворот у Ниса опять не поднят…
А еще Нис ужасно, невыносимо, удивительно спокоен и ровен с Гвенн — как ни с кем другим.
Гвенн зашипела, неожиданно ткнувшись лбом во что-то холодное, и вонзила ногти в ладонь. Она уткнулась в акулу! Ту самую, замороженную Айджианом! Рогатая синяя голова с навечно распахнутым в крике ртом…
Хватит! А то уж навоображала себе Ллир знает что! Чувство опасности, поселившееся в её душе в первые дни пребывания в Океании, притупилось за эти месяцы. Всё, что Гвенн узнавала о нравах морского царства, об интригах и местных течениях, дало ей пищу для размышлений, кучу подозреваемых, но ни на миг не приблизило к пониманию, кто мог навредить царевичу. А он волнуется за Гвенн. Подарил ей фляжку, в которую невозможно налить яд, и клык морского чудовища от наговоров и сглаза.
Царевна вздрогнула: на ледяной статуе не живого и не мертвого стража-акулы приоткрылись сухие веки и задвигались белесые глаза. Изо рта вырвалось шипение, а затем веки опять закрылись.
«Ши-айс», — отшатнувшись, повторила про себя царевна.
Слово отозвалось тревогой и беспокойством.
— Он сказал?! Он что-то сказал?! — запрыгал рядом Ваа. — Уж и Айджиан, и Скат его допрашивали, а всё без толку.
— Что Лайхан тебе привет передает, — выдала испуганно-озабоченная Гвенн, а Ваа густо посинел.
— Что, правда-правда? — и заглянул в глаза чуть ли не моляще.
Гвенн устыдилась. Припомнила всё, что говорила про Ваа Лайхан, и произнесла мягко:
— Она сказала, что ты хоть и вредина, но умён и предан Нису. И за это тебе можно простить то, что ты частенько любишь дразнить прибой.
Ваа сложил передние щупальца умильно, словно ребёнок ручки.
— Ладно, пошли уже к Уголку.
Провёл Гвенн к чёрному коньку с алыми глазами, пофыркивающему за дверью. Задумался, словно говорил мысленно, кивнул и открыл плетёную загородку. Затем достал из кармана мелкие белые палочки, и Гвенн очень осторожно покормила Уголька.
— А чего это Нис тебя притащил, а, верхнушка? — Ваа оседлал перекладину и повис на ней, раскачиваясь. — Ну, кроме того, что ему приятно с тобой куда-то ходить. Чёт занят наш царевич, прям мочи нет.
— Занят, да… — загрустила Гвенн. — Знаешь, он убеждал меня, что ваши коньки древнее наших. А ещё умнее, и что они никогда не приручаются до конца. Да они как коровы — одомашненная скотина!
Уголёк всхрапнул и поднялся на дыбы. Ваа подхватил вскочившую Гвенн и выволок за загородку, а конёк принялся яростно биться в дверь.
— Всё услышал, паразит придонный! — поцокал Ваа. — Сейчас обид буде-е-ет!
— Кто услышал? Что услышал? — поразилась Гвенн.
— Да тебя же. Твои слова. Хо-хо! А то ты не знала! Коньки разумные, просто им с нами говорить не о чем. И не приручаются они, а дружат или умирают в неволе, так что их выпускают по большей части. Подумаешь, не говорят!
Уголёк заржал и так ударил в стену, что слетело повешенное снаружи седло.
— Ты мой красавец! — приласкал его словами осьминог. — Всё понимает. Э… ты точно хочешь ездить именно на нём?
— Точнее не бывает! — рассердилась Гвенн. — Я ездила на самых диких степных кобылицах! И с Угольком справлюсь, чего бы это мне ни стоило!