Значит, нет ничего плохого в том, что девушки по доброй воле красятся, как им скажут. Надевают, что дают. И выполняют, может, даже за деньги, чью-то прихоть.
Если бы после этого их не находили мертвыми и изуродованными.
Наконец, если бы Кобзарь нашел единственное общее соответствие — скажем, девушки красились бы в одинаковые цвета и имели на себе платья одного цвета, — он допустил бы, что убийца — обыкновенный извращенец с болезненным воображением. Но стоило взглянуть на фото четырех жертв вместе, в комплексе, картина сразу стала иной.
Олег увидел перед собой что-то похожее на завершенное произведение.
Потому первое, что пришло ему в голову, — это модели.
Вера Холод подхватила идею и развила ее. Поискала и нашла в Интернете сведения о фотохудожнике Андрее Вериге и галерее со странным названием «Blowup», расположенной на первом этаже офисного центра, который принадлежал его отцу. Кобзарь был не в восторге от желания Веры провести разведку боем — так она назвала свой визит туда. Но других вариантов они не имели: Олегу соваться туда категорически было нельзя.
Опасно было идти ему и туда, куда он направлялся сейчас, — на Святошин, к «Фильтру».
Вчера — а кажется, очень давно! — туда наведался Артем Головко.
Поговорил с Зоей.
После чего его застрелили.
Поэтому вариантов не оставалось. Да, рискованно. Узнают, его там многие знают. Однако Кобзарь все равно должен был поговорить с буфетчицей сам.
6
— Я назвал это «Времена года. Война». Именно поэтому — женские образы.
Вера очень надеялась, что Андрей Верига уже окончательно проникся собственным гением и не обращает внимания на ее специфический интерес к творению его рук.
— Не ясно, почему война.
— Верочка, мы в этом живем и не замечаем. Приелось, стараемся не слушать плохих новостей, убегаем от войны, закрываемся. А забывать о ней не следует. Иначе все станут окончательно равнодушны. Будет как с книгами.
— С какими книгами?
— Да только что говорил! Если книгу не читают, о ней забывают. Забытое — умирает.
— Вот как. Тогда, по вашей логике, война закончится сразу, как только о ней забудут все.
— Наоборот. Она закончится быстрее, если мы будем помнить о ней. И о том, какое горе война приносит всем. Без исключения, Вера. Даже если мы с вами далеко от войны, все равно слышим ее отголоски. Она влияет на всех причастных, прямо и непрямо.
— Философский вопрос.
— Рефлексии, Верочка. Искусство — прежде всего рефлексии. — Он поправил очки. — Я заметил, вас это шокировало. Не страшно, стыдиться тоже нечего. Очищение всегда идет через шок и катарсис.
— Очищение — от чего?
— Да хотя бы от равнодушия. — Верига показал на фото, размещенное в левом верхнем углу. — Война охватила все четыре времени года. Вот это — зима, ее цвет белый.
Волосы Натальи Малаховой выкрашены в белый цвет.
Платье, в котором ее нашли, тоже белое. Только тут, на увеличенном фото, она не была помятой, порванной с одной стороны. Лежала ровно.
Красные пятна там, где груди.
Широко раскрытые глаза — в них настоящий испуг.
Кобзарь заметил очевидное. То, на что до него никто не обратил внимания. Белый цвет волос Натальи Малаховой — не родной, не настоящий.
На фото, найденном в базе данных «Ольвии», у девушки были каштановые волосы.
— Времена года, кроме лета, имеют женский род. Вот почему мои образы женские, но для лета все тоже очень условно. Хорошо ложится в композицию. — Верига говорил, уже совсем увлекшись. — Смотрите дальше. — Палец переместился в правый верхний угол. — Эта девушка — символ весны. Поэтому зеленая.
Галя Чудновская.
Волосы выкрашены в салатный цвет.
На самом деле она блондинка.
Платье тоже светло-салатное.
Красные пятна впереди.
— За весной наступает лето. — Андрей показал на правое нижнее фото. — Двигаемся по часовой стрелке, как видите. Это время года своего цвета не имеет. Согласитесь, летом смесь цветов — иногда как какофония в музыке.
— Никогда не думала над этим.
— Теперь будете, — кивнул Верига. — Я выбрал для лета желтый. Даже оранжевый.
Волосы Люды Токмаковой, шатенки, выкрасили в ядовито-оранжевый. Такого же цвета было на ней и платье.
Саван, если точнее.
— Наконец, осень. Конфликт цветов с летом. Тоже много желтого. Но чем завершается любая осень? Скажете?
— Зимой.
— Остроумно. — Глаза за стеклами очков не улыбались. — Когда листья окончательно опадают с деревьев, настает неопределенная пора. Межсезонье. Все вокруг хмурое. И — черное.
Инна Жарова.
Натуральная блондинка на первом фото, брюнетка — здесь.
Но платье-саван светло-серое.
На черном не видно кровавых пятен.
— Итак, мы с вами прошли все времена года. Не забываем — идет война. А война — это кровь и смерть. Потому у меня подчеркнуто: времена года меняются, как назначено природой. Война же остается неизменной. Молодость и смерть.
Последнее он произнес с долей пафоса.
— Правда, символично. — Вере все труднее было сдерживать себя. — Вот это… Кровь, я так понимаю…
— Ненастоящая, — ответил он спокойно. — Я объяснил моделям свой замысел. Никто не отказался от определенной театрализации.
— Модели профессиональные, я правильно понимаю?
— Профессионалки меня не интересуют. — Верига наморщил нос, показывая, насколько они ему не интересны. — Часто приглашаю девушек, как говорят, с улицы.
— Знакомитесь на улицах?
— Не обязательно. Это очень буквальное понимание. И я, и Яна часто бываем на разных выставках, приемах, других творческих мероприятиях. Сюда тоже заглядывают любопытные. Оставляем визитки. Желающие приходят ко мне в студию и охотно позируют.
— Я бы могла?
Во взгляде Вериги блеснуло что-то новое.
— Почему нет? Хотите попробовать — милости просим. Карточек при себе не имею, но Яна…
— Никогда еще не бывала в роли модели.
— Вдруг понравится?
— У вас студия здесь?
— Дома. Я живу за городом. Контраст каждый день: из леса в мегаполис и обратно. Если на самом деле пожелаете, я организую, чтобы вам помогли приехать.
— Я на машине.
— Если так, вообще нет проблем. Правда, у меня такая традиция — когда работаю, предлагаю бокал шампанского. Модели не профессиональные, их это расслабляет. После спиртного за руль не садятся.
— Ничего. Я взрослая девочка, — Вера произнесла это настолько игриво, насколько могла. — Меня не нужно искусственно расслаблять. Да и с рулем после бокала справлюсь.
— Это если бокал один.
— О, Андрей, вы уже собрались меня напоить? Мы же не пьянствовать планируем.
— Пока что, Верочка, мы вообще ничего не планируем делать.
— Если предложение серьезное, я подумаю. При условии, что не будете уговаривать меня позировать голой или краситься в зеленый цвет.
— Договорились. Может, хотите кофе? С вами интересно, посмотрите другие работы. Я скажу Яне…
Вера легко взяла руку Андрея Вериги в свою.
— Не нужно. Мое любопытство уже успокоилось. И потом, эта работа тут центральная. — Она стояла к творению спиной, не желая оборачиваться и снова смотреть на мертвые лица. — Увидела то, что вы хотели. Вы правы.
— В чем?
— То есть Яна права. У меня, как и у нее, сперва пришел шок, потом — сильные впечатления.
— Надеюсь, позитивные.
— Ох, Андрей… Откуда позитив, если идет война?
Вера уже не знала, как правильно выйти из разговора, чтобы его завершение не выглядело бегством.
— Добрый день! — услышала она щебет Яны.
Верига оглянулся на приветствие.
— У вас новые посетители, — слегка улыбнулась Вера. — Вы популярны. Кто-то еще пришел получить шок.
— И очиститься, — добавил Андрей Верига. — Прошу простить, пойду к людям. Визитку у Яночки и правда возьмите. Предложение серьезное.
7
— Ой, — тихо произнесла Зоя.
Он долго бродил, нарезал круги, думая, как бы лучше проскочить в «Фильтр» незамеченным. Фиксировал знакомых таксистов: кто-то уезжал, кто-то скучал и курил. Время шло, выиграть его хоть как-то не получалось. В итоге Кобзарь решил не морочить себе голову. Почему на него должны обратить внимание?..
Он натянул пониже на глаза вязаную шапочку, купленную по дороге сюда.
Перебросил сумку через плечо, поперек туловища.
Снял с предохранителя пистолет в кармане.
Рассчитал точно: на мужика, который с утра торопится в заштатную кафешку на городской окраине, никто не обращал внимания. Люди вокруг имели достаточно своих хлопот, чтобы следить, кто там бежит опохмелиться. Точно такие же дядьки сидели внутри, тоже озабоченные здоровьем и процессом лечения последствий вчерашнего.
Олег встал перед стойкой, шапку не снял — Зоя и так узнала.
— Ненормальный, — выдавила она. — Про тебя менты спрашивают уже несколько дней.
— Так скажи, где я.
— Не знаю, Олеж, и знать ничего не хочу. Чеши отсюда, ей-богу. Не маячь.
— Поговорить надо.
— Ничего мне не надо, услышал? — Буфетчица перешла на громкий шепот. — Тут хлопцы говорят: Олежа в розыске, по телевизору показывали. Где-то стреляли, кого-то убили. А он спокойно себе ходит.
— Не спокойно, Зоя.
— А чтоб я была спокойна, чтобы покой тут вообще был — давай-давай, вали. Подальше отсюда.
— Если не пойду, что делать будешь? Полицию позовешь?
— Мужиков с улицы.
— Ага. Там все свои. Или уже нет? Вы вместе меня свяжете, поведете в ближайшее отделение сдавать?
— За язык себя укуси.
— О, видишь. — Кобзарь выдохнул, наклонился к Зое поближе. — Уйду и не приду больше, вот только ты мне кое-что расскажешь.
— Ничего я тебе не расскажу!
— Даже не спросишь, о чем?
— Не мое дело. Олег, говорила всегда: моя работа — наливать людям водку. Дешевую и много. Все, что меня касается, — чтобы вели себя тихо, не курили здесь, не блевали, не валялись на полу. А еще — пусть мне зарплату несчастную дают аккуратно, не так, как сейчас. Не надо повышать, пусть. Хотя бы не задерживали. Услышал меня, понял?