— Марии нет больше.
Он не собирался лупить так сразу, в лоб. Вырвалось, потому что уже не мог сдерживать.
12
Ольга побледнела.
Казалось, побелели даже ее густые веснушки. Тихонько ойкнула, взялась за сердце. Глубоко вдохнула, и Кобзарь подался вперед — хотел подхватить, не дать упасть. Но девушка сдержалась, выдохнула, расстегнула кофту вверху, под ней оказалась мужская рубашка. Ее воротник Ольга тоже расстегнула.
— Доигралась. Малая где? С кем?
— Какая малая? — Олег знал ответ.
— Дочка. Анна. Ей годик всего. Машка сперва тут жила, у меня, когда забеременела. Потом ушла, переехала на квартиру. — Круглые глаза увлажнились. — Как нет? Убили?
— Оля, вы много знаете. Я вижу. Можете верить мне, как себе. Я хочу найти убийцу. Не имеет значения, кто я. Расскажите все, хотя бы ради памяти о Мэри.
Девушка понемногу приходила в себя.
— Ребенок где? С кем?
— Не знаю. Честное слово.
— Убийца — то такое. Аню ищите. Это все из-за малой.
— Все?
— Я объясню. — Голос ее уже не дрожал. — Честно? Давно хочется кому-то рассказать, поговорить. Не знаю, куда идти, в какие двери стучать. Ну не так чтобы очень давно, — уточнила она, — но третья неделя пошла, как меня это мучит, крутит, не отпускает. Спать перестала. Машка — то такое, хотя… Уже все, Господи мой милый… Ой!
Она сорвалась внезапно, заставив Кобзаря вздрогнуть. Упала грудью на стол, раскинула руки, зарыдала в голос. Выдержка вмиг покинула ее. Олег сперва кинулся к Ольге, взял за плечи, пытаясь хоть как-то успокоить. Напрасно. Поискал и нашел воду в початой бутылке, плеснул в кружку, чуть ли не силой заставил девушку выпить. После третьего большого глотка она захлебнулась, прокашлялась, позволила Кобзарю постучать себя ладонью по спине между лопаток — и успокоилась так же внезапно, как впала в истерику. Снова села прямо, будто школьница-отличница на экзамене. Сложила руки на коленях, облизнула губы.
— Дайте водички еще.
Олег протянул бутылку, Ольга выпила из горлышка, игнорируя кружку.
— Мы встретились летом, два года назад. Тогда война только начиналась, еще никто ничего толком не понимал. Беженцы думали — пересидят у родственников. Почему-то решили: до первого сентября все стихнет, потому что, видите ли, детям нужно идти в школу. Будто бы каникулы, постреляли, лето провели. — Она вытерла пальцем влагу с левого глаза. — Я филолог по образованию, кстати. Работы по специальности в Буче, сами понимаете, нет. Живу с огорода, с хозяйства, получала какую-то маленькую помощь как безработная, но сейчас и того нет. Продать дом и податься в Киев? За сколько продам? Лингвист в Киеве найдет работу? Уборщицей или точно так же на базаре? Тут хоть жить есть где. Это я не жалуюсь! — объяснила она, немного застыдившись. — Просто говорю, что тогда, после университета, пришла сюда в центр занятости. Как раз начали появляться первые беженцы. Так мы с Машей и познакомились.
— Хорошо, — сказал он, чтобы не сидеть истуканом.
— Не знаю, хорошо или нет. Они, Запорожцы, жили у родственников. Родители тоже не могли найти работу нигде. Машка часто ко мне приходила, жаловалась — родня ворчит, что самим тесно, это надолго все, как-то надо решать. Однажды услышала от нее: знакомые, подруги по несчастью, решили спрятать стыд глубоко в карманы, потому что торговать собой — единственная возможность заработать. Сперва я не восприняла это серьезно. Мы вместе посмеялись над глуповатыми подружками.
— Подружки тоже тут поселились?
— Ой, они же, беженцы, все друг с другом держат связь! — отмахнулась Ольга. — Общая беда сплачивает, знаете ли.
— К сожалению, знаю.
— Значит, после того разговора проходит несколько дней. Маша исчезает. Ее родители дергают меня, я понятия не имею, где она. Телефон выключен. Или появляется в сети, набираю, сигнал идет — потом звонок сбрасывают, и снова абонент недоступен. Конечно, возникли подозрения. Родителям, ясное дело, ничего не говорю. Так проходит еще трое суток. Как вдруг Машка появляется сама. Будто бы ничего не случилось. Позвонила утром, под вечер пришла с сухим винцом, белым, итальянским, очень дорогим. Напросилась ночевать, потому что родители мозг выносят. Их тут же набрала, сказала — остается у меня. За вином рассказала странную историю, почти сказочную.
— Сказочную?
— Или киношную, все равно. — Разговор начал увлекать Ольгу. — Она таки решила плюнуть на все, поехала с какими-то подружками блядовать. За деньги, ясно. Не на улице стояли, есть какой-то клуб с девочками. Сидят они, выискивают клиентов. Машка призналась: ее трясло всю, она пила для храбрости, как не в себя. Подходит к ней мужчина, строгий такой, как описала. Слово за слово — поехали. Сели в джип. И у Маши вдруг планка упала! Начала биться об двери, просила выпустить, рвалась выпрыгнуть на ходу. Мужик заблокировал двери, а ей что-то такое рукой сделал, коснулся шеи. — Ольга показала на себе. — Она отключилась. Помнит только, что мужик как-то не очень ловко прикасался.
— То есть?
— Левой рукой. Она справа от водителя сидела. Правой ближе. А мужчина почему-то левой потянулся. — Ольга устроилась удобнее. — Когда очухалась, была уже в каком-то доме. Обстановка дорогая, но стандартная, будто не живут постоянно, только наведываются. В голове у нее шумело, не могла мне описать другого мужчину, который был там с ней. Говорил сурово, как отец. Проводил, говорит, воспитательную работу. Мол, нельзя так, нужно себя уважать. Но вел себя очень прилично, даже ласково. Короче говоря, Машка с ним переспала тогда. Несколько раз. Раз он надевал презерватив, потом не захотел, а ей на тот момент было по барабану.
— Заплатил?
— Ждала, что спросите. Сама поинтересовалась. Машка сказала — нет. Потому что она не проститутка, по словам того благодетеля. Ушел, оставил одну. Она переночевала. Наутро приехал тот, левша. Сказал, может ехать, куда хочет, он подвезет. И чтобы никаких попыток снова выйти на панель, потому что найдет и сделает больно. Не желает — пусть остается здесь, чтобы перевести дух, отдохнуть, подумать. В квартире все было, еды полный холодильник, спиртное. Она решила остаться и до ночи глаза заливала. На следующий день отходила, отмокала в ванне. Как-то выспалась. Так три дня прошло.
Кобзарь потер небритую щеку.
— Это повторялось?
— Нет. Машка сидела в Буче, что-то пыталась делать, искать. А через месяц показала мне тест: беременна.
— Родители знали?
— Узнали. Всему свое время. Сперва сказала — сделает аборт, этого не хватало еще. Но у нее был телефон того, леворукого. Набрала его, потому что деньги ж нужны. Потом ей перезвонил тот, другой мужчина…
— Отец ребенка.
— Ага. Попросил ее приехать в Киев. Ее там обследовали с головы до ног в разных дорогих больницах. Машка оказалась здоровой, как никто. И тот мужчина договорился: аборта не будет, должна родить. Все берет на себя, пусть она не волнуется. Готов содержать ее и ребенка.
— Правда, будто голливудское кино, — признал Олег.
— Только нет хеппи-энда. — Ольга грустно улыбнулась. — Родители Машкины и без того в Буче не приживались. Узнали, что дочка в подоле принесла, полаялись, собрали манатки, вернулись к себе в Ровеньки. Я их понимаю. Сама такая.
— Какая — такая?
— Живу, где есть крыша над головой, — объяснила она. — А Маша перебралась ко мне. Не будет же она у родственников кантоваться со своим животом. Только еще до Нового года собралась и переехала в Киев. Благодетель слово сдержал. Поселил на квартире, давал какие-то деньги. Родила она в прошлом году, но делали кесарево, что-то не так пошло.
«Знаю», — чуть не сорвалось у Кобзаря с языка.
— Больше Машка сюда не приходила. Присылала фотографии малой Аньки. Звонила, чем дальше, тем реже. Я тоже закрутилась, видите, свои дела бы в порядок привести. Но…
— Но — что?
— Она съехала с той хаты. В феврале. Считайте, месяц назад. Никому ничего не сказала. Мне Алька звонила, спрашивала, не у меня ли Машка.
— Кто звонил?
— Алька. Алиса. Имя такое. Зайцева Алиса, подружка ее. Она себя Элис просила называть. Тоже с Луганщины, кажется, даже из самого Луганска. В прошлом году Маша взяла ее к себе туда, на квартиру, пожить. Вместе веселее, да и с ребенком одной тяжеловато. Благодетель только деньги давал: крутись, девка, как можешь.
Новая девушка с Донбасса появилась в этой истории.
Все разрасталось, как снежный ком.
— Так что с Элис?
— Ничего. Жили-жили, потом раз — Алька на улице. Я ее, между прочим, в глаза не видела. Маша о ней много говорила, по телефону общались, могла взять трубку вместо Машки. Поэтому она набрала меня.
— Ничего не объяснила?
— Нет. Я места себе не находила. Не столько за Машку, сколько за малую переживала. Как вдруг снова Алиса появилась: все нормально, Мэри нашлась, разруливает какую-то ситуацию. Живет уже в другом месте.
— Вы пытались узнать, почему так случилось?
— Говорила после того с Машей. Один раз. Она плавно спрыгивала с темы.
Понемногу Кобзарь складывал в голове целостную картину.
Интуиция подсказывала: еще чего-то не хватает, какого-то кусочка.
— Эта Алиса… Элис… Она жила вместе с Мэри и ребенком в квартире, куда Марию как мать своего ребенка поселил тот, кого вы назвали благодетелем. Так? — Ольга утвердительно кивнула. — Не знаете, на что жила сама Элис? Или висела на шее у Марии?
— Да ну! Алька сама не хотела так. Работу проще найти, если есть, где жить. Элис не собиралась торчать там вечно. Маша сама ей предложила на первое время. Обмолвилась, что направила подругу в один благотворительный фонд, где переселенцам помогают.
Ну, вот и приехали.
— Что за фонд?
— Название раз слышала. Оно мне не надо, в голове не держу. Называется как-то так… Забыла… Похоже на мое имя, от Оли…
— «Ольвия»?
— Точно! — Впервые за все время грустного разговора девушка расплылась в улыбке.