Затем – убийства. Расчётливо-изощрённые. И – именно, как вы в-принципе верно подметили – после того, как специалисты выполнили свои… Функции. Но!
Особого смысла во всей получившейся «экономии» – нет.
Потому что до прибытия спасателей нам хватило бы всех ресурсов – с гарантией. Нам их, если честно, запросто хватит теперь и на год, и больше. Так что повод для убийства – притянут за уши. Поэтому. Я спрашиваю именно вас. Поскольку вы почти всегда молчите, ведёте себя раздумчиво и спокойно. И, следовательно, имеете возможность и наблюдать, и анализировать. Так вот: может быть, вы заметили хоть какой-нибудь ещё повод для… Убийства? Или – мотив?
Я имею в виду – какие-нибудь конфликты, обрывки разговоров, намёки?
– Нет, командир, сэр. Ничего такого я, если совсем уж честно, не замечал. Ну, кроме того, что касалось Томера и двух учёных. Но я не считал эти «игры» хоть сколько-нибудь серьёзными. И именно поэтому меня так и поразило то, что произошло сегодня.
– Хорошо. Понятно. Ладно. Будем в таком случае считать наш допрос оконченным, и постараемся… Повысить бдительность.
Потому что не хотелось бы «проснуться» так, как доктор Валкес!
Допросы, если честно, сильно вымотали Назарова.
Поэтому транспортировка и закрепление тел трёх погибших на кронштейнах обрезанного модуля происходила у него, скорее, на автомате. Над производимыми операциями по переносу и привязыванию стальными тросиками он почти не задумывался, предоставив рукам делать всё самим. Голова же в это время вовсю работала над полученными показаниями. Ксю, очевидно, поняв состояние командира, старался его ненужными разговорами не отвлекать. Моммсен тоже помалкивал. И только сопел.
Ну, к этому Олег успел привыкнуть.
Главная мысль, до которой лейтенант додумался, правда, уже выйдя из сферы в космическое пространство – что не мешало бы проверить аптечку! Потому что количество таблеток-капсул со снотворным, в-принципе, ограничено. И он прекрасно помнил, кому и сколько давал. И сколько должно оставаться от стандартной упаковки в сто штук.
Потому что чтобы добиться того «эффекта», о котором сказал Огюстен, и о котором он и сам догадывался, нужно капсул – не меньше пяти-шести. А от семи и более у особо «чувствительных» натур, или у тех, чья масса тела была бы ниже пятидесяти килограмм, мог бы и вообще наступить полный коллапс. И потребовались бы усилия профессиональных врачей-реаниматологов, чтоб спасти такого пациента.
Так. Ну, хорошо – предположим, что доктора Валкеса усыпили. Но – как?!
Никто ведь, зная про свойства капсул из аварийной аптечки, не согласится добровольно проглотить их – столько?! Значит…
Значит, кто-то раздробил их, и подмешал в пищу!!!
И тут на сцену снова выходит «горячо любимый» Гуннар!
Поскольку именно он последним готовил чужеродную кашу. Раздавал её. И, разумеется, мог подсыпать снотворное и Валкесу, да и всем остальным, раз уж на то пошло! Потому что Назаров отлично помнил, что сонливость на него перед отбоем навалилась действительно необычная! Как раз такая, какая и бывает от снотворного! Да и Ксю сказал, что и он…
Ну, это сейчас он всё это понимает. Как говорится, задним-то умом все крепки!
Вот, значит, чем нужно срочно заняться. Во-первых, сразу по прибытии обратно, на борт – в первую очередь проверить аптечку. (Только вот кто и как мог добраться до неё?! Ведь она хранится в каюте Хвана и самого Назарова, в стенном шкафу!) Впрочем, добраться до неё, если уж на то пошло, легко мог любой. Запирающихся дверей в сфере нет, и можно было, к примеру, использовать тот момент, пока командир со штурманом занимались беговой дорожкой…
В шлюзе все они обменялись взглядами. Хван сказал:
– Хорошо, что все остальные нас пока не слышат. Поскольку не в скафандрах. А интеркомав шаре нет. Можем подвести итоги.
– Это вы о каких итогах, штурман?
– О печальных. Нас спаслось одиннадцать. А теперь в живых осталось лишь семь. Вопрос: как бы нам собрать в одно место и запереть понадёжней всё то оружие, и все те предметы, что можно как таковое использовать, затруднив нашему «другу» действия по нашему устранению!
– Ну, это-то как раз нетрудно. Лазеры отследить, даже если кто и спрячет их куда-нибудь, нетрудно с помощью портативного детектора. Проблема будет только с ножами и топорами. Там, на камбузе. Я, если честно, не помню, сколько их было.
– Я помню. – это, как ни странно, в разговор влез Моммсен, – Ножей: восемнадцать малых, бытовых. Три больших, разделочных. И два топора. Из обалденной стали. Я ещё подумал, что если нас спасут, непременно захвачу с собой тот, что побольше. И один нож.
– Спасибо, Пётр. Это нам хоть что-то даёт. Осталось найти место, где бы всё это запереть. Потому что чёртовы замки дверей комнат сферы до сих пор представляют для меня загадку. И ключей нет.
– А ничего удивительного. Замки, судя по прозрачной пластине сбоку, открывались по отпечаткам пальцев. Но сейчас они просто бесполезны: нет электричества в сети сферы. Так что придётся всё, что найдём, засунуть в какой-нибудь стальной ящик подходящего размера. И заварить его крышку тем лазерным пистолетом, который вы оставите себе.
– Спасибо, Ксю. Интересная мысль. Значит, как только прибываем в помещения, этим и займёмся. Ну, после того, как я проверю аптечку. Нужно выяснить – вдруг кто-то действительно воспользовался нашим снотворным.
– А не нужно её проверять, сэр. Я уже всё пересчитал. И память у меня в порядке: я помню, кому и сколько вы давали на борту модуля.
– И?..
– И не хватает тринадцати таблеток. То есть, как я предполагаю – пять-шесть – доктору Валкесу, и по штучке – остальным.
– Спасибо ещё раз, Ксю. Что и проверили… И никому об этом не сказали, пока мы не оказались в скафандрах!
– Не за что, командир. Это я должен извиниться.
Поскольку лажанулся я, если честно.
– В-смысле?
– В смысле – обнаружил-то недостачу таблеток я ещё вчера, перед отбоем. Но вам не сказал. Подумал, может, кто из наших взял. Себе и коллегам. Для того, чтоб лучше заснуть. Так что, получается, я и спровоцировал то, что произошло, посчитав преждевременным сообщить вам. Или потребовав немедленно прояснить этот вопрос…
И смерти людей на моей совести.
– Это – полная ерунда, Ксю. Потому что даже если б вы сказали про пропажу части таблеток, мне и в голову не могло прийти сделать обход всех, чтоб выяснить, кто это их взял. Ясно же – для чего. Для, вот именно, лучшего сна. Поскольку мы действительно в последнее время сильно… Нервничаем. И напрягаемся. Так что как раз в том, что кто-то взял себе таблеток, я не увидел бы ничего странного. Единственно, что могло бы удивить – что без спроса. Но и это объяснимо. Мы занимались дорожкой и антенной, и нас просто отвлекать не хотели… Но сейчас придётся попробовать. Выяснить.
– А хотите – поспорим? – это снова влез Моммсен, – Что теперь …рен кто сознается?
– Не нужно спорить. Я и сам так думаю. Но пузырёк со снотворным теперь мне придётся носить всегда с собой. В кармане. Ладно, заходим.
Починенные насосы справились с подачей воздуха в камеру шлюза, и командир кивнул Моммсену, чтоб тот помог ему отвалить крышку люка.
У выхода их никто не встречал. Что подразумевалось само собой: ведь Назаров сам приказал всем не двигаться с места до его особого распоряжения. Так что сняв и повесив в шкаф у тамбура скафандры, они полетели навестить остававшихся внутри своих кают Галопана, Полонски, Гуннара и Огюстена.
На повороте Олег оглянулся – ему почему-то показалось, что кто-то летит за ними, прячась за выступами стен. Но – нет. Никого видно не было. Он со злостью подумал, что, похоже, у него начинается на почве подозрительности ещё и мания преследования.
В каюте Полонски их ждал сюрприз.
Если можно так назвать опустившееся на палубу тело с развороченной грудной клеткой, с вытекшей до последней капли кровью.
Назаров, летевший первым, и автоматически застывший на пороге, схватившись за косяк, не сдержал вскрика:
– Чёрт!..
– Что там, командир?
– Секунду, Ксю. Сейчас я пройду – тьфу ты – пролечу! Внутрь.
Вплывя в каюту Анджея, все какое-то время хранили молчание. Дыра в груди начальника бурильщиков не была ровной, и вытаращенные глаза пылали ненавистью. Что говорило о том, что он хотя бы был в сознании, когда его убивали, и пытался двигаться, чтоб спастись.
Да только без толку.
Назаров сказал:
– Я идиот. Нельзя было оставлять их поодиночке. Потому что так хитро…опый сволочь запросто мог их по одному и перебить! Ведь это – не Земля! И не планеты.
– Но командир! Вы ведь поступили строго по инструкции! А там сказано, что до окончания дознания подозреваемые не должны общаться между собой. А дознание не окончено! Нам ведь ещё надо было…
Речь Ксю прервал странный звук: шипение и еле слышный выкрик изо рта Моммсена. Обернувшись, Назаров увидел, как по шее бурильщика проходит огненно-чёрная полоса, вызывая шипение и пар от вскипающей крови. Словно в чудовищном кошмаре осознавая, что человека на его глазах убивают, лейтенант услышал незнакомый голос:
– Ничего вам уже не надо. И дознание ваше окончено. – Назаров, ощущая себя пешкой, не способной никак и ничему помешать, застыл. Но его глаза помимо его желания продолжал наблюдать, как голова Петра отделяется от шеи, пускаясь в свободное плавание, потому что тело начало биться в конвульсиях.
Увидел он и как нить лазера мгновенно перескакивает на грудь застывшего рядом с ним Ксю! Прожигая в комбинезоне штурмана огромную рваную дыру: Хван тоже попытался в последний момент отскочить, вернее – отплыть с линии огня.
Но это не помогло несчастному.
И только когда лазер прошёлся по всей ширине груди, и клокотание вытекавшей кипящей крови прекратилось, а выпученные глаза Хвана закрылись, и тело расслабилось, Гуннар Расмуссен навёл лазер на командира, продолжая левой рукой надёжно удерживаться за косяк двери.