— Селия, я уезжаю. — Лицо Джека сделалось бледным и каким-то вытянутым, он избегал смотреть ей в глаза.
— Джек! Почему ты уезжаешь? Разве тебе здесь не нравится? Нам без тебя будет скучно.
— Давно пора самому как-то определиться. Мне уже тридцать пять лет и…
— Мне столько же. Мы ведь с тобой ровесники, забыл?
— Да. Ну, в общем, я уже подыскал место.
— Правда? Где? Можно мне поехать посмотреть?
— Ну, потом как-нибудь. Когда я переберусь туда.
— А где это?
— На Слоун-стрит. Квартира.
— Хорошая?
— Да, очень хорошая. А теперь извини, у меня свидание с Лили.
«Значит, он знает, — подумала Селия, наблюдая, как Джек выходит из гостиной, — он уже слышал. Элспет хорошо потрудилась». Селия слышала, как он сбежал вниз по лестнице, слышала, как хлопнула входная дверь, видела, как от их дома по Чейни-уок постепенно удаляется его светлая голова. На нее вдруг навалилось страшное уныние: она будет так скучать по Джеку. Скучать по его к ней привязанности, по его насмешкам, болтовне, по его ужасным шуткам. Скучать по их выездам после ужина, по его друзьям, даже по Лили, хотя та никогда не была вполне… дружелюбна с ней, оставалась холодной и отстраненной. Наверное, Лили узнала обо всем еще раньше: очень уж смышленая она, эта девушка, шустрая, прозорливая. Куда смышленее, чем Джек. Селия задумалась, как они теперь смогут общаться с Джеком. Скорее всего, никак. Да, похоже, его уход — это предвестие того страшного, что ждет ее впереди.
Джек был страшно удручен, услышав от Лили подтверждение слухов о связи Селии и Себастьяна. Он танцевал с Кристал, а Лили сидела и довольно оживленно беседовала с какой-то женщиной. Он подошел и спросил, что они обсуждают.
— Твою невестку, леди Селию.
— Селию? А что именно?
— Я была права.
— В чем?
Джек был уже изрядно пьян, и то, что он услышал от Лили, совершенно выбило у него почву из-под ног.
— У нее связь.
— Лили, я не верю в это, — устало сказал он, но тут же, противореча самому себе, спросил: — С кем?
— С Себастьяном Бруком.
— С писателем?
— Да.
— Какой… кошмар. Откуда ты знаешь?
— Мне только что сказала Гвендолен Олифант.
— А Гвендолен кто сообщил?
— Сестра Элспет Гранчестер.
— А она откуда знает?
— Селия сама сказала об этом Элспет.
— О! — застонал Джек, как будто от удара, и тут же протрезвел.
Сама эта мысль была ненавистна ему. Подумать только: Оливер, которого он так любил и на которого равнялся, обманут, его превратили в жалкого рогоносца, и об этом знает весь Лондон. А Селия? Она что, свихнулась? Как можно сказать такое Элспет Гранчестер, которая в тот же день распускала сплетню на весь город? Ему была отвратительна мысль, что Селия, которую он с первых дней обожал, чьим обществом гордился, чьей красотой восхищался, Селия, которая всегда была для него воплощением идеальной жены, оказалась всего лишь неверной и вероломной женщиной, причем не просто изменила Оливеру, но предала его с тем, кого он считал своим другом. Джек испытал какое-то ми молетное, низменное чувство, вспомнив, как тем вечером, во время войны, он попытался соблазнить Селию, а она ему отказала. Надо же, строила из себя святую, а сама спуталась с этим Себастья ном. Джек почувствовал острый укол ревности, и ему стало еще больнее.
— Извини, — мягко заметила Лили, — наверное, мне не стоило тебе говорить. Я знаю, как Селия тебе нравится.
— Нравилась, — отрезал Джек. — Слава богу, что я уехал от них.
— Мне нужно поговорить с Оливером, — наконец сказала Селия Себастьяну в один жаркий июльский вечер, когда более, чем обычно, чувствовала удушье своего двусмысленного положения.
— Когда? — со вздохом спросил Себастьян, потому что уже неоднократно слышал о намерениях Селии, но на следующий день узнавал, что ничего не вышло: Оливер слишком устал, был очень занят, кто-то из детей капризничал или приболел, или весь вечер с ними был Джек.
— Сегодня вечером точно, — пообещала она, — это наиболее удачный момент: он, кажется, наконец удовлетворен, доволен книгой Джека, от Лотианов нет никаких вестей — он надеется, что они отказались от своей глупой тяжбы.
Селия сидела за ужином не в состоянии есть и наблюдала за тем, как Оливер гоняет по тарелке куски мяса, отказавшись от вина, которое она настойчиво ему предлагала, считая, что алкоголь в какой-то степени ослабит его шок от услышанного. Оливер без конца твердил о книге Джека, о «Бьюхананах», по сути дела уже подготовленных к печати, о Джайлзе и о том, как тот хочет поскорее приехать домой на летние каникулы.
Наконец, трясясь от страха и одновременно злясь на себя за свою нерешительность, Селия произнесла:
— Оливер, мне нужно кое о чем поговорить с тобой.
— Да? — встрепенулся он, неопределенно улыбаясь. — И о чем?
— Я должна тебе сообщить… нечто важное.
— Может быть, поднимемся наверх или перейдем в гостиную? И там попьем кофе?
— Нет, — заявила она, — нам лучше остаться здесь.
— Ну хорошо, — согласился он, откидываясь на спинку стула, — я слушаю.
— Я хотела… поговорить… сообщить… — Но заранее приготовленные слова не шли.
— О чем, Селия? О детях? О летних каникулах? Я подумал, что можно было бы в этом году поехать вместе куда-нибудь на юг Франции. Я не любитель жары, но детям это понравилось бы, и тебе тоже, я…
— Оливер, это не имеет никакого отношения к летним каникулам.
— Да? Нет, я просто к слову. А вообще, как тебе такая идея?
— Никак, — отрезала она.
— Почему? Мне казалось, ты обрадуешься.
— Дело в том, что я… в общем, в этом году я не поеду с тобой во Францию.
— Как так? — удивился Оливер, и на лице его появилось выражение настороженности. — Надо, Селия. Тебе нужен отдых, ты плохо выглядишь.
— Да, но, видишь ли, я буду…
— Извини, Селия. Давай все-таки пойдем наверх. Такой чудесный вечер, можно с удовольствием посидеть у окна и понаблюдать закат на реке.
— Оливер…
— Пойдем, я велю, чтобы туда подали кофе.
Селия вяло поплелась за ним. На нее вдруг нашло какое-то оцепенение, заторможенность, чего раньше с ней никогда не было. Наконец они сели, и она сказала:
— То, что я должна сообщить тебе, очень непросто.
— Должна сообщить? — Оливер странно посмотрел на нее, почти нетерпеливо.
«Он знает, — подумала Селия, — он сознательно тянет время. А в самом деле, почему бы ему этого не делать?»
— Да. Боюсь, настало время сказать… И я не знаю, как начать. Но…
— Что?
— Это касается… нашего брака.
— Нашего брака! Ну, тут особо нечего говорить. Нашему браку уже столько лет, он, конечно, малость поизносился, но жив-здоров. Тебе не кажется?
— Ну… нет, я бы так не сказала.
— Почему же? — осторожно удивился Оливер, словно жена выразила сомнения по поводу роста экономики или отсутствия смысла в действиях Лейбористской партии. — А я в этом почти уверен.
— Нет, ты не прав. И я… я хочу поговорить как раз об этом.
— Дорогая, это может подождать. Я очень устал сегодня и не в состоянии вести философские беседы. Я хочу спать. Спокойной ночи.
— Оливер, я…
— Нет, Селия. Не теперь.
Это было поразительно: решимость Оливера не сталкиваться с гибельной правдой и намерение Сели во что бы то ни стало столкнуть его с ней. И сколько же будет длиться эта пытка? Тогда она сказала очень громко, почти с отчаянием, утратив всякий здравый смысл:
— Оливер, я хочу уйти от тебя. Ты что, не понимаешь?
Он немного посидел, уставившись ей прямо в лицо абсолютно пустым взглядом, а потом сказал:
— Прекрасно понимаю. Но сейчас не время об этом говорить. Спокойной ночи, Селия. Приятного сна.
Это был шах и мат.
— Это шах и мат, — нетерпеливо крикнула она Себастьяну, — он не слушает, не отвечает, не обсуждает, он не хочет ничего знать. Что делать, я ума не приложу?
— Просто уйди, — посоветовал он, — соберись и уйди. Тогда ему придется узнать.
— Я не могу, — воскликнула Селия, — не могу так поступить.
— Придется.
Селия чувствовала, что ей становится все хуже от постоянного напряжения и душевных страданий. Кашель усилился, а аппетит пропал вовсе. Она не спала. Не могла работать. Ее раздражали все: дети, прислуга, коллеги. Она нигде не хотела бывать, не виделась с друзьями, не отвечала на телефонные звонки, боясь, что сейчас ее начнут расспрашивать, сочувствовать, давать советы. Мама самоустранилась из ее жизни, от ММ тоже не было никакой поддержки, потому как она жила далеко. Селия молила Бога, чтобы ММ ничего не узнала, но опасалась, что молитвы ее не будут услышаны.
ММ действительно ничего не знала — просто поблизости не было никого, кто мог бы ей сообщить. Леди Бекенхем даже и не помышляла об этом, Оливер был на такое не способен, да и сама Селия пока всеми силами сопротивлялась этому. До тех пор пока все не утрясется, пока расставание с Оливером не будет делом решенным, ей казалось нечестным сообщать ММ, втягивать ее в их конфликт, нарываться на осуждение и молить о пощаде. ММ души не чаяла в Оливере и очень любила Селию — для нее это будет настоящим ударом. Как только все устроится и она будет с Себастьяном, она с ней поговорит, дружбу ММ нельзя терять. Но пока Селия решила держаться от ММ подальше. Временно.
Селия чувствовала себя как в тюрьме: не с кем было поговорить, не с кем посоветоваться. Никто не принимал и Себастьяна.
— Я просто не знаю, что делать, — в отчаянии говорила она, — просто не знаю.
— Ты постоянно это твердишь. А по-моему, все очень просто.
— Тебе, конечно, просто. Оливер для тебя ничего не значит. Ты не чувствуешь ни вины, ни угрызений совести по отношению к нему.
— Напрасно ты так думаешь.
— Себастьян, это дурацкий разговор.
— Согласен. Почему же ты просто не уйдешь?
— Я тебе говорила. Не могу.
— Послушай, он обязан считаться с фактом. Что у нас это всерьез.
— Знаю, но…
— А письмо?