— Письмо. Нет, Себастьян, это как-то глупо. Как я могу оставить Оливеру письмо, в котором сообщу, что нашему браку конец? Это будет бессовестно и трусливо.
— Ты перепробовала уже все храбрые пути. Ничто не сработало.
— Не представляю, как я… — в упор посмотрела на него Селия.
— Оставь ему письмо. Дома. Ну хорошо, не говори, что уходишь навсегда, скажи, что на какое-то время.
— К тебе?
— Ну… так это же очевидно!
— Я не понимаю, почему это очевидно.
— Селия, что с тобой?
— Я и сама не знаю.
— Ну так напиши, что пыталась сказать ему, но он не пожелал тебя выслушать. И теперь тебе требуется время, чтобы все уладить.
— Но это жестоко.
— Милая моя, ты не можешь ласково оставить мужа.
— Да. Но… как же дети?
— Ну, им, наверное, тоже нужно будет сообщить.
— Да, но мне казалось, что нам с Оливером лучше сделать это вместе. И что детям надо сообщить до того, как я оставлю для него письмо. До моего ухода. Или лучше потом вернуться и сказать им? О боже, Себастьян, это какой-то кошмар!
— А не лучше будет куда-нибудь услать их на несколько дней? Например, в гости к бабушке?
— Мама со мной даже не разговаривает.
— Ясно. — Себастьян вздохнул. — Я приношу тебе одни несчастья, да? Мне очень жаль.
Селия встала и подошла к нему.
— Но при этом ты подарил мне счастья больше, чем можно вообразить, — сказала она. — И, что бы ни случилось, это очень важно. — Она наклонилась и поцеловала его. — Я люблю тебя, Себастьян. Очень сильно люблю. И когда я с тобой, я уверена, что поступаю правильно. Я непременно, непременно спрошу маму. Это хорошая мысль.
Барти с нетерпением ждала, когда же Джайлз приедет на каникулы. В доме что-то изменилось, но она не могла толком понять, что именно. Вроде бы все жили как обычно: Уол подолгу сидел за письменным столом, тетя Селия тоже часто работала допоздна, но дело было вовсе не в этом. Казалось, у них все в порядке, они даже не спорили, как случалось раньше. Но тетя Селия постоянно бывала не в духе: отчитывала няню, кричала на близнецов, которые учились очень плохо, раздражалась по пустякам. Кроме того, тетя Селия совсем не спала: Барти часто слышала, как она ходит по дому среди ночи. Вообще-то, она и раньше любила бодрствовать по ночам. Но теперь вид у тети Селии был усталый и не вполне здоровый — Барти даже пару раз спрашивала, все ли с ней в порядке, но она отвечала, что да, она совершенно здорова, просто утомилась. Наверное, бессонница, думала Барти.
Постепенно в доме поселилось уныние. Раньше, даже когда тетя Селия бывала в дурном расположении духа и закатывала шумные ссоры с Уолом, ругала близнецов, ее поведение имело какую-то разумную основу. Прочную и веселую. Но теперь все вдруг зашаталось. И стало тоскливым.
А тут еще и Джек переехал, как будто почувствовал, что в доме творится неладное. Барти даже всплакнула, когда он сообщил ей об этом. Она любила Джека: он такой забавный, и с ним так весело играть в «Монополию» и другие игры, а также в карты или шашки — но здесь Барти почти всегда выигрывала, поэтому Джек обиделся, и они решили играть только в «Монополию». Вид у него, когда он уезжал, был весьма удрученный. Когда Барти спросила Джека, почему он уезжает, он ответил, что слишком стар, чтобы продолжать жить у брата, и ему нужна независимость. К тому же у него есть подруга, и она тоже так считает. Джек сказал, что подыскал очень хорошую квартирку, и Барти может прийти и посмотреть, если хочет. Барти хотела сходить, но постеснялась. Зачем докучать ему, ведь он и так страдает. Похоже, они с тетей Селией перестали ладить. Раньше они всегда болтали и шутили, постоянно ходили куда-нибудь вместе, оставляя Уола одного, и никому не было до него дела. А теперь Джек уехал и будет, наверное, жить со своей подругой, даже не поговорив с тетей Селией. Может быть, они поссорились, но спросить об этом Барти, конечно же, не решалась.
— Скоро вы все на несколько дней поедете в Эшингем, — однажды сообщила няня. — Я упакую ваши вещи, а если вы хотите взять что-то дополнительно, заранее выложите это на кровать для стирки.
— В Эшингем! Когда? — спросила Адель.
— Как только вы закончите заниматься. На следующей неделе, я думаю.
— А Джайлз поедет? — поинтересовалась Венеция.
— Не знаю. Наверное, да. Мне толком ничего не сказали.
— Но…
— Что «но», Барти?
— На следующей неделе у нас концерт. Я буду играть на фортепиано, я же предупреждала тетю Селию…
— Не знаю, Барти. Тебе лучше спросить у нее.
Барти спустилась к завтраку очень встревоженная. Тетя Селия и Уол читали газеты.
— Тетя Селия…
— Что, Барти?
— Няня сказала, мы едем в Эшингем.
— Да, едете. На следующей неделе. Всего на недельку или две. Вам всем это пойдет на пользу — немного деревенского воздуха.
— Но, тетя Селия, это же концертная неделя, я играю…
— Ах да, я и забыла. Извини, Барти. Боюсь, тебе придется пропустить концерт.
— Как пропустить? Но… я не могу, я солирую…
— Барти, а я не могу просить маму менять планы только из-за твоего концерта. И у меня тоже есть дела.
— Мама, так же нечестно! — сверкая глазами, крикнула Адель. — Барти целыми днями готовилась. Ты сама ей велела. В общем, мы тоже не хотим ехать, у нас будет праздник, а потом мы хотим пойти на концерт, послушать Барти, и…
— Адель, помолчи, пожалуйста. До тех пор, пока вы с Венецией не начнете лучше учиться, у вас больше не будет никаких праздников, это я тебе обещаю. А теперь все за завтрак. И утихомирьтесь.
— Селия, я на самом деле не понимаю, с чего это Барти будет пропускать концерт. — Голос Оливера звучал необычно твердо.
Он никогда раньше не спорил с ней о детях в их присутствии. Четыре пары глаз впились в него. Было видно, как дети затаили дыхание.
— Извини, Оливер, — в упор посмотрев на него, сказала Селия, — но я бы предпочла, чтобы ты не путал карты. Все уже устроено.
— Значит, это следует расстроить. Я разрешаю Барти остаться.
— Нет, она не может остаться. Няня будет в Эшингеме.
— А где будешь ты?
Воцарилось мертвое молчание.
— Я… я буду здесь, — неуверенно произнесла Селия. — Скорее всего. Но у меня дел по горло. Именно поэтому я и хочу, чтобы дети отправились в деревню.
Снова молчание.
— А где будет Джайлз? — последовал вопрос Оливера.
— В Эшингеме. Как только закончит учебный год.
— А он знает об этом?
— Пока нет. Оливер, нельзя ли отложить этот разговор?
— Нельзя. Разве ты не видишь, что Барти очень расстроена? И я ее вполне понимаю. Так вот, независимо от того, поедут ли близнецы, Барти должна остаться. Как бы ты ни была занята. И на концерт пойду я, если ты не можешь.
— Так нечестно! — в один голос закричали близнецы. — Мы тоже хотим пойти!
— Ну, вы можете и обойтись, шалуньи. Когда концерт, Барти?
— В следующую среду, — ответила та.
— Прекрасно. Я помечу это у себя в ежедневнике.
— Оливер…
— А теперь бегите, Дэниелз уже ждет вас.
Барти вышла и принялась натягивать жакет и школьный берет, через неплотно закрытую дверь она услышала, как Уол сказал:
— Я понятия не имею, что ты задумала, Селия, и не желаю ничего знать. Но Барти концерт не пропустит.
Наступило долгое молчание, потом дверь распахнулась и появилась Селия. Хлопнув дверью, она стала подниматься по лестнице.
— Так тебе и надо! Папа на нашей стороне, — едва слышно сказала Адель.
Но Селия услышала ее. Она обернулась, стремглав сбежала вниз и, размахнувшись, сильно ударила Адель по лицу.
— Пора научиться хоть что-то уважать! — завизжала Селия. После чего поднялась в спальню и закрыла за собой дверь — на этот раз тихо. Больше в доме не слышно было ни звука.
Барти сидела в автомобиле, сдерживая слезы и обнимая навзрыд плачущую Адель.
Все было ужасно. Просто ужасно. Барти не знала, что теперь всех их ожидает.
— Я больше так не могу, — разрыдалась Селия. В обеденный перерыв она взяла такси прямо до дома Себастьяна. Сплетни ее больше не волновали. Все и так знают, кроме Оливера, а он знать не хочет — ну и пусть.
Себастьян достал носовой платок и промокнул ей щеки.
— Давай рассказывай, в чем дело.
— Я безобразно веду себя со всеми. Мучаю всю семью. Я стала такой… дрянью. Да, я дрянь!
— Ерунда. Иначе я бы не полюбил тебя.
— Не шути. Это не смешно.
— Прости. А что ты сделала?
— Сначала я заявила Барти, что она не будет выступать на концерте.
— Ну и что тут плохого?
— Это ужасно! Она столько готовилась, а я забыла. И сказала ей, что это не имеет значения. Себастьян, раньше я никогда бы такого не сделала. Никогда. Потому что это очень даже имеет значение.
— А почему она не может выступать?
— Я уже договорилась с мамой — все дети едут к ней. Как ты и хотел.
— Да, да. Храбрый поступок.
— Куда уж храбрее! В общем, мама согласилась, в том-то и дело, и все уже было спланировано, а это значит, что я… ну, в общем… А потом Оливер сказал, что Барти непременно должна играть, что она может остаться, и это так меня разозлило — как он смеет вмешиваться?
— И что? — вежливо, но безучастно продолжал расспрашивать Себастьян.
— И тогда я вышла из себя, а Адель мне надерзила, и я ее ударила.
— Насколько я понимаю, хорошая порка им обеим пошла бы на пользу.
— Это не порка. Я ударила ее по лицу. На виду у всей прислуги, и Барти, и… Ох, что я натворила? Мне придется просить прощения.
— Что ж, и попросишь. Ты просто выдумываешь себе страдания. По-моему, ничего страшного не произошло.
— Себастьян, это серьезно. — Селия вынула сигарету из серебряной коробки, стоявшей на столе, закурила, затянулась и закашлялась.
— Тебе нужно это бросать, — строго сказал Себастьян.
— Брошу. Когда мне станет лучше.
— Когда ты будешь жить со мной, ты точно это сделаешь. А теперь послушай меня. Мне действительно очень жаль. Всех вас. Но все страдания оттого, что ты очень напряжена, Селия. Когда все закончится и снова встанет на свои места…