— Пришел ответ из «Литтонс», в котором говорится, что ни о полной, ни о частичной переделке книги не может быть и речи, — сказал Говард Шо. — Они намерены продолжить публикацию по плану.
— Понятно. Значит…
— Значит, нужно написать им еще раз и сообщить, что мы будем добиваться санкции на запрет.
— Вы думаете, это возможно?
— Уверен. Если это нам не удастся, если судья вынесет решение не в нашу пользу и книга будет опубликована, мы сможем подать на них в суд за клевету. И тем самым нанесем им огромный ущерб.
Минуту Джаспер Лотиан колебался, потом откинул со лба волнистые пряди и сказал:
— Прекрасно. Поступайте, как сочтете нужным.
— Но я снова должен спросить вас — вы уж извините, но это сделает и судья, — нет ли каких-либо нежелательных подробностей вашей личной жизни, которые вдруг могут обнаружиться в суде?
— Абсолютно никаких. У меня никогда не было никаких связей ни с одной студенткой.
— Вы готовы подтвердить это под присягой?
— Конечно.
— Я чувствую себя таким неудачником, — мрачно сказал Гай Уорсли, — глупым, бестолковым, жалким неудачником.
Джереми Бейтсон взглянул на него: Гай был совершенно пьян и выглядел неважно.
— Понятно, — попытался он успокоить брата, — но ведь ты не думал, что так выйдет.
— Нет. Конечно не думал. Но как я мог так сглупить? Просто не знаю, решил, что это было очень давно…
— Не так уж давно.
— Ну, может быть. Однако все, что было до войны, кажется из другой жизни.
— Это точно.
— И все-таки поверь мне… да, я знаю, что почти все в моей книге — вымысел. Это только отправная точка. — Бейтсон молчал. — Та девушка…
— Да?
— Та девушка, о которой ходили слухи. Ну, та самая.
— Я понял.
— Как ты думаешь, она еще там? В Кембридже?
— Сильно сомневаюсь, — ответил Бейтсон с ухмылкой, — ей сейчас уже, наверное, двадцать четыре года.
— Да? А ты помнишь, как ее звали?
— Бриско спрашивал меня сегодня о том же. Я все мозги вывернул — не могу вспомнить. По-моему, ее звали Сарой. Или Салли. А может, и Сьюзан. Что-то на букву «С». Но ты знаешь, как это бывает: кажется, что на «С», а потом выясняется, что на «Б» или «В». Я обещал ему посмотреть списки. Если я увижу имя, то непременно его узнаю. У меня сохранились кое-какие вырезки из газет, подробности о выпускниках, я хочу их сегодня вечером извлечь на свет.
— Они у тебя дома?
— Да.
— Давай я приду помогу тебе.
Несколько часов спустя Джереми Бейтсон выглянул из-под груды бумаг и победно улыбнулся Гаю.
— Нашел!
— Да что ты! Правда?
— Вот. Сюзанна! Это точно она. Сюзанна Бартлет. Выпуск тысяча девятьсот пятнадцатого года. Никаких сомнений. Ого, ей уже двадцать шесть.
— Фантастика! — воскликнул Гай. — Черт, просто фантастика. Какое облегчение. Молодец, Джереми. Где она живет? Я непременно к ней поеду, у меня нет выбора. Мне не терпится сообщить об этом старику Литтону.
— Постой, — прервал его Джереми. — Это было пять лет назад. Она могла переехать. Куда угодно.
— И как же нам ее найти?
— Можно написать в администрацию колледжа. Спросить, нет ли у них ее адреса. Это единственное, что мы можем сделать.
— Ну так давай, — закричал Гай, — чего же мы ждем? Дай мне бумагу, Джем, я прямо сейчас и напишу. Наверняка они знают, правда?
— Наверняка они могут знать только ее прежний адрес. Она, поди, давно вышла замуж, а может, даже уехала из страны…
— Но если мы не напишем, тогда нам ее уж точно не найти, — нетерпеливо сказал Гай. — Не будь пессимистом. Это уже прорыв, это должно сработать — с Божьей помощью.
Джереми посмотрел на брата: тот стоял, чуть не прыгая на месте, постоянно ероша свои и так уже всклокоченные волосы, глаза его лихорадочно горели. «До чего же он ребенок, — подумал Джереми, — порывистый, нетерпеливый, полный неиссякаемого энтузиазма, готовый прийти в восторг от каждой идеи и возможности. Именно эти качества, похоже, и сделали его столь превосходным рассказчиком, но они же ввергли и его, и „Литтонс“ в эту пучину неприятностей».
— Хорошо, — согласился он, — сейчас я дам тебе бумагу.
Лили взглянула на Джека: на лице у него блуждала какая-то глупая улыбка, он стоял на стуле и выделывал смешные па. Может, хлебнул лишнего? Она заглянула в его бокал — нет, бокал почти полный. Но… что-то в Джеке было такое, что ей не нравилось. Какое-то возбуждение. Почти неосмысленное. Блеск в глазах. Лили этот блеск был знаком. Его вызывал кокаин.
У них в шоу многие девчонки баловались кокаином. Лили тоже попробовала его и почувствовала себя на седьмом небе, но тут как раз один ее приятель превысил дозу, впал в кому, был срочно доставлен в больницу и чуть не умер. С тех пор Лили к кокаину не прикасалась. Другие пусть балуются, если хотят, а она не желает впасть в зависимость от какого-то порошка.
Джек начал употреблять наркотик совсем недавно и сильно увлекся. В первый раз это случилось на одном из тематических вечеров, ставших в последнее время невероятно популярными. Молодежь и люди среднего возраста толпами валили на эти вечера: выступления в масках, цирковые номера, мероприятия, посвященные Моцарту, плаванию, поиску сокровищ, танцы в греческом стиле, переодевания — все что угодно. Тот вечер, когда Джек впервые попробовал кокаин, как раз был посвящен поиску сокровищ: участники долго гоняли на автомобилях по Лондону, а завершилось все пикником на берегу пруда, где и был спрятан последний ключ. И за завтраком, едва занялся рассвет, кто-то из гостей предложил другому кокаин — «Чтобы не грустить, когда мы разойдемся», — а немного погодя его уже приняли все. Совсем чуть-чуть. Каплю в шампанское. Джек сказал тогда, что почувствовал себя очень славно, точно в полете. Потом он попробовал еще и еще…
Конечно, это его дело. Он совершеннолетний, и о нем не надо беспокоиться. Так Джек отвечал Лили. И смеялся над ее рассказами о смертельных случаях в результате передозировки. Она тоже верила, что с ним все будет в порядке, но все же волновалась. И потом, это весьма дорогое удовольствие. Под стать всем его привычкам. И Лили, будучи девушкой разумной, понимала, что он просаживает гораздо больше денег, чем у него есть на самом деле. Слишком уж много он болтал о важности своей работы в издательстве, об офицерской пенсии и отцовском наследстве. Лили прекрасно знала, что все, вместе взятое, не стоит ломаного гроша.
Как-то раз, когда она в последний раз приходила к Джеку домой, Лили увидела у него на столе уведомление из банка. Все оказалось даже хуже, чем она думала: денег в банке у него было очень мало. Не зря он вышел из банка «Куттс», сказав, что там все дорого. Лили узнала, что в этом банке разрешалось держать на счетах только достаточно крупную сумму, а у Джека оставались какие-то жалкие гроши.
Он сорил деньгами всюду: у портного, на бегах, в магазинах, в клубах. Пока Джек жил у Оливера и Селии, он еще как-то перебивался. Теперь же ему приходилось платить за жилье, покупать еду, платить экономке, которая приходила прибрать квартиру и постирать, и на все нужно было изыскивать средства. Джек с колоссальной скоростью влезал в долги, и это сильно тревожило Лили. Она была на десять лет моложе Джека, но чувствовала себя на десять лет старше. Чувствовала себя так, точно она за него в ответе. Ей и в самом деле был дорог этот человек. Не любить его было просто невозможно: он был добр, мил, безрассудно щедр и невероятно нежен. Однажды, выпив достаточно шампанского, чтобы развязался язык, что с ней случалось очень редко, потому как она знала, что язык лучше держать за зубами, Лили даже случайно проговорилась, что влюблена в Джека.
В те дни ее сильно тревожило не только пристрастие Джека к кокаину, но и то, как это отразится на их близости. У них уже давно установились интимные отношения — Джек ей очень нравился, был нежен, покупал чудесные подарки и все свободное время проводил только с ней. Но больше Лили ничего и не ждала, и эта влюбленность оказалась для нее совершенно неожиданной. Она не знала даже, нравится ли она ему. Джек никогда всерьез об этом не говорил и — Лили была абсолютно в этом уверена — никогда не помышлял о каких-то более или менее стабильных отношениях с нею. Она даже не знала, как сама бы отнеслась к такой идее, если бы она вдруг пришла ему в голову. Конечно, времена переменились, и классовое разделение общества уже не столь явное, как прежде. Некоторые знакомые девушки выходили замуж и за аристократов, взять хотя бы Герти Миллер, которая стала теперь графиней Дадли, или Рози Бут из мюзикла «Гейети», ставшую маркизой Хедфорт. Но все равно такое случалось крайне редко. И кроме того, у Лили были сомнения, хорошо ли все это.
Лили смотрела на жизнь трезво и знала: после того как первому порыву страсти приходит конец, обнаруживается, что, помимо секса, есть уйма всего другого, необходимого для того, чтобы брак был успешным. У ее родителей был очень счастливый брак, и Лили прекрасно понимала почему: конечно, они любили друг друга, но важнее было то, что они были людьми одного происхождения, имели общие взгляды, одни и те же стремления и тревоги, надежды и опасения. У них с Джеком никогда не могло быть ничего подобного — настолько они были разные. Как-то вечером Лили сказала Кристал, что Джек похож скорее на скаковую лошадь, весь вспышка и порыв, но проскакать он может только из пункта А в пункт Б, и то, если ему укажут, когда и как. Сама же она больше напоминает дикого пони из тех, что она однажды видела в Нью-Форест, — свободолюбивых и способных о себе позаботиться, обой дясь без чужой помощи.
— И я с трудом представляю, чтобы у дикого пони и скаковой лошади было какое-то общее будущее. Ни одному из них не может понравиться то, что нравится другому.
А Кристал на редкость прозорливо добавила, что если скаковая лошадь лишится седока, она, по всей видимости, будет крайне признательна пони за совет, куда и когда бежать.
В общем, Лили старалась жить сегодняшним днем, не заглядывая в будущее. По крайней мере, теперь она могла когда угодно зайти к Джеку в квартиру на Слоун-стрит. Но отнюдь не часто: приходилось выдерживать характер. Джек явно ожидал, что Лили поселится у него, и пришел в ярость, когда она отказалась переехать уже на второй день его там пребывания.