— Вам правда, что ли, так жаль? — посмотрел на нее с удивлением Джаго.
— Конечно правда. Печальная история. Она… в общем, она меня потрясла.
Джаго отвернулся, вытащил из кармана довольно грязный носовой платок и высморкался.
— Ладно, — буркнул он, — чего об этом говорить.
— А когда… когда это случилось?
— В начале года, — коротко ответил он.
ММ была поражена: оказывается, такое горе он пережил совсем недавно. Она протянула руку и положила ему на ладонь:
— Я очень сочувствую вам.
— Да, вот так. Она… была чудесная. Кроткая, хорошая такая. И храбрая. Ей-богу, вот была храбрая! Я до сих пор поверить не могу. Чертовы доктора!
— А что же случилось?
— Роды начались преждевременно. Всего восемь месяцев было. Врачи сказали, что все с ней будет в порядке, никакого особого ухода не нужно. Что она молодая и все такое. А получилось так… послед вдруг отошел первым. Так что ребенок умер. Ну а потом… В общем, она тоже умерла. От потери крови. Врачи сказали, что они ничего не могли сделать. Да они бы в любом случае так сказали! — Джаго сидел, поникнув головой и глядя на ладонь ММ, лежавшую на его руке. Затем поднял глаза, и она увидела, что они полны слез. Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой и жалкой. — Вот кретин! Хотел просто проводить тебя до дома. А не рассказывать историю своей жизни. Но с тобой приятно разговаривать. Легче становится, когда поговоришь с кем-то. Я лучше пойду. А то ты подумаешь, что я совсем никчемный. — У входной двери Джаго обернулся и улыбнулся ММ: — Спасибо за угощение. И за утешение. А ты все-таки не тянешь на свой возраст. Это точно.
— Спасибо.
Последовало молчание. Затем Джаго весело спросил:
— Ну, я ведь не приставал к тебе, верно? И я не собираюсь возвращаться, чтобы обчистить твой дом.
— Что-что?
— Знаю, ты об этом подумала, — сказал он, — когда предложил проводить тебя.
ММ вспыхнула от гнева, но он тут же сменился чувством вины.
— Да как вы смеете такое говорить? — воскликнула она. — Как смеете строить на мой счет подобные предположения?
— Смею, — ответил он, — потому что так оно и есть.
— Я оказываю вам гостеприимство, радушие, а вы отвечаете мне таким злобным, классово враждебным отношением.
— Да бросьте вы, мисс Литтон! Сами себя выдаете. Конечно, ты была со мной очень мила, добра и выполнила свой долг, как хороший социалист, каким ты, я уверен, являешься. Но как послушаешь тебя… Да на тебе ж это просто написано…
— Что написано? — дрожащим голосом спросила ММ. — Знаете что, идите-ка отсюда. Я не просила вас провожать меня.
— Ладно, — сказал он с усмешкой, на сей раз несколько неловкой, — не расстраивайтесь, леди, нет причин. Я погорячился.
— Вы меня обидели, — сказала она, — причем незаслуженно.
Новая волна ярости и внезапно возникшего, пугающего чувства одиночества захлестнула ее, слезы подступили к глазам. ММ отвернулась.
— Плачешь, что ли? Вот придумала!
— Не плачу. Пожалуйста, уходите.
— Нет, плачешь, — повторил Джаго, протянул руку и пальцем стер слезинку, скользнувшую по ее щеке. — Ишь какая чувствительная!
— Вовсе я не чувствительная.
— Очень, — сказал он, — очень даже.
— Я просто сильно обиделась, — отговорилась ММ, пытаясь взять себя в руки. — Потому что вы сочли этот вечер чем-то вроде… вроде общественной работы с моей стороны. Я хочу, чтобы вы ушли.
— Ладно… Ладно, я пошел.
И тут появилась миссис Билл.
— Все в порядке, мисс Литтон? — спросила она, и голос ее звучал весьма многозначительно.
— Да, миссис Билл, все в полном порядке, — твердо ответила ММ. — Мой гость как раз уходит.
— Да, я ухожу, — повторил Джаго. Он открыл дверь, вышел на крыльцо, повернулся и вдруг улыбнулся ММ совершенно иначе, чем раньше, очень по-доброму. — Извини, что так тебя расстроил. Мне очень жаль. Но ты должна согласиться…
— Согласиться с чем?
— С тем, что сомневалась на мой счет, — ответил он, — и принимала бог знает за кого. Это же читалось на твоем лице. Потому все и вышло так нелепо. Почему бы тебе не признать это?
И тут ММ, окончательно сконфуженная и сбитая с толку, не в силах более сдерживаться, наконец призналась:
— Ну хорошо. Допустим. Я действительно так подумала. Я виновата. И очень об этом жалею. — Уголки ее губ при этом невольно задрожали.
— И поэтому рассердилась? Что я догадался? И из-за этого так расстроилась? — спросил Джаго.
— Да. Нет. Боже, не знаю!
— Ну, для дела социализма довольно, — сказал Джаго, и в выражении его лица странным образом смешались презрение и веселье. — Ведь знал же: все слишком хорошо, чтобы быть правдой.
ММ глубоко вздохнула.
— Почему бы вам не вернуться в гостиную, — предложила она, — и не выпить еще немного виски?
Полчаса спустя она заперла дверь гостиной и почти полностью разделась.
Джаго Форд не стал ее первым любовником. ММ была чрезвычайно чувственной женщиной. В возрасте семнадцати лет она пожертвовала своей невинностью ради лучшего друга отца. Рано созревшая и уверенная в себе, ММ испытывала сильнейшее влечение к нему, и ей не терпелось познать все прелести того, о чем до сих пор имела весьма скудное представление. С этими мыслями она начала соблазнять друга отца, что оказалось совсем не трудно: этот весьма милый и приятный мужчина лишь недавно овдовел и, конечно, не смог устоять перед откровенными ухаживаниями юной леди. Их связь длилась недолго, но ММ и этого было вполне достаточно, чтобы обнаружить в себе немалый аппетит к любовным играм. В девятнадцать лет у нее начался роман с молодым человеком в университете. ММ любила его гораздо больше, чем он ее. Удивленный и польщенный ее готовностью спать с ним, молодой человек поддерживал эти отношения вплоть до выпуска. На ее курсе учились всего четыре девушки, и ММ была куда привлекательнее трех остальных. Когда юноша бросил ее, объявив о своей помолвке с богатой и совершенно невзрачной девушкой, сердце ММ было разбито. Особенно больно задело ее то, что после их глубоких и остроумных бесед, после искрометных, длившихся долгое время любовных игр он все же счел, что она не годится ему, адвокату, в жены. Произошедшее сформировало в ММ негативное отношение к мужчинам ее класса, вселив в нее подозрительность к ним и отбив всякое желание общаться. Выйти замуж она не стремилась, мысль о детях глубоко претила ей. Она предпочитала партнерские отношения, умную беседу и хороший секс. Однако найти такой вариант было непросто.
До тридцати лет ММ пережила несколько неудачных связей. Двое из ее прежних любовников были женаты и несчастливы в браке, и ММ не только проявляла к ним дружеское участие, но и доставляла физическое удовольствие, в котором они так нуждались, не стесняя при всем этом их свободы. Но все же каждый раз она снова оставалась одна, глотая новую обиду, и чувство собственного достоинства в ней начало потихоньку убывать.
С Джаго Фордом ММ познала абсолютное счастье. Он был интересным, готовым на риск человеком, он любил ее, он восхищался ею и к тому же оказался потрясающим любовником. Как и она сама.
— Ты ведь понимаешь, что делаешь? — спросил Джаго, когда, обнявшись, веселые и утомленные, они лежали в самый первый раз — прекрасный, неистовый, бурный, потрясающий первый раз.
— Надеюсь, — ответила с легким негодованием ММ, — а ты, верно, решил, что я викторианская недотрога?
— Ну не кипятись, — сказал Джаго, нежно целуя ее, — я вовсе не про то. Тут дело в чем: выходит, что давать так же важно, как и получать. Ведь тебе это необходимо, верно?
— Да, — вздохнула с ноткой грусти ММ. — Да, так оно и есть.
В первое время ММ не могла отделаться от мыслей о жене Джаго — милой, кроткой Энни, которую он так любил и так недавно потерял. Эти мысли сдерживали и тревожили ее, словно она украла Джаго у его Энни, впустив его в свое изголодавшееся тело, украв его воспоминания, склонив к неверности. Но когда ММ сдерживалась, Джаго, будучи сам смущен этими мыслями, признавая их правомерность, шептал ей: «Не надо, ее здесь нет, она ушла. Энни хотела бы, чтобы я стал счастлив. Ты всегда будешь другой».
ММ и была другой, об этом Джаго ей тоже сказал. Сблизившись с ним достаточно, чтобы говорить об Энни, ММ узнала, что та испытывала настоящий страх, даже ужас перед сексом. Будучи воспитана очень строгой матерью, приучавшей ее сдерживать себя и относиться к браку как к чему-то, что приходится терпеть, девушка тем не менее сумела достичь гораздо большего. Но она всегда была пассивна и заботилась в первую очередь о том, чтобы доставить удовольствие мужу, а не получить его самой. Поняв это, Джаго тоже стал сдерживаться, боясь ей надоесть. Постепенно они все же научились доставлять друг другу радость, но это была очень осторожная радость, радость с оглядкой. В то время они уже зачали ребенка, которому суждено было навсегда их разлучить, а Энни с самого начала плохо себя чувствовала.
— Я любил ее всей душой, — сказал Джаго ММ, — но то, что я теперь с тобой, ее не обидит. И не обидит память о ней. Не переживай за нее. Переживай за меня, — неожиданно ухмыльнулся он, — и сделай что можешь для меня.
И похоже, ММ оказалась способна на многое.
Отец Джаго служил клерком в страховой конторе и больше всего на свете хотел, чтобы сын получил образование. Джаго платили стипендию в пансионе, и учился он очень хорошо, были даже разговоры о его дальнейшем обучении в колледже, готовящем преподавателей. Но тут умер отец. В четырнадцать лет Джаго был уже достаточно взрослым, чтобы зарабатывать на жизнь и содержать пятерых младших братьев и сестер. Самым простым выходом казался физический труд, и Джаго поступил в строительную бригаду, покрывавшую крыши новых домов в Лондоне. Дела пошли успешно, и в свои шестнадцать лет Джаго приносил в дом заработок, который составлял половину семейного дохода. Постепенно он без особых переживаний отбросил мечты о другой жизни. Но что Джаго так и не смог отбросить — это сознание несправедливости, которая делала жизнь таковой, сознание того, что вдова человека, который всю жизнь работал, как его отец, на благо большой компании, осталась после его смерти без средств к существованию и оказалась брошена на произвол судьбы. И еще одна несправедливость мучила Джаго: что владельцы крупных компаний получали колоссальные доходы, с которых практически не отчисляли налогов, что жили они в роскоши своих особняков, сытые и прекрасно одетые, наслаждаясь всеми благами жизни, в то время как те, кто тяжелым трудом сколачивал им эти состояния, прозябали на грани нищеты.