— Вот потому-то я от него и в восторге, — объяснила Лили и снова наклонилась, чтобы поцеловать Джека.
Джайлз стоял перед дверью комнаты Барти. Прошло уже довольно много времени, с тех пор как он оставил ее одну. Он взглянул на часы: половина седьмого. Барти пролежала одна почти весь день. Так дальше нельзя, надо идти к ней. Он тихо постучал. Ответа не было. Он открыл дверь, взглянул на Барти. Лежит почти в той же позе, как до его ухода, — с покрывалом, натянутым на голову.
— Барти, — тихо позвал он. — Барти, это я, Джайлз.
— Привет, — сказала она. Голос ее был странным, каким-то чужим. Хриплым.
Он подошел к кровати и взглянул на Барти сверху. Она откинула покрывало — лицо ее было ужасным. Красным, воспаленным, каким-то горячим, а глаза совершенно опухшими. Наверное, она все время плакала не переставая.
— Можно мне открыть шторы и окно? Здесь очень душно.
— Открой, если хочешь, — кивнула она.
Джайлз раздвинул шторы, распахнул окно. Свет упал на лицо Барти, и она сощурилась. Увидела, что Джайлз смотрит на нее, и попыталась улыбнуться.
— Наверное, я сейчас очень страшная. Извини.
— Вовсе не страшная. Ты никогда не бываешь страшной.
— Ты мне льстишь. — На этот раз она улыбнулась по-настоящему.
— Бедная ты старушка. — Он присел к ней на кровать. — Бедная Барти. Может… все-таки поделишься со мною?
— Нет, не хочу, — решительно покачала головой она.
— Ну ладно. Тебе что-нибудь принести?
— Нет, не надо. — Она снова покачала головой. — Вообще-то… я выпила бы еще этого лимонаду.
— Хорошо. Сейчас. — Джайлз налил ей лимонаду и протянул стакан. Барти сделала несколько глотков.
— Очень приятный.
— Вот и хорошо.
Он улыбнулся ей. Наверное, она так сильно горюет из-за мамы. Но что он мог тут сделать? Чем помочь? Няня права — Барти нужно было «хорошенько проплакаться».
— Я очень сочувствую тебе, — мягко сказал он, — по-настоящему. Что бы это ни было.
Барти взглянула на него. Джайлз подумал, что она сейчас улыб нется ему в ответ, но ошибся. Она вдруг снова расплакалась, всхлипывая, как маленький ребенок, обхватив себя руками, словно в какой-то мучительной агонии, и повторяя только «Джайлз, Джайлз…» снова и снова.
— Барти, — попросил он, — Барти, не надо, пожалуйста, не надо.
И потом — Джайлз даже не понял, как это получилось, — он лежал с ней рядом и обнимал ее, а она все плакала, уткнувшись в него головой, приникнув к нему, словно он был последним ее прибежищем, а он все обнимал ее и говорил что-то глупое и бессмысленное вроде того, что ему невыносимо видеть ее страдания и она должна постараться не принимать все так близко к сердцу, что бы это ни было. И что он любит ее. Очень, очень сильно ее любит.
— Домой не пора? — спросила ММ, просунув голову в дверь кабинета Оливера. Он по-прежнему сидел за столом, уткнувшись в бумажки с цифрами, — в той же позе, как когда она уезжала.
— Я надеюсь найти что-то, о чем я забыл, — объяснил он, — какие-то средства, которые нас спасут. Но ничего не нахожу.
— Я занималась тем же самым, — сказала ММ. — Какие же мы оба странные.
— Что-нибудь удалось найти?
— Нет, боюсь, ничего.
— А я боюсь, что наш лимит исчерпан, — добавил он. — Я имею в виду, лимит удачи.
— Похоже на то. Во всех отношениях. — ММ не хотела это говорить, просто с языка сорвалось.
— Что значит «во всех отношениях»? — взглянул на нее Оливер.
— Да нет, вообще-то… Ну, я немного преувеличила.
— Можешь рассказать мне, если хочешь.
— Я понимаю, но… — замялась она.
Вопрос был деликатный, а ММ всегда крайне неохотно говорила о чем-то личном, даже о том, как ей спалось. При других обстоятельствах она могла бы рассказать об этом Селии. Но Оливеру… Младшему брату. Замкнутому, необщительному. Как она сама. Как их отец. Нет, никому из них это не пойдет на пользу.
Она вздохнула.
— Продолжай, — предложил он, — может быть, я хоть немного отвлекусь от своих проблем. Воспринимай это как проявление участия ко мне. Мы можем выпить по стаканчику хереса, если тебе это поможет.
А может, и стоит ему рассказать. Может, и хорошо.
— Все это, вообще-то, может показаться… глупым, — предупредила ММ.
Оливер взглянул на нее, открыл буфет у камина и вынул оттуда бутылку хереса и два стакана.
— Выкладывай, ММ, — сказал он.
Она поедет. Определенно поедет. Она уже приняла это решение в прошлый раз. Ей просто помешали. Оставаться здесь, в этой тюрьме, больше нельзя. Она тут задыхалась, выходила из строя. Во всех отношениях. Она чувствовала себя обессиленной, униженной, она была уже не в состоянии разговаривать с людьми. Последней каплей стала фраза Оливера о том, что она, оказывается, вовсе не Литтон. А раз так, что она здесь делает? Ярость ее утихла, но страдание осталось. Всю свою жизнь она жила как Селия Литтон, его жена и член его семьи. И как же он посмел отказать ей в этом? Да что бы ни случилось! Нет, нужно уходить. Как ни тяжело, а иного выхода нет.
Сейчас она позвонит Себастьяну и сообщит ему об этом, а когда Оливер вернется домой, она и ему объявит о своем решении, а потом постарается все объяснить детям, перед тем как уехать с Себастьяном. Селия вошла к себе в кабинет, сняла трубку и попросила номер Себастьяна.
— Ты сама хочешь… как бы это сказать… отношений с этим человеком?
— Да, и очень.
— А он — с тобой. Ну и в чем проблема?
— Да. Но он хочет, чтобы мы поженились.
Оливер улыбнулся — весьма холодно.
— И что же? По-моему, вполне приемлемая перемена в твоей жизни.
— Да. Я понимаю.
— По-твоему, брак — такая страшная перспектива?
— Я не верю в него.
— Но за отца Джея ты бы ведь вышла?
— Да, наверное, вышла бы. Он…
— Что?
ММ не знала, что ответить, — ей всегда трудно было говорить о Джаго.
— Он сам предложил мне это. Когда узнал о Джее. Но… он погиб, как ты знаешь.
— Знаю, конечно, ММ, дорогая. Тебе выпало много несчастий. И не только тебе. Несчастий, вызванных войной.
— Да. Но здесь дело вовсе не в этом, Оливер. Гордон думает, что я была замужем за… отцом Джея. И придет в ужас, если узнает правду.
Оливер налил себе еще хересу.
— Да брось ты, ММ, зачем ему об этом говорить? — почти раздраженно сказал он.
— Его нет, леди Селия. Нет. Он ушел обедать со своим агентом. И просил передать всем, кто будет звонить, что вернется около девяти. Он вернется не поздно, потому что завтра ему уезжать, и довольно рано. Вы ведь в курсе?
— Да, миссис Конли, я в курсе.
— Я сейчас ухожу, но оставлю ему записку, что вы звонили.
Селия была в отчаянии и едва не плакала. Ей так нужно было поговорить с Себастьяном! Чтобы зарядиться храбростью.
— Да, оставьте. Спасибо, миссис Конли. Но он точно вернется… потом?
— Ну конечно, леди Селия. Я думаю, что самое позднее — в девять тридцать.
— Ты что, хочешь, чтобы я соврала?
ММ была потрясена: Оливер, который и в семье, и в издательском мире слыл образцом честности и прямоты, вдруг предлагает ей подобную линию поведения, становясь на путь прагматизма, поступая, как расчетливый делец.
— Ну зачем врать, — пояснил он, — в этом нет необходимости. Просто молчи. Молчание — золото. Лично я питаю к нему большое уважение.
— Но…
— Послушай, ММ. Ты уже много лет одинока и видела мало счастья. И если у тебя сейчас появился шанс, почему, ради всего святого, не воспользоваться им? И если по ходу дела ты позволишь этому человеку думать, что была замужем за отцом Джея — и ведь ты была бы, если бы не обстоятельства, — ну что в этом дурного? Поедем-ка домой. Я хоть немного отдохну перед завтрашним днем.
Селия решила подняться в детскую. Если ей суждено на какое-то время расстаться с детьми, сейчас непременно нужно побыть с ними подольше. Во всяком случае, надо подробно обсудить похороны Сильвии с Барти, как бы враждебно та ни была настроена. Селия поднялась на верхний этаж и услышала голоса близняшек, которые, увлеченно играя в карты, успевали переговариваться с няней о том, что они собираются делать в Корнуолле. И эти их на мерения звучали довольно тревожно: девчонки планировали взби раться на скалы и ловить рыбу под водой. Селия вошла к ним в комнату и улыбнулась.
— Тебе лучше? — спросила Венеция.
— Да, все в порядке. Спасибо.
— Мы хотим, чтобы ты поехала с нами в Корнуолл, — сказала Адель, — мы только что говорили это няне, правда, няня?
— Правда, — кивнула та.
— Боюсь, что это совершенно исключено, — заявила Селия и тут же испугалась безысходности своих слов. — У меня много дел здесь. А… где Джайлз?
— Не знаем, — в один голос ответили близнецы и вернулись к игре.
Няня встала и вслед за Селией вышла из комнаты.
— Меня тревожит Барти, — сказала она, — она весь день просидела у себя в комнате. И все время плакала. Меня сразу же выпроводила. Что-то с ней не то.
— Да, я заметила, — подтвердила Селия. — Пойду посмотрю, не смогу ли я чем-то помочь ей. Хотя она и меня тоже выгнала.
Селия вздохнула, вспомнив, как грубо повела себя с ней Барти.
Она тихо постучалась к ней в комнату. Ни звука. Наверное, девочка не услышала стука. Может быть, она спит. Вот и хорошо, это ей на пользу. Очень медленно и осторожно Селия приоткрыла дверь и заглянула внутрь. И увидела их. Лежавших на кровати в объятиях друг друга. Ее охватил неистовый, испепеляющий гнев.
— Джайлз! Встань немедленно! Вон из комнаты! Быстро к себе, и чтобы я тебя не видела. До прихода отца. Как стыдно. Ты вообще думаешь, что ты делаешь? Ты думаешь своей головой?! Я тебя спрашиваю! А ты, Барти, что себе позволяешь? В моем доме, как ты могла? После всего…
Селия умолкла на середине фразы, задыхаясь от гнева. Потом развернулась, выскочила из комнаты и сбежала вниз по лестнице. Она была на грани истерики. Она не помнила, как оказалась на площадке между этажами, когда услышала вслед крик Барти: Селия резко обернулась и увидела, что та стоит в нескольких шагах от нее. Глаза ее сверкали, лицо пылало, руки сжались в кулаки. Она шагнула вперед, и Селии на миг показалось, что девочка собирается ее ударить.