В любом случае Роберт хотел продвинуться вовсе не в банковском деле. Банк — с его предсказуемостью, отливами и приливами денежных средств, подъемами и падениями рынков — Роберту уже поднадоел. В нем пробудился интерес к недвижимости. В течение последнего десятилетия Роберт наблюдал стремительный рост Нью-Йорка, видел, как здания, бесконечные ряды зданий вырастают в могучий лес, заполоняя прежние окраины, превращая их в постоянно расширяющийся центр, и понимал, что хочет быть частью этого процесса. Именно там было его будущее, именно туда стоило вкладывать деньги, и именно там они дали бы хороший урожай. У него был клиент, который подвизался на поприще недвижимости. Пять лет назад Роберт помог ему увеличить капитал для строительства двух скромных зданий в районе Уолл-стрит. Сегодня это был богатый человек. Не миллионер, но богатый. Он предположил, что Роберту, возможно, будет интересно подключиться к его бизнесу, помочь расширить дело. Роберту очень хотелось заняться недвижимостью. Он только об этом и думал, чувствуя вдохновение — и эмоциональное, и интеллектуальное — уже изрядное время. Роберт даже сделал кое-какие наметки, исследовал потенциальные возможности западной территории Бродвея вплоть до доков. Возможности казались безграничными. Одна из улиц, которую он отметил, уже застраивалась, что придало ему уверенности. Роберт был убежден, что сумеет добиться успеха в таком деле. А быть преуспевающим бизнесменом очень приятно. По-настоящему преуспевающим. По праву. А не как тень бывшего мужа Дженетт и не как тень своей жены.
Не то чтобы Роберт не любил Дженетт — конечно, любил. Он был необыкновенно счастлив с ней. Жена была именно такой интересной и пылкой, как он хотел. Кроме того, она была еще и остроумной, и очень стильной. Одежду Дженетт покупала преимущественно в Нью-Йорке, но заказывала и в Париже и поддерживала Пуаре, который первым ввел в моду узкие атласные юбки предельно простого кроя. У Дженетт была изумительная коллекция вечерних туалетов с глубоким декольте, призванным подчеркнуть ее великолепный бюст. Она находилась в авангарде новых причесок: изумительные, пышные золотисто-рыжие волосы являлись предметом ее особой гордости. Роберт искренне восхищался Дженетт и был горд появляться в обществе с такой женщиной.
У них было много общего: любовь к хорошей еде — Роберт прибавил как минимум десять фунтов после свадьбы, — к искусству, музыке, путешествиям и хорошей компании. Они легко заводили знакомства и постоянно принимали гостей. Огромный дом на Пятой авеню, с его бальным залом, музыкальным салоном, гостиной, галереями и великолепным садом, был задуман как парадный, и Дженетт любила его демонстрировать. Неутомимая и бесконечно изобретательная, Дженетт устраивала не только званые обеды и ланчи, но и концерты и приемы в саду, постоянно затевая прочие новшества вроде поисков сокровищ и костюмированных балов, которые в то время стали популярны и в Лондоне.
Дженетт часто говорила, что хотела бы иметь дом в Лондоне. Медовый месяц, который они с Робертом провели у Оливера и Селии, заставил Дженетт полюбить Лондон еще сильнее, чем прежде. Конечно, в Нью-Йорке и Вашингтоне тоже есть свои «сезоны» и «высший свет», но им явно не хватает небрежной надменности Лондона, и люди здесь скованны и неловки. К тому же Нью-Йорк слишком далеко от Европы, от экзотических сверкающих игорных домов Франции и артистических сокровищ Италии, не говоря уже о том, что там нет ни короля, ни королевы, ни их монаршей благосклонности. Дженетт стала просто одержима монархией. Ее гораздо больше поразило то, что Селия была представлена королю и королеве в Букингемском дворце, нежели то, что она работала старшим редактором в издательстве «Литтонс» и выпустила много интересных книг.
Но апогеем визита в Лондон стала встреча с леди Бекенхем, которая появилась на Чейни-уок с ярким блеском в глазах и завела разговор о домашних приемах в Сандринхеме и Виндзоре. Она пересказала массу щекотливых сплетен о короле и маленькой миссис Джордж, как в королевских кругах называли миссис Кеппел, и поведала Дженетт, что у нее есть своя ложа в Аскоте. Дженетт вежливо удивилась социалистическим взглядам Селии и скептически восприняла ее заявление, что Дженни и Сильвия Миллер — ее друзья. А Роберт сказал Дженетт, что она еще больший сноб, чем сама леди Бекенхем.
— Чепуха, — ответила Дженетт, но он стоял на своем, добавив, что не встречал на своем веку бо́льших снобов, чем привилегированные американцы, а Дженетт — суперпривилегированная.
Дженетт восприняла все это со свойственным ей добродушием, добавив, что не заметила со стороны Роберта особого желания разделить с ней эти привилегии. Он заставил себя улыбнуться в ответ, хотя подобные высказывания ненавидел. То была обычная маленькая месть Дженетт за то, что Роберт с ней спорил, и он почувствовал, что его вновь поставили на место и принизили. Это чувство он научился терпеть с самого начала их отношений.
— Дорогая, — повторил Роберт.
— Слушаю, милый. Вижу, тебя не интересуют мои сережки. Да и с какой стати они должны тебя интересовать? В таком случае надену твои. Ты хотел о чем-то поговорить со мной? А, Лоренс, и ты здесь. Чудесно выглядишь, мой мальчик. Мне не терпится видеть тебя сегодня на нашем торжественном ланче. Я хочу, чтобы ты сидел рядом со мной и всем нравился. Роберт, правда, ему идет этот костюм?
— Спасибо, мамочка. — Лоренс обратил к Дженетт свою ослепительную улыбку и, бросив короткий холодный взгляд на Роберта, взял книгу, лежавшую на столе.
— Да, конечно, — с трудом выдавил Роберт.
Лоренс и в самом деле прекрасно выглядел: он был красивым мальчиком, с правильными отцовскими чертами и цветом лица, доставшимся от матери. Для своего возраста он казался высоковат, но без неприятных физиологических особенностей подросткового возраста: кожа его была чиста, голос ровен, и двигался он изящно и уверенно. Роберт ловил себя на мысли, что его обрадовало бы появление хоть одного прыща на этом высоком аристократическом лбу.
— Да, Роберт, так о чем ты хотел поговорить, мой дорогой? Прости, что я тебя перебила.
— Да так, ничего особенного, — ответил Роберт.
У него не было ни малейшего желания рассуждать о своих планах на будущее и финансовой поддержке в присутствии Лоренса.
— Нет, я хочу услышать. Так нечестно. Ты все утро пытаешься со мной поговорить. Лоренс не обидится — правда ведь, милый? — если мы немного побеседуем на взрослые темы.
— Конечно нет, — взглянув на Роберта с веселым блеском в глазах, отозвался Лоренс.
Он знает, подумал Роберт, знает, что я ничего не желаю обсуждать в его присутствии.
— Вот видишь? Начинай, Роберт, ну же. Я крайне заинтригована.
— И зря, — спокойно ответил Роберт. — Это касается одного моего клиента. Мне хотелось бы, чтобы ты с ним встретилась.
— Да? А кто это?
— Его зовут Джон Бруер. Очень умный человек, управляет компанией по недвижимости. Послушай, это не так важно. Мне нужно подготовиться к ланчу.
— Да, конечно, дорогой мой, но почему ты так хочешь, чтобы я с ним встретилась?
— Дженетт…
— Мама, — сказал Лоренс еще более нудным голосом, чем обычно, он явно забавлялся, — не думаю, чтобы Роберту хотелось обсуждать свои дела при мне. Все в полном порядке. Я понимаю. У меня много дел.
— Ну это уж просто абсурд, — удивилась Дженетт. — Почему бы Роберту не обсуждать что-то при тебе? Я могу понять, если тебе самому не хочется это слушать. Конечно, разговоры о клиентах весьма скучны. Но…
— Нет, мама, я вижу, что мне лучше уйти. Увидимся на ланче. — Он встал и вышел из комнаты, взглянув в сторону Роберта все с тем же злорадным выражением светлых глаз.
Дженетт улыбнулась ему вслед.
— Он такой чувствительный, не правда ли? Это объясняет, почему с ним иногда бывает тяжело. Мне и в голову не приходило, что ты предпочитаешь что-то обсудить наедине. — Она ободряюще улыбнулась Роберту. — Так в чем же дело? Я слушаю тебя с предельным вниманием, и уж теперь-то я точно заинтригована.
Роберт глубоко вздохнул. Если он сейчас не расскажет, то это может привести к серьезной размолвке между ними. Дженетт не любит, когда от нее утаивают информацию — любого рода.
— У меня… есть намерение… основать собственное дело, — произнес Роберт.
Дженетт снова улыбнулась ему, располагающий взгляд ее светлых глаз выражал нетерпеливый интерес, но был при этом стеклянно-твердым.
— Да? — удивилась она. — Звучит заманчиво. Мне всегда нравилось твое честолюбие, Роберт. Меня вообще привлекает честолюбие. Как ты понимаешь, Джонатан не был неудачником.
— Разумеется, не был. Ну, мне приятна хотя бы твоя поддержка. Видишь ли, я… я чувствую, что достиг предела у Лоусонов. Большего я там уже не добьюсь. В значительной степени это семейная фирма. А у меня иные интересы.
— Иные интересы? — На лице ее выразилось веселое недоумение.
— Да. В иных сферах бизнеса.
— И каких же?
— В недвижимости. У клиента, о котором я упомянул, Джона Бруера, великолепно идут дела, а начинал он весьма скромно. В совокупности он уже построил несколько улиц в финансовом районе.
— Это становится все более интересным, — сказала жена. — Жду не дождусь встречи с мистером Бруером.
— И я тоже жду. Он очень интересный человек. Понимаешь, Дженетт, я чувствую, что именно в недвижимости мое будущее. У меня на это дело настоящий нюх, я его просто чую. В кирпичах и растворах есть то, что мне очень нравится, что-то настоящее, реальное, вещественное, это не какая-то умозрительная субстанция, существующая на бумаге.
— Ну, это вряд ли, — весьма холодно заметила Дженетт. — Возможно, мы и не полностью соответствуем золотому стандарту, как Великобритания, хотя я считаю большой ошибкой с их стороны, что они к этому цепляются, но эта «умозрительная субстанция», как ты ее называешь, существует на самом деле. И ее могут в любой момент доставить из любого банка.
— Да, конечно. Но я просто чувствую тягу к строительному делу. Уверен, что мог бы прекрасно справиться с ним. Сделать его собственным полем деятельности.