— Я уже был там. Они все спят. Нэнни очень волновалась, как бы я их не разбудил.
— Но ведь… И ладно, возможно, так оно лучше. Послушай, просто оставь меня одну, и я соберусь гораздо быстрее. А знаешь, несмотря ни на что, я страшно волнуюсь.
— Я тоже, дорогая моя. Я тоже.
Барти пыталась приглушить кашель, уткнувшись в подушку. Она плохо понимала, где находится, иногда ей казалось, что она вновь на Лайн-стрит, в кровати с братьями, а затем ей уже казалось, что она проваливается сквозь раму кровати и падает — все вниз и вниз, под дом Литтонов, в какой-то жаркий, темный водоворот. Когда ей чудилось, что она на Лайн-стрит, она звала маму, но та не приходила, только Нэнни с сердитым видом запихивала в нее одну за другой ложку микстуры от кашля. Барти уже выпила ее так много, что ее тошнило. И тогда Нэнни пригрозила ей изрядной порцией касторки, если она потревожит леди Селию.
— Я не хочу, чтобы леди Селия разволновалась, когда она поднимется в детскую и узнает, что ты больна. Это будет очень дурно с твоей стороны. С тобой ничего серьезного, и завтра утром ты встанешь — еще не хватало, чтобы ты валялась в кровати, а я тут весь день тебе прислуживала. А теперь нужно заснуть и спать — так велел доктор.
Барти хорошо знала, что доктор велел не только это, но язык у нее распух, а горло болело так сильно, что она не могла вымолвить ни слова. Она вообще не должна издать ни звука, и Барти было невдомек, почему няньки так пеклись о том, чтобы она не потревожила тетю Селию. Один раз Барти все же попыталась встать, потому что ей нужно было в туалет, но когда она села на кровати, то почувствовала себя так плохо, что снова легла. Значит, придется намочить постель. Но сил беспокоиться об этом уже не было.
Уложив последние вещи и переодевшись для путешествия — в бежевый в талию костюм излюбленного королевой Александрой стиля, с изумительной широкополой шляпой на голове, — Селия побежала наверх, в детскую. Там было тихо. Селия украдкой отворила дверь дневной детской. Нэнни сидела у огня и штопала какие-то вещи. Она поднялась и прижала палец к губам:
— Все крепко спят, леди Селия. Знаю, что вы хотели с ними попрощаться, но, думаю, их сейчас лучше не трогать. Они только расстроятся, если вас увидят.
— Да, наверное, — согласилась Селия, — но я не буду их будить, Нэнни, просто взгляну на них. Я же не увижу их больше трех недель!
— Тогда зайдите лучше к близнецам, вот что, — предложила Нэнни, — а к Барти не нужно.
— Почему?
— Да она тут плакала. Маму звала. Ну, вы знаете, иногда с ней бывает. Я ее приласкала, прочитала ей сказку, и она вроде успокоилась. Но если она проснется… в общем… Лучше не рисковать и не тревожить ее.
— Да. Да, пожалуй, ты права. Господи, бедная маленькая Барти! Иногда кажется…
— Да не волнуйтесь вы о ней! Она все время весела, как майский день.
— Надеюсь. Ой, а времени-то сколько! На секундочку загляну к близнецам и…
Селия проскользнула в ночную детскую. Близнецы лежали тихо и сладко спали в стоявших рядом кроватках. Они засыпали, только если видели друг друга. Однажды, когда Адель болела, доктор, ошибочно заподозривший скарлатину, предписал изоляцию, и кроватку Адель перенесли на другой этаж. Обе девочки полночи ревели, пока Нэнни, которую вдруг осенило, не сунула в каждую кроватку по маленькому зеркальцу. Близнецы в изумлении уставились каждая на свое отражение, прижатое к перекладинам кровати, и уснули.
Селия улыбнулась с полными слез глазами и мысленно поцеловала обеих девочек. Она ненавидела расставаться с ними. Всякое ведь может случиться…
— Дорогая, идем. Мы опоздаем на поезд.
— Иду, иду… До свидания, Нэнни. Спасибо за то, что ты у нас такая замечательная. Увидимся через три недели. Оливер, а где Джайлз? Надо с ним попрощаться.
— Он ждет внизу, хочет помахать нам на прощание.
— Он расстроен?
— Нет, держится молодцом.
— Я спущусь, — сказала Нэнни, — убедиться, что с мальчиком все в порядке.
— Спасибо, Нэнни. Дорогая, идем же, поспеши.
— Джайлз, милый мой, до свидания. Будь умницей. Мы привезем тебе из Америки много-много подарков. И пригласим Мод и ее братьев приехать к нам погостить. Ну, обними маму покрепче.
— Желаю тебе хорошо провести время, мамочка. — Джайлз послушно обнял ее. — И папе тоже.
— Непременно, старина. Ну, дорогая, машина ждет. Трумэн уже все загрузил. Я не шучу, мы и в самом деле можем опоздать на поезд.
— Иду, иду, уже иду.
— Вам действительно надо ехать? — вдруг спросил Джайлз.
— Да, конечно надо. Ты и сам знаешь. Ну же, Джайлз, не плачь, будь мужчиной. Маму расстроишь.
Джайлз прикусил задрожавшую губу. Он проводил родителей до двери и остановился между Нэнни и Брансоном, держа их за руки.
— Счастливого пути вам, сэр, — сказал Брансон, — и вам, леди Селия.
— Спасибо, Брансон. Вы и оглянуться не успеете, как мы вернемся.
Джайлз неожиданно высвободил руки и рванулся к Селии. Его маленькое личико дышало волнением.
— А ты попрощалась с Барти и близнецами?
— Да, конечно. Я заглянула к ним на минуточку. Они все спали.
Джайлз взглянул ей в лицо и тихо прибавил:
— Значит, Летти была права насчет Барти.
Селия остановилась и замерла, затем наклонилась и заглянула сыну в лицо:
— Что ты имеешь в виду, милый?
— Селия, ради всего святого, поехали наконец, прошу тебя!
— Нет, Оливер, подожди. Это важно. Джайлз, так насчет чего Летти оказалась права?
— Она сказала… она сказала…
— Селия!
— Что сказала Летти?
Нэнни подлетела к Джайлзу и сгребла его за руку.
— Джайлз, не расстраивай маму. Ни к чему ей сейчас волнения.
— Что сказала Летти, Джайлз?
Он не ответил, взглянул на Нэнни очень проницательно. А затем произнес:
— Она сказала, что ты не откажешься от путешествия из-за Барти.
— Что? Что это значит?
— Мистер Джайлз, я сказала — нет!
— Джайлз, что она имела в виду? Почему я должна отказаться от путешествия из-за Барти? Я не понимаю. Летти еще что-нибудь говорила?
— Селия, я поехал! Встретимся на станции.
— Джайлз?!
— Мистер Джайлз!!!
— Летти еще что-нибудь говорила?
— Она…
— Джайлз, объясни мне, пожалуйста.
— Она сказала, что ты не откажешься от путешествия из-за Барти. Несмотря на все твои… — Его голос дрогнул, но затем окреп, и Джайлз выпалил: — Несмотря на все твои разговоры о том, что Барти — часть нашей семьи.
— Джайлз, — вымолвила Селия и сразу почувствовала, словно проваливается в глубокую черную бездну, — я не понимаю. Почему Летти так сказала? Почему я должна отказаться от путешествия из-за Барти? Ведь на то нет причин. Она же не больна, в конце концов… Она больна?
Часть вторая1914–1918
Глава 9
— Умерла! Оливер, какой ужас! Что же нам делать? Может быть, тебе съездить туда… А что стряслось?
— Видимо, у нее… случился выкидыш, — сказал Оливер, поднимая глаза от телеграммы, которую им только что доставили. — Больше я ничего не знаю. Похороны на следующей неделе. Конечно, мне бы хотелось поехать туда, но это совершенно невозможно. Успеть в срок просто нереально.
— Конечно нет. Бедный Роберт. Бедняга, бедняга. Надо же, выкидыш! А ведь в прошлый раз все шло так хорошо. По-моему, ей было — сколько? — сорок пять. Но даже и в этом случае…
— Что ж, единственное, что мы можем сделать, — это написать Роберту, — добавил Оливер и вздохнул. — И поехать повидаться с ним, как только сможем. Все это очень печально. Она мне так нравилась. Я уважал ее, это была чрезвычайно умная женщина. Я… Мы многим ей обязаны.
— Да, — согласилась Селия, которая иногда противилась вмешательству Дженетт в дела «Литтонс» и нескрываемому восхищению Оливера этой женщиной и теперь чувствовала себя виноватой. — Дженетт прекрасно к нам относилась. И мне она тоже нравилась. А как было весело, когда она приезжала к нам в гости прошлым летом, со всеми детьми. Она была полна жизни, я не могу представить ее… о господи. Как жестоко! Я немедленно напишу Роберту. А эти несчастные мальчики…
— В самом деле, — сказал Оливер, — пережить такой кошмар — потерю обоих родителей. Селия, да что ж это за страшная неделя такая: убили эрцгерцога, миру грозит война, а теперь еще и бедная Дженетт.
— Да, вы беременны, — осторожно сказал врач, с натянутой веселостью добавляя, что природа знает свое дело. — Однако вы не должны слишком доверяться ей. Давление у вас немного выше нормы, поэтому нужно как можно больше отдыхать, миссис Литтон. В общем, сон в положенное время, долгий отдых после полудня, никаких ранних подъемов, никаких нагрузок и, разумеется, никакой… — он прокашлялся, — никакой интимной близости. А я буду навещать вас для осмотра каждую неделю.
— Не гляди на меня так, Роберт, любимый, — сказала Дженетт, когда врач ушел. — Я буду в полном порядке, вот увидишь. Вспомни, какой образцово-показательный акушерский случай я собою представляла, когда родилась Мод. Я прекрасно себя чув ствую. И очень счастлива и рада.
— Знаю, дорогая моя, знаю. Но… не могу же я не волноваться.
— Ты не должен. Кроме того, это целиком моя вина. Мне нужно было… в общем, нужно было настоять на том, чтобы мы вели себя осторожнее. Но в минуты страсти это так трудно. А эти мгновения так чудно страстны, правда?
Роберт улыбнулся, растроганный ее счастьем.
— Ты просто должна относиться ко всему проще, — посоветовал он. — Не нужно чрезмерных развлечений. Не стоит без конца бегать в банк «Эллиоттс» и…
— Знаю, знаю, Роберт. И еще в «Литтонс». Хорошо, не буду. Обещаю. Беременность гораздо важнее. Я понимаю.
Что ж, по крайней мере, она это признавала. В последнее время Роберт чувствовал себя несчастным: Дженетт была полностью поглощена своей новой важной литературной жизнью, как она это называла. Она просто обожала все это — обожала ходить в офис «Литтонс», очень фешенебельное здание из темного камня во французском стиле близ Грамерси-парка. «Дом должен выглядеть престижно, — объяснила она Оливеру, — поэтому важно, чтобы там была хорошая витрина». Роберт все это просто возненавидел: иронией судьбы он был разлучен с женой ее заботой о его собственной семье. На самом деле офис для них нашел именно он, и затем его не допустили к участию в деле. Все прибрала к рукам Дженетт: она самостоятельно обсуждала сроки аренды, отделку, кадровые ставки, и Оливер полностью подчинился ей. Роберт наблюдал за этим процессом и переживал: уж он-то знал, как прекрасно Дженетт умела подчинять.