ММ с ненавистью взглянула на нее.
— Прошу прощения, — процедила она сквозь зубы, — за то, что расстраиваю ваших сотрудников. Но она сама расстроила меня.
— К счастью для вас и для нас, завтра вы отправляетесь домой. И никто больше не будет вас расстраивать. Сестра, идите, исполняйте свои обязанности. Ребенок мисс Литтон плачет. Несчастное крошечное существо, — сурово добавила она и сунула ММ какие-то бумаги. — Это вам велела передать миссис Бертон из общества по усыновлению. На подпись. Она сказала, что это будет способствовать тому, чтобы завтра все прошло гладко. Она скоро зайдет к вам.
— Очень хорошо, — сказала ММ.
Она вынула ручку и стала просматривать бумаги. В них все говорилось открытым текстом: от нее требовался отказ от любых притязаний на ребенка, обещание никогда не пытаться входить в контакт с ним и его приемными родителями в течение всей жизни или накладывать какие-то ограничения на его воспитание.
Вошла миссис Бертон.
— Я не вправе сообщить вам, кто его приемные родители или где они проживают, — пояснила она, — и, возможно, будет гораздо лучше, если вы не узнаете об этом. А он не узнает, кто такая вы и где или как можно пообщаться с вами. Он будет носить имя своих новых родителей.
— Да-да, — кивнула ММ, — я все понимаю.
Ей нужно было только подписать бумаги — поставить закорючку и уладить дело, тогда она сможет расслабиться и вернуться наконец к прежней жизни. Вычеркнуть из нее этого ребенка. Никогда больше о нем не думать. ММ была рада, что почти не видела его и никогда не брала на руки, — это сильно облегчало дело. Его не будет в ее памяти, словно и не существовало никогда. Вот чего ей так хотелось.
— Боюсь, о том, чтобы повидать мисс Литтон сию минуту, не может быть и речи, — сказала старшая сестра Селии. — Часы посещения давно закончены, все поужинали и спят. А если я разрешу визит одному, придется разрешить многим.
— Сестра, — попросила Селия, — это очень важно. Мне необходимо срочно повидать свою золовку.
— Я не могу, у нас такие правила. Что бы это ни было, придется подождать до утра.
Боль пронзила Селию, словно ее тело затянули веревкой. Она испугалась, потому что помнила эту боль и хорошо знала, что́ она предвещает. Но Селию это только разозлило.
— Сестра, — резко заявила она, — я желаю видеть мою золовку сегодня, немедленно и требую разрешить мне пройти к ней.
— Я должна спросить позволения у начальства, — поколебалась сестра.
— Слушайте, не валяйте дурака, — разозлилась Селия. — Я не вторгаюсь ни в тяжелую операцию, ни в сложные роды, насколько мне известно. И хочу напомнить вам, что ваша патронесса — подруга моей матери, леди Бекенхем, и ей крайне не понравится, если она узнает, что меня не допустили к золовке.
Сестра пристально и тревожно посмотрела на Селию: начальница уже дважды устраивала ей нагоняй за то, что она якобы не уважала желания мисс Литтон. Патронесса рассчитывала на приглашение в Эшингем, чтобы обсудить планы об устройстве там госпиталя, а возможно, и поучаствовать в самом предприятии.
— Хорошо, — согласилась сестра, — только пойду посмотрю, готова ли мисс Литтон принять вас.
— Я иду с вами, — сказала Селия. — Если не возражаете.
— Мисс Литтон, мисс Литтон, проснитесь, пожалуйста. К вам пришли.
— Пришли? О нет, слишком поздно, я устала.
Должно быть, это леди Бекенхем — страшная женщина. Но она, по крайней мере, понимала ситуацию и была единственным человеком, который не пытался убедить ММ изменить решение о судьбе своего сына.
— Животные так тоже поступают, — сказала она тогда, несколько неловко похлопав ММ по руке, — и принимают чужих детенышей. Овцы в основном. Если ярка привыкает к новому ягненку, его запаху, она принимает его точно так же, как и его настоящая мать. Так что не беспокойтесь.
ММ уловила скрытое издевательство, но ей даже понравилось сравнение с овцой: оно подействовало на нее успокаивающе. Все равно сейчас у нее не было никакого желания видеть леди Бекенхем. К тому же она пока не подписала бумаги. А надо бы. Она с трудом села на кровати и выпила немного воды.
— Я не желаю никого видеть, — сказала она, — кто бы это ни был. Передайте мои извинения. А если вы немного подождете, то заберете вот эти анкеты. Я сейчас подпишу.
— Привет, ММ.
Это была Селия. Но что это с ней? Бледная, с распахнутыми глазами. Она что-то протягивала ей — письмо.
— ММ, прочти скорее. Пожалуйста. Я хотела, чтобы оно попало к тебе как можно быстрее. Сестра, не могли бы вы принести мне воды? Что-то мне… нехорошо. И подайте стул, пожалуйста, не сочтите за труд.
Сестра издала некий звук наподобие фырканья и вышла из комнаты.
Селия тяжело опустилась к ММ на кровать — ей явно было плохо, боль не утихала, но ММ не замечала этого. Она ничего не замечала. Она сидела, читая письмо, которое привезла Селия, и губы ее при этом бесшумно двигались. Она перечитала письмо несколько раз, а когда закончила, отложила его и, откинувшись на подушку, улыбнулась.
— И в то же время она плакала, плакала в три ручья, — рассказывала потом младшая сестра остальным сестрам, — а потом, спустя минуту или две, сказала: «Принесите мне, пожалуйста, ребенка, немедленно!» А старшая сестра ответила ей, что не может, потому что он спит, и я ей тоже об этом говорила, а она заявила, что неважно, спит он или нет: она хочет увидеть его, и, если мы не дадим, тогда она сама пойдет и возьмет своего сына. Пришлось мне пойти и принести его. Старшая сестра пришла в ярость. А та взяла ребенка и давай гладить по головке, нескладно, если уж говорить по правде, и целовать его, и все плакала и причитала, что виновата и что любит его, снова и снова. Ну просто умиление. А потом та вторая леди, которая привезла письмо, лишилась чувств, и старшая сестра послала за доктором. Но похоже, теперь эта леди сама потеряет своего ребенка. Вот ведь печаль какая!
Глава 11
— Мод, пойдем, моя милая, папа покажет тебе чудесный новый дом, который он для тебя построил.
— Прямо для меня? — Мод смотрела на отца широко открытыми глазами — совершенно зелеными, без тени голубого.
— Нет, я там тоже буду жить, если позволишь. И Джейми иногда тоже. И няня, конечно, и кое-какие слуги. Мне кажется, тебе там понравится, он стоит на замечательной улице, которая называется Саттон-плейс, на Ист-Ривер.
— На реке? Мы можем покататься на лодке?
— Ну, только не на Ист-Ривер, — засмеялся Роберт. — Но на выходные я подыскиваю для нас место на Лонг-Айленде. Вот там мы сможем покататься.
— Почему нам нужно уехать из этого дома?
— Он для нас великоват, милая. Для нас с тобой.
— И для Джейми.
— Да. Теперь пойди к няне и попроси одеть тебя. Я тебя подожду, и мы поедем.
Мод уже исполнилось четыре года. Это было нежнейшее создание, не то чтобы очень красивое, но необычайно привлекательное — с рыжевато-золотыми волосами и серьезным личиком. Они с отцом были искренне преданы друг другу. Мод росла не по годам смышленой, но не избалованной. Роберт, насколько мог, избегал баловать ее, боясь, как бы она не стала похожа на старшего брата. С самого начала он был с дочерью строг и того же требовал от няни.
— Я понимаю, что ей без матери трудно. Но в таких условиях еще проще превратиться в дурного ребенка, поскольку все стараются компенсировать ей эту потерю. А в дальнейшем избалованность сослужит ей дурную службу.
Роберту казалось, что самое трудное время миновало. Дженетт существовала для Мод как самое любимое воспоминание, которое Роберт всячески старался поддерживать. Но то был лишь эпизод, вспышка памяти, потому что всю сознательную жизнь Мод провела без матери.
Мир Мод счастливо замыкался на Роберте, няне и Джейми, которых она обожала. Бруеры удачно расширили круг их общения: Джон и Фелисити души не чаяли в Мод, а их сын Кайл принял на себя роль Лоренса как старшего брата. Что не умаляло Джейми в глазах девочки, даже напротив. Поэтому Роберт был счастлив за Мод и спокоен за ее будущее, особенно теперь, когда он построил дом и Лоренс больше не мог обижать их. Единственное, чего он желал, — это чтобы Мод могла познакомиться с остальными Литтонами. В первые дни войны он все еще лелеял надежду свозить ее в Лондон, но торпедная атака немецких подводных лодок на «Луизиану», гибель в море свыше тысячи пассажиров сделали поездку в Англию решительно невозможной. Поговаривали, что это всего лишь вопрос времени и Америка тоже вступит в войну. Американские избиратели, с неохотой сознающие свои патриотические обязанности и благодарные власти за каждый мирный день, единодушно проголосовали в тот год за Томаса Вудро Уилсона как человека, до сих пор уберегавшего их от войны. Роберт, более независимый в политических оценках, чем большинство его соотечественников, пребывал в постоянном беспокойстве за судьбы младших братьев, но был благодарен и судьбе, и президенту за избавление от того кошмара, через который проходили младшие Литтоны.
— Я хочу, чтобы ты переехала ко мне и жила вместе с нами на Чейни-уок, — предложила Селия.
ММ недоуменно посмотрела на нее: вот этого ей хотелось меньше всего. Ей была ненавистна мысль о потере независимости, уходе из собственного дома. Она обожала одиночество, и отказ Джаго переехать к ней послужил существенным условием длительности их отношений.
— По-моему, не очень хорошая идея, — быстро ответила она.
— Но почему? Почему бы нет? Это было бы очень удобно: мы по очереди ходили бы за углем, продуктами и прочими вещами. К тому же теперь, когда детей нет дома, совсем ни к чему каждой из нас оставаться в отдельном большом доме.
ММ ответила, что ее дом совсем небольшой, а Селия возразила, что, по общим меркам, для одного человека он все-таки большой.
— Никто не предлагает тебе продавать его, ты можешь вернуться туда в ту же минуту, как окончится война. А миссис Билл было бы не так скучно, если бы она жила с нами. ММ, я совершенно не потревожу тебя, обещаю, можешь даже есть отдельно в своей комнате, если хочешь.