В церкви присутствовал и Билли. Он сидел на задних скамьях вместе с остальными слугами. Теперь у него была новая нога, и с ней он чувствовал себя гораздо уверенней. Ему хотелось съездить на Рождество домой, но он передумал, когда до него дошли слухи, что в Эшингем приезжает Барти. Сильвия, похоже, чувствовала себя получше и собиралась поселиться у девушки Фрэнка, она написала Билли, что это избавит ее от многих хлопот. Девушку звали Гвен. «Она чудесная и так по-доброму ко мне относится», — сообщила Сильвия. Барти говорила, что Гвен с Фрэнком поженятся, как только он начнет немного больше зарабатывать. Впрочем, дела у Фрэнка шли неплохо: он устроился клерком в страховую компанию и каждый день ходил на службу в белом воротничке, чем Сильвия очень гордилась. Если бы только Тед мог видеть его!
После службы и ужина, когда дети устали, Оливер ушел спать, ММ и Джей отправились в свою «голубятню», а лорд Бекенхем уснул в библиотеке, леди Бекенхем спросила Селию:
— Ты где витаешь?
— Нигде. — Селия посмотрела на нее самым невинным взглядом. — Ты о чем, мама?
— А то ты не знаешь, как же! Вся где-то там. С нами только наполовину. Никак любовника завела?
— Мама!
— Я тебя не виню. Ни в коей степени. У Оливера вид совершенно полинявший. С ним тебе было очень тяжело, я понимаю. Все же будь осторожна, помни. Кто он?
— Я… в общем, это… — И вдруг Селия расслабилась. Поговорить об этом стало бы таким облегчением. А мама единственный человек, кому можно полностью доверять.
И она ей рассказала — столько, на сколько отважилась. Мать выслушала ее абсолютно молча, затем сказала:
— Пока все вроде нормально. Смотри, не позволяй этому выйти из-под контроля. Любовники не заменяют мужей, Селия, — только в постели. В конце концов это приедается. А в результате можно потерять все. — (Селия не ответила.) — Тебе кажется, что ты его любишь, так ведь?
— Мама, мне не кажется, я это знаю.
— Да, что ж, таковы романы. Но всегда помни, что ты нарушаешь верность. Причем я сейчас имею в виду не супружескую верность. Я говорю про верность жизни. Миловаться друг с другом, развлекаться, стараться понравиться… Но ход жизни, Селия, не в этом, он — в ведении хозяйства, управлении домом, воспитании детей. Не забывай это, Селия. Жизнь — нечто большее, нежели цветистые слова и оргазмы.
— Мама!
— Но это же правда. Что он за человек?
— Ты бы одобрила. Во всяком случае, мне так кажется. Он учился в Молверне[29].
— Ну, не знаю, одобрила бы или нет, — улыбнулась леди Бекенхем. — При встрече я поделюсь с ним своими сомнениями. Что вовсе не значит, что знакомство состоится. Ни к чему это.
— Да, — грустно согласилась Селия, — ни к чему. Но мне бы хотелось.
— Постарайся просто получать от этого удовольствие, — пожелала мама, потрепав ее по плечу, — удовольствие от того, что есть. Не требуй многого. Иначе все испортишь. И не слишком вини себя. А теперь я иду спать. Какая Барти красивая, правда? Чудный ребенок.
— Согласись, я ведь не ошиблась в ней? — спросила Селия, обрадованная переменой темы.
— Разумеется, нет. Но тебе еще многое предстоит. Она становится очень хороша. Попомни мои слова, это будет головная боль.
— Не больше, чем близнецы.
— Ой, Селия. А ведь так и есть. Ну давай об этом в другой раз, дорогая. Спокойной ночи.
Сильвия весело провела Рождество с Гвен и ее семейством, но потом, когда похолодало и стало сыро, а клубы лондонского тумана сгустились, она сильно захворала. Она перенесла одну из форм гриппа, правда не самую опасную, но появилось осложнение в виде того, что Сильвия называла грудной болезнью, и бо́льшую часть января она пролежала в постели. Она так сильно болела, что Марджори даже предложила вызвать доктора. Но Сильвия наотрез отказалась.
— Мы не можем себе это позволить, Марджори. Это всего лишь грудная болезнь. Все будет хорошо.
Сильвия старалась жить как обычно. Когда семья собиралась, она принимала бравый вид, но как только все уходили, на целый день укладывалась в постель. К приходу детей она снова с трудом вставала, чтобы собрать на стол. В конце января она сказала, что идет на поправку. Простуда отступила, однако появились периодические боли в животе, как при месячных, но намного острее и резче.
— Я в порядке, — почти свирепо заявила она Барти, когда та предложила ей сходить к доктору Перрингу. — Мне намного лучше. А ты не суетись.
— В следующем месяце, когда мы все поедем в Эшингем к Билли на день рождения, тебе все-таки надо показаться там врачу. Я беспокоюсь за тебя, мам. Надеюсь, что ты поправишься и сможешь поехать.
— Я буду в порядке, — улыбнулась Сильвия. — Как же я пропущу такое событие? Дождаться не могу. Билли исполнится двадцать. Кто бы мог подумать!
— А ты помнишь, что мне в этом году тринадцать? — спросила Барти.
— Конечно, дорогая. И выглядишь ты уже такой взрослой. Настоящая юная леди. Леди Селия, наверное, очень довольна тобой.
— А ты нет? — встревожилась Барти.
— И я тоже, — ответила Сильвия, — но ведь все это сделала леди Селия — превратила тебя в леди.
— Мам, она ни в кого меня не превращала. Я — это я.
— Послушай, Барти, — сурово начала Сильвия, — ты что думаешь, ты говорила бы так, как говоришь сейчас, выглядела бы, как сейчас, если бы не леди Селия? А разве ты ходишь как мы? Или тебя научили этому в танцклассе?
— Да, — задумчиво сказала Барти.
Занятия в классе мадам Вакани, куда няни приводили девочек из хороших семей Лондона, были для нее еженедельной пыткой.
— Ты всем ей обязана. И никогда об этом не забывай.
— Знаю, — согласилась Барти, — да, мне очень повезло. Просто…
— Что просто?
— Просто я так устала быть благодарной. И что бы ты ни говорила и как бы я ни выглядела и все такое, я по-прежнему я. Та же самая, какой вышла отсюда. Ты моя мама, а Тед Миллер — мой папа. Тут ничего не изменишь. И это важно. Во всяком случае, важно для меня.
— И для меня это тоже важно, — погладив Барти по руке, согласилась Сильвия, — а как же иначе?
Сильвия ждала поездки в Эшингем с привычным для нее смешанным чувством волнения и страха. Ей хотелось повидать Билли, выбраться из Лондона, отдохнуть за городом, подышать чистым свежим воздухом. Даже в феврале. Но она боялась леди Бекенхем и не знала, как впишется в сельский быт. А потом этот ее кашель. Если начинался приступ, она долго не могла остановиться. Так ведь нехорошо, совсем неприлично. А вдруг она раскашляется при леди Бекенхем? И в машине ей тоже всегда делалось дурно. Последний раз даже пришлось просить леди Селию остановиться. Та очень мило согласилась, но Сильвия страшно смутилась. И все же, несмотря ни на что, надо поехать. Повидаться с Билли. Он там хорошо устроился.
— Ну подожди еще немного, не уходи, — тяжко вздыхая, попросил Себастьян. Они лежали на его широкой кровати, и Селия только что сказала, что ей пора идти.
— Мне действительно нужно вернуться в «Литтонс» к четырем. Ничего не поделать, Себастьян, не смотри на меня так.
— Как ты вообще можешь думать о работе, о том, чтобы возвращаться в «Литтонс», после того, что было, просто не представляю. Ты посмотри на себя. — Он вытер пальцем пот с ее живота и попробовал на вкус. — Дождь. Дождь Селии. Сладкий полуденный дождь.
— Знаю. — Селия улыбнулась, слегка оттолкнув его.
Она все еще не могла прийти в себя. Лишь недавно она двигалась вперед и вперед, думая, что этому не будет конца, вздымаясь все выше и выше, паря и стремглав падая вниз, почти в покой, и снова восходила с криком, громким криком победы и радости, и, едва ее тело охватывал восторг, приникала к его плоти, придавала ей форму и наконец отпускала гигантским взрывным потоком. А потом, когда его плоть утопала в ней, она снова возвращалась, потрясенная и удивленная этим, и слышала, как сквозь неистовство исторгает другой звук — рык, примитивный, как само наслаждение.
— Не уходи, — повторил он, — побудь еще. Побудь со мной, любимая моя. Возлюбленная.
— Себастьян, я не могу. Мне пора.
Именно тогда он заявил, что им необходимо больше времени проводить вместе.
Это стало наваждением: как, когда, где. Лучше ночь, предложил он, целая ночь. Вместе лежать, вместе спать. А потом день, сказала она, чтобы разговаривать, думать, гулять, есть вместе.
— Может быть, у твоей матери? Я был бы рад познакомиться с ней. По рассказам, это просто удивительная женщина.
— Она не позволит.
— Я думал, она не против.
— Она не против романа. Секса. Но не привязанности и не любви.
— Тогда это не годится. Я тебя люблю, Селия. — (Она промолчала, все еще не решаясь признаться в ответном чувстве.) — А почему бы тебе не уехать на какую-нибудь литературную конференцию?
— Оливер сразу поймет, что это ложь. Будь такая конференция на самом деле, ему бы тоже захотелось в ней участвовать.
— А приглашение где-нибудь выступить?
— И об этом он знал бы. Я вот что подумала…
— Да?
— У меня есть сестра. Она живет в Шотландии. Я могла бы сказать, что собираюсь навестить ее. Она бы поняла.
— Годится. Очень даже неплохо.
— Но…
— Что «но»?
— Все равно страшно рискованно.
— А здесь, надо полагать, не рискованно? — рассмеялся Себастьян. — В миле от твоего мужа?
— Да, действительно. — Она тоже рассмеялась и начала выбираться из постели. — Как глупо.
— Я люблю тебя, Селия. Скажи, что ты любишь меня.
— Я… не могу.
— Почему? А, понятно. Ты этого боишься, да? Почему?
Селия поцеловала его и, не говоря ни слова, исчезла в ванной.
— Я поговорю с сестрой, — пообещала она, снова целуя его на прощание.
Каролина изумилась:
— Конечно приезжайте. Я все гадала, сколько ты продержишься. Милый старина Оливер. Значит, он теперь лишь тень того, каким был прежде?
Неожиданно для себя Селия встала на защиту мужа:
— По-моему, он все-таки немного больше, Каролина.