Вечером она приготовила к ужину сосиски в тесте и макароны с сыром, любимые блюда детей. Хотя она понимала, что надеяться ей не на что, накрывая на стол ровно в пять часов, то и дело поглядывала на дверь. Вдруг Трой все же придет и присоединится к ним?
Хотя для нее день выдался трудным, она гадала, как Трой справляется с мучительными воспоминаниями в годовщину гибели дочери. Она не понимала, как можно жить с такой болью… Как справиться с ужасной тоской, которая особенно одолевает его в такой день?
В другой жизни она была бы с ним рядом и разделяла его боль. Она обняла бы его, дала выплакаться и сделала бы все, что в ее силах, чтобы он как-то преодолел мучительный день.
А он предпочел остаться один, и она ничего не может поделать… хотя душа у нее болит за него.
После ужина она села на диван и смотрела, как дети играют в машинки в тайнике, который они превратили в свое укрытие.
По крайней мере, смех Кэти и Сэмми немного утихомирил ее сердечную боль. Они давным-давно только втроем против всего мира.
Она снова и снова внушала себе: все у них будет хорошо. Дети по-прежнему будут ходить в школу, проводить время с Люси, а она будет работать, создавать сайты и заботиться о детях. Она живет полной и счастливой жизнью. Конечно, присутствие в ее жизни Троя очень скрасило бы ей существование, но невозможно получить сразу всё.
Потом настало время обычного ритуала, когда она укладывала детей спать. Сначала Сэмми принял душ, затем Кэти приняла ванну. Пока Кэти наслаждалась пузырьками и разноцветными гелями для ванны, Элайза читала Сэмми вслух.
Через полчаса дети были уложены, а Элайза вернулась вниз, чтобы выключить компьютер. Она думала, что еще немного поработает, но испытывала такое физическое и психическое опустошение, что решила тоже лечь спать пораньше – больше она ни на что не была способна.
Она долго стояла под горячим душем. Потом надела ночную рубашку и легла. И, только оставшись одна в темной, тихой комнате, она наконец расплакалась. Она плакала по тому, что могло случиться, но не случилось. Она плакала по доброму и хорошему человеку, которого она полюбила, – жизнь так искалечила его, что он отказывает себе в любви. Трой не хочет быть именно с ней или собирается до конца своих дней оставаться одиноким? При этой мысли у нее заболело сердце за него. Она заснула вся в слезах; ей снились Трой, смех и любовь. Во сне он сидел за розово-малиновым столиком в комнате Кэти, принимал участие в ее кукольном чаепитии, а потом сидел на диване рядом с Сэмми, положив руку ему на плечи, и они вместе смотрели кино.
А еще он был в постели с Элайзой, и в его прекрасных голубых глазах светились не только желание и страсть, но и вечная любовь, которая была ей так нужна.
Минута – и она очутилась в его объятиях… в следующий миг она вдруг проснулась. Сердце у нее в груди билось часто и неровно. Она сразу же включила ночник… и ахнула, увидев, как из стенного шкафа выходит ее бывший муж, которого она считала мертвым.
В час ночи Трой сидел за столом в кухне. Вот уже несколько часов он сидел, погрузившись в мрачные раздумья, пил виски с содовой, и смотрел на залитый луной задний двор. Он изо всех сил пытался забыть, что чувствовал, когда Кэти вложила свою маленькую ладошку в его руку. «Вы папа без дочки, а я дочка без папы». Весь вечер ее слова повторялись и повторялись у него в голове. Вместе с воспоминаниями об Энни. Элайза говорила, что он должен простить себя, хотя она вовсе не считала, что он виноват в гибели Энни… Неужели она права?
Три года назад он отдал бы свою жизнь за Энни. Он принял бы пулю вместо нее или бросился бы под автобус, если бы так смог спасти ее жизнь.
«Ты всего лишь на минуту-другую отвернулся», – шептал тихий внутренний голос. Да, в том и заключался его грех. Он ненадолго отвел от дочки взгляд. Он не мог знать, что зло близко и ждет возможности нанести удар. Энни знала, что он ее любит, он каждый день напоминал ей об этом. Вдруг в голове появилась картинка из прошлого.
Они с Энни вместе играли; она начала его щекотать. Он не боялся щекотки, но ее веселье оказалось таким заразительным! Когда он расхохотался, Энни перестала его щекотать и обхватила ладонями его лицо.
– Ах, папочка, я так люблю, когда ты радуешься! – воскликнула она. Воспоминание не вызвало у него слез; оно несло с собой исцеление. Последние три года он так сосредоточился на своих страданиях, что забыл – Энни всегда хотела, чтобы он радовался, чтобы он был счастлив.
Счастлив так, как он был счастлив с Элайзой и ее детьми. Зачем он постепенно убивал себя одиночеством и чувством вины? Такого Энни точно не хотела бы для него. Она любила, когда он радовался. Вдруг его жизнь в последние три года показалась ему жестоким неуважением к горячо любимой дочке.
Он допил остатки виски и покрутил стакан в ладонях. «Вы папа без дочки, а я дочка без папы».
Неужели судьба дарит ему второй шанс на счастье? Энни наверняка именно этого хотела бы для него. Проклятие, он сам хотел для себя такой жизни.
«Ты достаточно страдал, – произнес внутренний голос. – Последние три года ты был практически мертв. Пора возвращаться к жизни». К жизни с Элайзой и ее детьми.
Им овладело умиротворение, покой, в котором заключалось прощение. Он уже отбыл наказание. Он достаточно долго наказывал себя.
А вместе с покоем пришла любовь. Он откинулся на спинку стула и позволил себе ощутить ее во всей полноте. Да, он хотел счастья, а счастьем были Элайза, Сэмми и Кэти.
Если бы он мог, он бы сейчас же бросился к Элайзе и признался ей в любви, сказал, что хочет жить с ней вместе. Он бы сказал, что готов любить и быть любимым…
Конечно, сейчас это невозможно. Сейчас середина ночи.
Неожиданно он испугался. Что, если она не захочет дать ему второй шанс?
Вчера он обошелся с ней просто омерзительно – он был холодным и бесчувственным. Вполне возможно, она не сумеет его простить. Он сам оттолкнул ее, и очень может быть, оттолкнул навсегда… Трой покачал головой. О таком лучше даже не думать. Нужно верить в хорошее. Верить, что она не только простит его, но и снова впустит в свою жизнь… и на сей раз навсегда.
Сейчас ему необходимо хоть немного поспать. Он знал, что Элайза встает рано; он должен быть у нее на пороге как можно раньше, чтобы попытаться вернуть ее сердце. Он встал из-за стола и отнес стакан в мойку. Посмотрел в окно… и похолодел.
По заднему двору бежали две фигуры. Они были одеты в черное, но луна светила ярко. Судя по крупным фигурам, оба были мужчинами. Они выбежали на опушку и вдруг исчезли. Он нахмурился и прищурился, пытаясь высмотреть их за деревьями. Но они пропали.
Что происходит, черт побери?
– Блейк… ты… ты жив! – запинаясь, с трудом проговорила Элайза. Она недоверчиво смотрела на человека, чьей женой была когда-то и которого считала мертвым. Невероятно! Вдруг он вышел из ее стенного шкафа…
– Живее не бывает.
– Но… я думала, что ты разбился на мотоцикле!
– Все считают, что я умер. Знаешь, у старины Фрэнка имелось много дружков-бандитов. Многие из них сейчас живут во Флориде. Мне влетело в кругленькую сумму инсценировать собственную смерть и обзавестись новыми документами, но все получилось.
Элайза по-прежнему недоверчиво смотрела на него. За три года Блейк изрядно растолстел и отрастил волосы.
– Но зачем тебе это понадобилось?
– Отчасти затем, чтобы не платить алименты на двух детей, на которых мне наплевать. – Блейк скривился в неприятной ухмылке.
Да, она отлично помнила эту его ухмылку, помнила, как она его ненавидела. И все же у нее голова пошла кругом. Что здесь происходит? Как он попал в стенной шкаф? Зачем явился к ней в дом? Она натянула одеяло до подбородка.
– Как ты сюда попал?
Он усмехнулся:
– Я постоянно бываю здесь с тех пор, как ты сюда переехала.
– Но как? Я установила сигнализацию! – Кстати, почему она не срабатывает, когда он входит в дом?
– Туннель, – ответил Блейк.
– Туннель?! – повторила она, с трудом соображая.
– Мне снова нужно благодарить Фрэнка. Туннель ведет из твоего стенного шкафа на задний двор твоего соседа. Фрэнк позаботился о пути отступления на тот случай, если к нему нагрянет полиция.
Блейк шагнул в комнату; следом за ним из стенного шкафа вышел Митчелл. Теперь он был не в форме электрической компании, которая так плохо на нем сидела, а в черных джинсах и черной футболке, обтягивающей его широкий торс. Черные глаза сверкнули, а губы скривились в неприятной улыбке.
– Вот Митчелл решил забежать вперед и попробовать проникнуть в дом через парадную дверь. – Блейк снова усмехнулся. – Мы очень веселились, когда ты поставила дурацкую сигнализацию, потому что понимали, что нас она не удержит.
– Значит, это вас я слышала по ночам? Это вы шуршали и стучали?
– Да, здесь трудно ориентироваться в темноте; иногда приходилось немного пошуметь.
В глубине души она понимала, что положение серьезно. И все же нужно выяснить, почему здесь очутился Блейк.
– Блейк, что тебе нужно? – Слава богу, дети не проснулись и не увидели «покойного» отца.
– Сама знаешь, что мне нужно, – ожерелье. – Блейк сделал шаг к изножью кровати.
В комнате сгустился едкий запах опасности; он заглушал знакомый аромат одеколона, которым по-прежнему пользовался ее бывший муж.
– Какое ожерелье? Понятия не имею, о чем ты говоришь! – Она решила блефовать.
– Не изображай дуру. Ты наверняка его нашла. Мы с Митчеллом обыскали весь дом сверху донизу; все тайники оказались пустыми. – Блейк сделал еще шаг к ней и прищурился. – Я знаю, оно было здесь. Перед самой смертью Фрэнк сказал мне, что оно здесь.
– Когда ты видел Фрэнка? – Элайза тянула время, но сама не знала, чего она ждет. Кто примчится к ней на помощь? Скорее всего, никто. Блейк и Митчелл проникли в дом, а сигнализация не сработала. Никто не знает, что они в доме; поэтому никто не придет ей на помощь.
– Мне удалось пробраться в больницу за день до того, как он умер, – сказал Блейк. – И он рассказал о краже и об ожерелье. Элайза, я знаю, что оно у тебя. Знаю и о том, что вернувшего ожерелье ждет крупное вознаграждение.