— Не были они осуществлены, — говорит Элоиз. — Едва не были.
— На взгляд наивного объектива, брак был осуществлен, — настаивает Листер. — Не так ли, мистер Сэмюэл?
— Да, — заверяет мистер Сэмюэл. Но никто не слушает.
Листер протягивает его преподобию перо и два листка машинописи.
— Свидетельство о браке, — говорит он. — Не подпишете ли, ваше преподобие? Я расписался уже. На копии.
Его преподобие озирается, как бы не понимая, где он оказался.
— Подписать? — Он бормочет. — Да-да, разумеется, я поставлю свою подпись. И счастливая чета должна тоже подписаться.
Всех осияв улыбкой, он вынимает очки, кладет этот листок бумаги на тонкий молитвенник Элинор и ставит свою подпись.
— Теперь молодой, — он говорит, — потом молодая.
— Укусите его за палец, — велит Кловис сестре Бартон, — или вы уволены.
Вся в слезах, она берет ликующего пациента за мизинец и кусает. Он начинает хихикать и потом еще долго никак не может перестать. Листер вкладывает в пальцы ему перо и, подняв листок вместе с твердой книжкой на удобный уровень, водит бессильной, весело-податливой рукой по отведенному месту, покуда там не вырисовывается «Густав Э. Клопшток».
— Энтони — слишком долго было бы, — объясняет Листер. — Никогда не знаешь, сколько продлится у него период просветления. Теперь ты, Элоиз.
Элоиз берет перо и расписывается над печатным адресом, на отведенном месте.
— Завтра оформим, — говорит Листер. — Уже без четверти семь. Время летит. Сестра Бартон, Пабло вам поможет. Приготовьте теплое питье — и сделайте укол.
— Мне надо домой, спать, — говорит его преподобие. — Куда я подевал свой мотоцикл? — Он озирает разоренную гостиную.
— В такую непогоду, — говорит Листер, — вам никак нельзя катить в Женеву, ваше преподобие. У нас есть для вас постель. У нас всегда будет для вас постель. Элинор, проводи его преподобие к нему в комнату.
— Как это любезно, как это мило в подобных обстоятельствах, — говорит его преподобие. — Я хочу показать одну вырезку Сесилу Клопштоку.
— Барон велел не беспокоить.
— Доложите ему, что я хочу его видеть, когда он проснется.
V
— Не забудьте, — говорит Листер, — что, имея дело с богачами, журналисты более всего интересуются сплетнями прислуги. Популярные глянцевые журналы заменили людскую в современном обществе. Наше положение по своей выигрышности не имеет параллелей в истории. Карьера на стезе домашних услуг есть дело будущего. Личным секретарям знаменитостей тоже, впрочем, жаловаться грех. Дай-ка мне еще чашечку кофе, будь добра, Элинор. Скоро пора идти наверх, переодеваться.
Они сидят за большим столом, и завтрак, кажется, столь же быстро близится к концу, как он внезапно начался. Гроза, притихнув в непосредственной близости от дома, по-прежнему ярится над озером и над горами. То и дело слышен стук, молящие крики у двери черного хода. Никто не обращает на них внимания.
— Есть в этом доме виноград? — спрашивает Элоиз.
— Нет, ты все умяла, — отвечает Кловис.
— А вот и ошибаетесь, — говорит Айрин, — потому что я ей огромнейшие грозди из Женевы привезла. Они в буфетной. Один любовник преподнес, который стюардом летает на первом классе TWA[12].
— Айрин, какое сокровище потеряли в тебе Клопштоки в связи со своей кончиной! — говорит Листер.
Айрин скромно опускает взор в тарелку с остатками еды. Кловис зевает, упирает локти в стол, подбородок в ладони.
— О, как я измучен, — говорит он. — Как хочется лечь, наконец, в постель.
Он встает, идет в буфетную и возвращается с подносом, на котором блюдо с крупным виноградом, миска, чтобы его обмакивать, и крошечные ножнички, чтобы его состригать с ветки. Все это он ставит перед Элоиз.
— Да здравствует баронесса! — провозглашает Кловис.
Элоиз оглаживает свой живот. Мистер Сэмюэл идет к черному ходу. Слышно, как он говорит:
— Вам придется подождать. Виктор Пассера временно недоступен.
— Но мы потеряли ключи от машины! — взывает женский голос. — Ну поищите.
— Везде так сыро. Мы вымокли до нитки. Нельзя ли нам войти, позвонить в гараж, ну, я не знаю?
— К сожалению, посторонним вход воспрещен.
— Что же нам делать? Мы не можем попасть в машину, мы не можем попасть за ворота. Швейцар их не желает отпирать.
— Прогуляйтесь по парку, — рекомендует мистер Сэмюэл.
— Сыро. Мы снова попадем под ливень. Ужасное место.
— Вам следует, — советует мистер Сэмюэл, — впредь избегать ужасных мест.
Вернувшись в столовую для прислуги, он говорит:
— Любители. Где мой аппарат? Щелкнуть их, что ли, пару раз, да вставить в образовательный фильм, над которым я сейчас работаю? Вам, молодежи, не вредно будет ознакомиться с тем, как выглядит типичный заблудший представитель общества.
Берет аппарат, подходит к окну, нацеливается.
Листер, элегантно облаченный для дневной работы, стоит у открытой парадной двери, как угрюмый лавочник глядя в темное, грохочущее небо, меж тем как Тео катит по въездной аллее на велосипеде. Тео вопросительными жестами указывает на тыл дома.
— Нет, сюда, — говорит Листер.
Тео, трясясь, прислоняет велосипед к мокрой живой изгороди и продолжает путь пешком.
— Я тебя вызвал, Тео, чтобы сообщить о некоторых обстоятельствах, — говорит Листер. — Ты входи, входи.
По лестнице спускаются остальные, с признаками недосыпа в движениях и лицах. Слуги в утренних униформах. За ними следует мистер Сэмюэл в синем купальном халате по колено; на мистере Макгире — утренний халат в черно-белую полоску.
— Что происходит? — спрашивает мистер Сэмюэл.
Тео отвечает:
— Что-то необыкновенное всю ночь происходило.
— Нравится тебе твоя работа, Тео? — осведомляется Листер.
— Да, Листер.
— Прекрасно, и ты ее сохранишь. Только запомни: ничего необыкновенного не происходило, и, кстати, это соответствует действительности. Я хочу только довести до твоего сведения, что свет в библиотеке горит, как и с вечера горел, когда мы все пошли спать, получив указание не беспокоить барона и баронессу Клопшток с их гостем, и более того, сегодня с утра дверь заперта изнутри, и там никто не отвечает.
— Что же случилось? — встревожен Тео. — Знаете, моей Кларе снились такие сны, жуть какие сны. А вы хорошо стучали?
Листер подходит к двери библиотеки, пробует ручку, дергает, трясет, кричит:
— Сэр! Мэм!
— Лучше взломать, — размышляет Тео, одного за другим оглядывая всех.
— Велено не беспокоить, — говорит Листер. — Мы вызовем полицию.
— Клара испугается, — вздыхает Тео.
— Скажи ей, пусть расскажет полиции про свои сны, пусть облегчит душу, — рекомендует Листер. — Чем больше она расскажет про свои сны, когда ее станут расспрашивать, тем лучше. Ведь, собственно, мы созданы из вещества того же, что ваши сны[13] во время этой бурной ночи.
— Тут парочка одна бродит всю ночь по парку, — говорит Тео, — приехали на машине, а мне их выпустить нельзя, вы не велели. Теперь вот ключи от машины потеряли, под деревом прячутся. На мой взгляд, подозрительная парочка.
— Забудем о них, — говорит мистер Сэмюэл, — они никто, статисты.
— Иди-ка лучше к Кларе, — говорит Листер. — Скоро восемь. Пора открыть ворота.
— Хорошо, Листер, — почти шепчет Тео, кинув взгляд в сторону библиотеки. Потом поспешно уходит в открытую дверь, садится на велосипед и пускается по въезду. Почти мгновенно он промокает, так как гроза с новой яростью обрушилась на имение Клопштоков. Тео отчаянно жмет на педали, однако, добравшись до поворота, он вынужден слезть с велосипеда и дальше ковылять пешком по темно-грозовой аллее, то и дело пробиваемой стрелами молний. Он проходит мимо купы вязов, под одним из которых, вжавшись в кору, прячется кочующая парочка. Тео, кренясь, шлепает по вихляющей аллее, у дверей сторожки швыряет оземь свой велосипед, согнувшись, одолевает путь до ворот, отпирает их, распахивает. Возвращается к сторожке, туда вваливается.
Молния, тем временем грянув в купу вязов так, что наповал, вмиг и без боли убита корчившаяся под ними парочка, дальше, зигзагами, несется по лужку, озаряет пруд с кувшинками, розовый запустелый сад и, снявши ряд мгновенных фотографий, со всего размаху, как застежка, сексуальным маньяком выдернутая из одежды, плюхается в озеро Леман, но потом возвращается, сносит с дома крышу, причем оставляет невредимым взмокший телефонный кабель, за который так опасался связавшийся с Женевой Листер.
Вызвав полицию, дрожащим голосом порекомендовав прислать «скорую помощь» с докторами и санитарами, Листер звонит затем в укромную, удобную квартиру, предусмотрительно им снятую и гостеприимно предоставленную четырем журналистам, которые всю ночь не смыкали глаз, ожидая его звонка и дуясь в покер рядом с переполненными пепельницами.
— Четверо наших друзей, — наставляет он далее домочадцев, — должны иметь исключительное право на все, что вы сможете им сообщить. Естественно, только они получат скандальный эксклюзив, изготовленный мистером Сэмюэлом и мистером Макгиром в форме звуко- и видеозаписи. Телевидение, «Ассошиэйтед пресс» и разная мелкая сволочь местного масштаба, конечно, на вас набросятся с вопросами. Что ж, отвечайте им, пожалуйста, отвечайте, мелите, что в голову взбредет, главное, чтобы они остались довольны. Правильно, Кловис?
— Да, все переговоры между нами, нашими четырьмя закадычными друзьями и Швейцарским банком, где содержатся наши многочисленные счета, должны быть доверены Листеру. Больше мы ни с кем дела не имеем. Пусть они останутся довольны, пожалуйста, — и это всё. Для телевидения — рыдайте, закрыв лицо руками, либо выражайте печальное неодобрение покойным нанимателям.
— Я спать хочу, — заявляет Элоиз.
— Я позабочусь о том, чтобы ты смогла уйти к себе, как только это станет возможно, Элоиз.
— Слушайся Листера, — говорит Элинор.