Лиля: «Кроме них, я почти не знала людей. С остальными я встречалась в трамвае, в театре. А лефовцы выросли на глазах друг у друга».
ЛЕФ называют группой, шайкой, бандой. Это было не просто творческое объединение, а образ жизни, где взгляды на искусство тесно переплелись со взглядами на жизнь, с манерой жить, и свободный секс был частью образа жизни.
Лефовцы общались круглосуточно — если не вели разговоры об искусстве, то играли в карты.
«…Играют все. Разделяются на игроков азартных — Володя, Коля, Лиля — и классических — Витя, Ося, я, Лева… Играют ночами до 6–7 утра. Иногда по 17 часов подряд».
Это пишет Варвара Степанова, жена знаменитого скульптора Родченко.
17 часов играть в карты! Потом Маяковский помучается ревностью и напишет стихи, Брик издаст стихи и статью о стихах в журнале «ЛЕФ». «Производственные» интересы всех троих, Осипа, Лили и Маяковского, были так тесно сплетены с романами, со страстью, что и не разберешься, где ЛЕФ, а где секс… В чем только бедного Брика не обвиняли, даже в том, что буквально платил Лилей гонорары авторам журнала.
Юрий Тынянов (историк, автор знаменитого романа «Смерть Вазир-Мухтара») напечатал в «ЛЕФе» статью. В этой статье Маяковского сравнивали с Пушкиным, почти что назвали солнцем русской поэзии. Для литературных интриг Брика это была хорошая, правильная, ценная статья, а Тынянов — соответственно ценный автор. Любому автору положен гонорар, но денег у ЛЕФа было немного или было жалко. Однако ценному автору все-таки нужно заплатить.
Тынянов приехал в Москву и пришел к Брикам — они же и есть ЛЕФ. Осипа дома не было, а была Лиля. Ужин, вино, беседа, Лилино очарование, Тынянов остался у Бриков ночевать. А утром… Утром Тынянов мялся в дверях, ему было неловко напомнить Лиле о гонораре, но он все же собрался с духом и напомнил. Пробормотал что-то вроде «все было очень даже прекрасно, а теперь давайте гонорар». В ответ Лиля засмеялась и сказала: «Ах, вам еще за это и заплатить?..» Молодец Лиля.
Интересно, как это было?
Брик (сокрушенно). Нечем совершенно платить Тынянову гонорар. Неценным авторам не платим, и бог с ними, обойдутся. А он нам очень нужен, он нашего Маяковского сравнил с Пушкиным, это дорогого стоит.
Лиля молчит.
Брик (вопросительно-настойчиво). Лиля?
Лиля. Ну хорошо, ведите этого Тынянова. Я же понимаю — он нашего Маяковского сравнил с Пушкиным…
Брик. Вот и хорошо, с ценным автором рассчитаемся по-домашнему…
Вся эта история то ли шутка, то ли сплетня. Лиля не так дешево оценивала себя, чтобы пересчитывать свое обаяние на гонорары ЛЕФа. Но она этим жила: ЛЕФ, издатели, Маяковский… Она засмеялась и сказала — пусть Тынянов приходит в гости, он интересный человек. А Тынянов оказался еще и симпатичный. Но можно ли, глядя на Лилю, представить себе, что она считает свое обаяние товаром?
Честно говоря, глядя на нее, можно все себе представить. Кроме одного — что она будет что-то делать в ущерб своим желаниям.
Можно ли представить себе, что для Брика сексуальное и человеческое обаяние Лили является товаром и, как товар, обменивается на какие-то элементы общесемейного благополучия? Можно себе это представить, глядя на него?.. Можно. Он все мог — что хотел. Мог не то чтобы предать, предательство — это все-таки очень четкий поступок, Брик мог, скорее, мягко уплыть в сторону. Тынянов в одной из своих книг написал не о нем, но словно о нем: «Он не был ни литератор, ни чиновник. Он был чиновник литературных дел, улавливал веяние и нюхал воздух».
Еще Тынянов написал про Брика маленький рассказ-набросок, он его не писал всерьез и не издавал, а так, набросал для домашнего использования.
Он, Тынянов, видит сон, в котором он сотрудник ЛЕФа, пришел на заседание, и Маяковский, который на этом заседании главный, приглашает его садиться.
«…Садитесь, пейте чай.
Я сел на стул, но Владимир Владимирович легонько одернул:
— Не сюда. Это Брик.
Клянусь, никого на стуле не было.
„Ах, так вот он, Брик, вот как он выглядит“, — подумал я, ошарашенный».
Вот так он там сидит на заседании (не в жизни, а во сне, все это сон), а потом Маяковский прочитал стихи Пушкина, и Тынянов испугался и решил уйти.
«…Тут я испугался и задом — в переднюю.
По дороге задел этажерку и извинился.
Может быть, Брик?»
Это смешно и удивительно точно — Маяковский гремит, изображает главного, читает стихи, а Брик невидимо присутствует в виде стула. Может быть, стул — это Брик, а может быть, этажерка — это Брик, диванная подушка — Брик и коврик на полу — Брик. Мы не знаем, кто он, но он — везде, во всяком случае, в жизни Лили и Маяковского. Он мог бы играть дьявола, не страшного, а уютного домашнего дьявола. Можно ли представить, что у этого округлого человека есть копытца и хвостик?.. Можно ли представить, что Брик думает — а не пора ли натянуть покрепче цепь, которой Маяковский прикован к Лиле?
Могли ли Брик, Лиля и Маяковский быть «втроем»?..
В центре фотографии Лиля — сама по себе. На фотографии видно: Брик принадлежит Лиле, Маяковский тоже принадлежит Лиле, а она — сама себе.
Они, конечно, могли быть «втроем». Могло быть все: и вместе, и по очереди, и как награда, и как наказание, и запереть на кухне — у них могло быть все. Но лучше пусть будет версия Лили: «Физически О. М. не был мне мужем с 1916 г., а В. В. — с 1925 г.». Нам так будет приятнее, а правды мы все равно не узнаем.
ЧЕЛОВЕК, 13 ЛЕТ
Бабуля читает мой дневник. Бабуля читает мой дневник!.. А-а-а-а-а!!!! БАБУЛЯ ЧИТАЕТ МОЙ ДНЕВНИК!!!
Никогда ее не прощу. Не буду скандалить, обижаться, возмущаться. Просто никогда не прощу и буду лучше прятать дневник. Вот так, совершенно спокойно, без эмоций.
Нет, ну как можно читать чужие дневники, письма?!
Стоп. А публиковать? Свои и чужие письма?..
Я бы, к примеру, на месте Лили не стала публиковать некоторые ее письма к Маяковскому и Маяковского к ней! Все эти письма-записочки про деньги, шелковые чулки, теплые рейтузы! Оставила бы для себя и любовалась, как он меня любил. Звучит глупо, но понятно же, что я имею в виду… Но у нее была совсем другая задача — чтобы другие полюбовались, как он ее любил, — фу. Но ведь он ее любил вместе со всем ее, вместе с этим ее желанием — чтобы все увидели. Тогда не фу…
А он, если бы знал, что его письма к ней и его дневник читают? Он бы закричал «А-а-а-а!!!!»? Но они сами сделали себя литературными персонажами. Теперь их право на личную жизнь, как… как у Маши и Дубровского.
Глава 11Про это — про то, как люди расстаются
Лето 1922 года все опять провели в Пушкине. Все — это Лиля, Брик, Маяковский, Рита, Краснощеков. Александр Михайлович Краснощеков жил с дочерью на соседней даче, но уже некоторым образом входил в их компанию, потому что у Лили с Краснощековым начинался роман.
Ужасно неудобно, когда дачи по соседству, все на виду… Брик давно уже придумал для Лили идею сексуальной свободы, но Маяковский до сих пор с ней не согласился, — ужасно неудобно.
Рита Райт особенно была нужна Лиле тем летом — ей требовалась наперсница, чтобы, как в водевиле, носить записки с дачи на дачу. И, кроме того, впервые в жизни ей понадобилась «подружка», чтобы поболтать и обсудить. Между Лилей и Ритой Маяковский назывался Большой, а Краснощеков — Второй Большой.
Почему Большой, почему Второй Большой? Может быть, здесь был сексуальный подтекст — девочки часто между собой о неприличном шепчутся и смеются. Может быть, Лиля с Ритой имели в виду не сексуальный, а человеческий и общественный масштаб Лилиных любовников? Тогда тоже понятно, Маяковский — Большой, Краснощеков — Другой Большой. Краснощеков был не просто какой-то там дачный сосед, он был заместитель наркома финансов, то есть тоже «главный».
В конце лета Лиля уехала в Берлин. У нее уже была виза, полученная в Риге, а заграничный паспорт она получила в июле. В заявлении на получение паспорта было много пунктов — мы все заполняли похожие заявления и отвечали на вопросы: где учился, где работал… У Лили в одном из пунктов, которые она заполнила, указан номер удостоверения сотрудника ГПУ — бывшей ЧК. Удостоверение № 15073…Ну что тут скажешь? Как будто мы поймали ее за руку, когда она лезла за конфетами.
Знал ли об этом Брик? Что Лиля — чекист? Несомненно, ведь он сам работал в ЧК, и, главное, у Лили не было от него секретов. Знал ли Маяковский? Наверное, нет. У Лили были от него секреты.
То, что у Лили есть такое интересное удостоверение № 15073, не было известно ни ее друзьям в Москве, ни друзьям в Берлине, никому. А мы узнали об этом только в девяностые годы.
Можно слабо пискнуть: может, она и не выполняла заданий, может, она просто так, она, может быть, только числилась и удостоверение ей выдали за пять дней до поездки… дали, как дают липовый служебный пропуск по блату. Невозможно осуждать Лилю через сто лет с позиций сегодняшней морали!.. Но было довольно много брезгливых людей, у которых почему-то не было удостоверения ЧК, — Ахматова, Пастернак и еще сто миллионов людей… А у нее было, № 15073. Может быть, это случайность, выдали для поездки и забыли, а может быть, она всю жизнь была чекистка, так что — без комментариев.
Но разве она кого-нибудь оклеветала, посадила, донесла на кого-то? Нет, об этом нам ничего не известно. Тогда не станем ловить ее за руку, когда она лезла за конфетами.
Лиля уехала, а своим «мальчикам» велела обратиться насчет паспортов к Краснощекову — обычная Лилина манера создать «кооператив любовников».
Знал ли Маяковский, что обращается за помощью к Лилиному любовнику? А вот это, как раз, не важно — знал, не знал. Знал — мучился, не знал — все равно мучился, не этим любовником, так другим каким-нибудь. Знал ли Брик о Краснощекове? Конечно, знал, как всегда, знал обо всем в Лилиной жизни и, как обычно, Лилю поддерживал.