Все было пропитано смертью, и мне было от этого еще хуже, чем от капельниц и бесчисленных таблеток. Оно начало пожирать меня изнутри. И я приняла решение, которое стало лучшим решением за период лечения.
Я решила перевестись в другую онкологическую больницу, которая находилась у меня в городе. Осталось только закончить этот курс, и вернуться домой. Вернувшись в онкологическую больницу после выходных, когда мне мама ставила по 1 уколу в плечо 2 дня подряд. У меня поднялись лейкоциты до 33. Это было очень много. Врачи сказали, что мол все классно, какие классные результаты.
Но тогда я не понимала, что это далеко не круто и не классно. Только спустя время эндокринолог мне поставила, что так проявила себя надпочечниковая недостаточность на фоне гормональной терапии, от которой я так же могла умереть.
Я понимала, что назад дороги нет, но было страшно, возьмут ли меня и какой будет медперсонал. Ведь про нашу онкологию все писали ужасные комментарии и оставляли отзывы, что они убивают людей, что никто не выживает, что относятся плохо. Ко всему этому, наша онкология была в очень плохом состоянии. Здание было очень старым, все внутри было обшарпанным. А клиника, в которой я лежала в другом городе была новой, ее только недавно отстроили. У них было несколько зданий, свой сад, беседка. У нас же этого не было. Было лишь несколько зданий, от которых веяло так же смертью.
Но я понимала, что в родном городе мне будет намного лучше лечиться, ко мне смогут приезжать близкие, друзья, семья. Я не буду одна. На выходные смогу уходить домой. А это было намного лучше, чем быть вдалеке от всех.
Параллельно с этим меня начало заботить, что я стремительно набираю вес. В среднем за 1 курс, т.е. за 2-3 недели по 3-4 кг. И я ничего не могла с этим сделать. Голод был неутолим. Мне постоянно хотелось пить абсолютно все – соки, воду, газировки. И вместе с этим я заметила, что организм задерживает постоянно воду, от чего стали появляться отеки, от которых сложно было избавиться.
Меня стали мучать какие-то странные приступы. После отказа от гормональных таблеток, мое тело начало гореть. Это еще оказался один симптом надпочечниковой недостаточности. Каждый миллиметр кожи настолько болело при прикосновении, что я сходила с ума. Так продлилось не более суток, и отпустило. Но это казалось такой мелочью, по сравнению с идеей перевода в онкологию нашего города.
Я очень загорелась этой идеей, я давно уже не чувствовала себя такой воодушевленной. Я обратилась в нашу онкологическую больницу, где мне сказали, записаться к врачу-хирургу, который специализируется на Лимфоме.
Я так и сделала, записавшись, я пришла на прием. Хирург оказался совершенно мерзким мужчиной средних лет, который считал себя лучше и умнее всех остальных. Очень резко со мной разговаривал, как будто я не его пациентка, а левый человек, который просит в займы деньги.
Когда спрашивал у меня на какие препараты у меня аллергия, я называла дикарбазин (препарат химиотерапии, на который у меня была реакции). Он косо на меня смотрел. Одним словом, совершенно мне не понравилось. И я уже хотела разочароваться в этой онкологической клинике, но вспомнила, что в онкологии, в которой я лечилась, мне тоже попалась онколог, который мне не понравился. Моя цель была выше, чем смотреть на врача, с которым я вижусь первый и последний раз, потому что лечить меня будет химиотерапия, а не хирургия.
Я могла вытерпеть все, чтобы лишь бы меня взяли на лечение, и мне никуда не пришлось больше ездить. И я бы не тратила столько сил на дорогу в другой город. Хирург меня направил на врачебную комиссию, которая была на следующий день.
Приехав на медкомиссию, было очень много народу, но я была готова ждать. Меня вызвали через пару человек. В кабинете было трое врачей. В основном со мной говорила женщина, как оказалась она была заведующей химиотерапией. Она сказала, что они могут продолжить ставить мне те же самые препараты и продолжить курсы. Я была безмерно рада, но было одно, но. Она сказала, что у них очень маленькое отделение химиотерапии, и мест не хватает на всех. Устроит ли меня каждый день приезжать на процедуры и уезжать домой, потому что я с этого же города. Я сказала, что да, конечно.
Я вышла из кабинета, и я была готова прыгать от радости. Об этом я даже и мечтать не могла. Я буду ночевать постоянно дома, я буду рядом с родными. Я смогу приезжать и уезжать домой. Я была на 7 небе от радости. Я настолько постоянно думала, что хочу быть дома, хочу быть у себя дома, быть рядом с родными, что моя мечта осуществилась.
Для кого это может быть какая-то бессмысленность, чему радоваться? Но я хотела быть рядом со своей семьей, друзьями и близкими. Я хотела проводить с ними каждую свободную минуту своей жизни, чтобы не печалиться, что мало уделяла им внимание, если не смогу победить рак. Но я верила, что я выиграю рак, что он не сможет меня победить, он меня больше не сломает.
Да, я была на самом дне до этого момента, но то, что меня разрешили ночевать дома настолько мне дало сил для этой войны. Я поняла, что теперь смогу сражаться каждый день с новой силой, что не буду тратить все мысли о том, как бы я хотела сейчас быть дома, лежать в своей кровати, ходить в свой любимый магазин.
Я хотела каждый день наслаждаться этими простыми вещами, которые стали так важны для меня сейчас. Мне казалось, что за последние 2,5 года – это стало самой лучшей новостью. Я поняла, что все наладиться. Я поняла, что я, как феникс, восстану из пепла с новой силой для борьбы. Так это и было.
Глава 12. Как отвлечься от лечения?
Я приехала в 7 утра в больницу, сдала все анализы и стала ждать. В этой больнице было по-другому. От времени сдачи анализов до количества анализов. Для меня это тогда было жутко непривычным, я привыкла к старым распорядком, которые были в прошлой больнице. И эти ощущения были для меня в новинку, потому что я приехала ложиться в больницу без огромного баула с вещами и запасом таблеток на все случаи. Это было непередаваемое ощущение, ведь я знала, что сегодня я точно буду спать дома.
Но самым ужасным стало в этой больнице, так это зловонный запах. Запах четко стоял только на лестнице между первым и вторым этажом, который скорее всего шел от кухни из цокольного этажа. Запах был просто невыносим. Если в онкобольнице в другом городе я даже могла есть еду, которую готовили в самой больнице, то тут сам запах был настолько ужасным, что я не то, что есть тут не хотела, а не хотела вообще тут находиться.
Я, конечно, понимала, что у людей, которые проходят химиотерапию, могут меняться запахи и их может от них тошнить. И так и было, это был настолько ужасный запах, что меня не просто воротило, у меня начались рвотные позывы. Но смотря на других пациентов и врачей, я удивлялась, как никого не смущал этот стойкий запах.
Мои результаты пришли только к 12 часам дня, которые показывали, что у меня все хорошо, и можно проходить в палату занимать место, и сидеть в ожидании, пока не принесут капельницы, и не поставят катетер.
Через какое-то время ожидания, мне принесли капельницы в палату, и я заметила, что среди обычный для меня капельниц, была та, на которую в первую химиотерапию у меня случилась аллергическая реакция.
Я испугалась этой капельницы, и сказала медсестре, что мне у меня аллергия на нее. На что мне медсестра начала кричать, что почему я ничего не сказала? Они ведь расходуют лекарства. Меня такая неадекватная реакция повергла в шок. Я даже на несколько минут остолбенела. Но хочу сказать, что такая реакция медсестры была лишь перекладыванием на меня ответственности, потому что во- первых, я назвала, во время беседы с врачом, что у меня аллергия на этот препарат. Во-вторых, аллергическая реакция была указана в моих выписках, которые я предоставляла в онкологическую больницу.
Для меня это было максимально непрофессионально со стороны медсестры, ведь это была далеко не моя вина.
Мне поставили катетер и начали капать, но принесли уже 5, а не 6 капельниц, без одной капельницы, где был обычный физраствор, который был последний, чтобы как говорили в предыдущей онкологии “прочистить вены после лекарств”.
Капельницы тоже стали по-другому включать, в прошлой онкологии скорость капельницы ставили как можно меньше, тут включали, либо на среднюю скорость, либо еще выше. Но мне было все равно, потому что я уже мысленно уходила после процедур домой. В тот момент, я могла только мечтать, что дома меня не будет окружать это ощущения смерти со всех сторон. Меня капали в этот день около 3-4 часов и отправили домой. И это было так чудесно, я была в дичайшем восторге. И даже, то, что у меня оставили в руке катетер, меня не омрачило.
Это было непередаваемое чувство, что я ухожу домой, после капельниц. Я была в восторге. Дома я старалась максимально спать, высыпаться, напитываться энергией, для следующего дня. Я была просто в восторге от тишины дома, никто не бубнил под ухо, никто не говорил о болячках, никто не говорил о смерти. И я понимала, что мне не хватало этого, что после онкологии и людей, которые больны раком, мне нужно быть в тишине и спокойствии вдали от этого всего.
Я хотела слушать свои мысли, находиться наедине сама с собой. В онкологии, я впитывала всю усталость, всю безнадежность, всю боль от больных. Они в этом были не виноваты, но я была такой. Мои датчики чувств и эмпатии выкручены на максимум, на все 200%. Я буквально начинала чувствовать, то, что чувствовали люди. Поэтому мне просто было необходима тишина и отдых от человеческих страданий.
Все шло довольно неплохо, для человека, который боролся с раком один на один. Я капалась 3 дня подряд, и уходила домой. В 3 день мне сняли катетер, и я уехала счастливая домой. Я понимала, что я буду дома еще 4 дня.
Теперь я экономила очень много времени. Мне не нужно было ездить из города в город, дорога которой занимала около 3 часов в одну сторону. Я не лежала теперь в больнице и была на дневном стационаре. И я начала искать себе увлечения, я не могла сидеть без дела, я хотела, чтобы мои руки работали, а голова отдыхала от бесконечного потока мыслей, которые все связаны выживу ли я? Что будет со мной? Есть ли у меня будущее?