В каптёрке между кормовыми машинным и котельным отделениями обнаружилось несколько стопок рабочей робы, и они с удовольствием приоделись. И теплее, и собственная кожа целее будет, а главное — попадись на глаза здешним трюмным, издали за своих примут. Вот голые люди немедленно вызовут сначала удивление, а тут же и тревогу, но никак не моряки в «синем рабочем», пусть и в неположенном месте. Просто, заметив кого-то из экипажа, нужно быстренько, но без паники срываться. Любой матрос, попавшийся на глаза чужому офицеру, прежде всего старается сбежать, и чаще всего ему это удаётся. Гоняться за каждым бездельником по тесным отсекам разве что особо рьяный боцман или старший офицер вздумает. Остальным — наплевать. Так и на русском флоте всегда было. Егор мог бы рассказать, как сам он с дружками в первые годы службы ночами по провизионкам шарили. Так что их поведение в любом случае будет вполне естественным.
Ещё один плюс — на внутрисудовых дверях и люках не бывает замков. Они задраиваются, но не запираются — в бою, при любом аврале и тревоге каждый моряк должен иметь возможность попасть из любого помещения в любое. Для заделки пробоин, тушения пожаров, быстрой эвакуации. Даже двери офицерских и адмиральских кают снабжаются вышибными филёнками, чтобы войти или выйти, если перекосит или заклинит. Там, куда доступ посторонним запрещён, ставится дневальный или вахтенный, в специальных, уставом предусмотренных случаях — вооружённый часовой.
Благодаря этому разведчики обзавелись двумя фонарями, а в угловой, ближайшей к трапу батарейной палубы офицерской каюте им вообще несказанно повезло. Сменившийся с вахты недотёпа оставил на спинке кресла пояс с пистолетом в кобуре и кортиком. Слишком, наверное, торопился в кают-компанию за ужином или просто парой стаканчиков хереса. Правильно знающие люди говорили, что у англичан морская практика хорошо поставлена, а дисциплины и соблюдения внутреннего распорядка — чистый бардак. Сильно много каждый о «правах личности» понимает. Пришлось «пушку» экспроприировать, для собственной пользы и дуракам в назидание. Огневая мощь команды сразу возросла на треть за счёт трофейного «веблея» с запасной обоймой вдобавок.
Итоги второй рекогносцировки подтвердили ещё вчера высказанное Егором умозаключение — если не отходить далеко от заранее намеченных путей эвакуации и проявлять разумную осторожность, то в ночное время можно вытворять на чужом корабле всё, что заблагорассудится. Главное — не оказаться в неподходящем месте во время общесудового аврала.
Уже на обратном пути на площадке возле кочегарки Николаю удалось подслушать разговор вышедших покурить на сквознячке матросов, в корне изменивший и настроение, и дальнейшие намерения. Парни обсуждали предстоящий заход в Фуншал — главный город и порт островов Мадейра. Сам по себе этот момент ничего необычного не представлял. Можно было только порадоваться — глядишь, и их на берег отпустят. Размяться, припасы пополнить, сувениры приобрести, выпить-закусить, стрессы снимая. В нормальных условиях почему бы и нет? Они свободные люди, с контрактами на руках, оплатившие свой проезд. Но как-то в это не верилось. А следующие слова другого машиниста поставили крест на всех оптимистических планах.
— Механик сказал — погреемся напоследок, а то потом долго теплых краёв не увидим. Следующая станция Рейкьявик…
Егор чуть не сел на железный настил. Когда отошли подальше, к своей шахте, начал материться.
— Да брось, мы ж подобной подлянки и ждали, — успокоил его Карташов. — Вопрос в другом — если им в Исландию, за каким нужно эскадру на две тысячи миль к югу гнать?
— Может, они внезапно другой приказ получили? Нас высадят до следующей попутки и — по своим делам, — в голосе старшины прозвучала робкая надежда.
— Оч-чень вряд ли. Что им на островах делать — не знаю, только нас они не высадят. Я вот что придумал… Ладно, наверх вылезем — всем сразу скажу.
Глава двадцать девятая
Пока товарищи странствовали по стальным корабельным лабиринтам, Бекетов тоже времени даром не терял. Жизненный опыт и интуиция подсказывали, что скорее рано, чем поздно их длительные отлучки из кубрика привлекут внимание старосты или кого-то из его осведомителей, которых просто не могло не быть среди такого количества незнакомых людей с сомнительными биографиями. Что в казарме, что в тюрьме на две с лишним сотни человек десяток «добровольных помощников» у начальства всегда найдётся. Реже из идейных соображений — чаще за лишнюю пайку (условно говоря).
И надо было придумать что-нибудь мотивирующее их частые ночные отлучки и чересчур долгое пребывание в гальюне. Хроническая диарея у всех сразу — малоубедительно. Изображать гомосексуальных партнёров, ищущих уединения, тоже не хотелось. Тогда что?
Юрий за полчаса, стараясь действовать бесшумно и вовремя прячась от соседей по кубрикам, то и дело выходящих по нужде и покурить, заглянул за каждую из задраенных дверей, в каждый палубный люк доступных осмотру помещений. Известно, что на боевых кораблях каждый кубометр внутреннего объема используется подчас совершенно неожиданным образом. На одном из десантных транспортов, к примеру, прямо под палубным настилом четырёхместной каюты, где две недели пришлось ночевать Бекетову, размещался погреб сорокамиллиметровых зенитных снарядов, а между койками был установлен цепной элеватор подачи.
Вот и здесь между средними душевыми кабинками и кожухом трюмного вентилятора был втиснут трапециевидный отсек размером в два вагонных купе. Для чего он предназначался конструктивно, Бекетов не знал, но в нём имелись три выступающих над палубой кожуха, боковые пониже, а средний высотой как раз с нормальный стол. Ещё там хранились всякие санитарные принадлежности — швабры, тряпки и голики, банки с порошками для дезинфекции, коробки с мылом, десяток свёрнутых пожарных шлангов, две бухты белого шестипрядного линя. А на подволоке горел довольно яркий матовый плафон в проволочной оплётке, но почему-то без выключателя.
Юрий подготовил всё, что нужно для маскировки, оставалось только ждать.
Разведчики появились, когда терпение и нервы были уже на пределе. Им там хорошо делом заниматься, а каково считать минуты, потом часы и вздрагивать от шагов и голосов снаружи?
— Ну, мать вашу, братцы, нервы ж у меня не железные. Думал, ещё чуток — седеть начну… Ладно, садитесь, докладывайте.
Он выложил на средний кожух колоду карт, лист бумаги, разрисованный под преферансную пулю, карандаши. Пока ждал — заполнил примерно как для середины игры. В отместку Егору и Николаю вывел заоблачные горы, написал на них уйму вистов, а себя вывел под закрытие.
Карташов посмотрел, усмехнулся.
Бутылка «Джонни Уокера» была почти полная, и все как следует приложились. «Для сугреву», нервы успокоить, да и прицепись к ним кто — занятие вполне естественное, снимающее иные подозрения. Егор с Николаем переоделись в своё, умылись, показали товарищу трофеи. Теперь все трое были подходяще вооружены, и для громкого дела, и для тихого. Юрий подкинул кортик на ладони, спрятал в карман. Прорезав ткань, он удобно повис на крестовине, острием касаясь колена. Если придётся работать — кому же, как не ему?
Слушая доклад об итогах очередного поиска, раздал карты. Просто удивительно вовремя, на пятнадцать минут задержись ребята — пришлось бы переходить к острой фазе в одиночку, и вряд ли бы она обошлась без стрельбы.
В каптёрку ввалились сразу трое — их Славик (правильно говорится — не поминай к ночи) и его коллеги из соседних кубриков. Морды… На мордах написан азарт охоты. И сразу — недоумение пополам с разочарованием. А что — люди мирно играют в преферанс и выпивают. Повезло им — нашли хорошее место. Это в очко или буру можно в тюремной камере играть под сотней заинтересованных глаз, а здесь нужны тишина и сосредоточенность. Как в заповедях игроков говорится: «Главные враги преферанса — жена и скатерть». Здесь — ни того, ни другого.
— Чем обязаны, господа начальники? — недружелюбно осведомился Бекетов, бросая карты рубашкой вверх. Мол, говорите, что надо, и отваливайте.
— Да нет, мы так… — Славик торопливо подбирал слова, — играйте, конечно. Мы тоже вот… Зашли, слышим — голоса. Время ночное, третий час уже, нормальным людям давно спать полагается, так мало ли что…
— Раз ничего — ну и бывайте, — вмешался Егор. В игре он ничего не понимал, на лист с записью смотрел, как баран на те самые ворота. А сейчас почувствовал себя в своей стихии.
— Вы только не перебирайте, — заботливо сказал коллега их «старосты». Бекетов опытным взглядом заметил оттопыренный правый карман и сильнее левой свисающую полу расстегнутой ветровки. Да и остальные при оружии. Ладно, это их дело, мы тоже не пустые ходим.
— Кто ж за игрой напивается? Мы по чуть, за сыгранный мизер…
«Кажется, на сей момент отмазались», — успел подумать Юрий и снова будто накликал. Что-то он глазливый стал.
— Стоп, а это что? — вдруг напрягся, будто сеттер, делающий стойку, третий из надзирателей. Именно так, а никакие они не «старосты».
Шагнул вбок и двумя пальцами вытянул из-за шторки, скрывающей полки с коробками и банками, измазанную ржавчиной робу.
— А мы откуда… — начал Егор, кривясь от собственной промашки. Сунул не глядя, не думая.
— Свежая! — мазнул пальцем по полосе ржавчины староста, чересчур глазастый, на свою беду. Повернулся к своим. — Сыроватая. Откуда здесь?
Те заученно потянулись к карманам.
Делать нечего. Опережая движение руки противника, Юрий, рывком привстав, схватил его за плечо и шею, всей силой рук и весом тела впечатал лбом и носом в железо кожуха.
Готов! Видно, насовсем. Отпуская сразу обмякшее тело, Бекетов выдернул из его кармана пистолет.
— Стоять! Руки!
Сотников, демонстрируя великолепную реакцию и профподготовку, попытался спиной вперёд выскочить из каптёрки. Сумел бы — захлопнул дверь, крутнул задрайку — и всё! Что третий его коллега остался бы здесь заложником, наверное, роли не играло.