А еще через четверть часа обе машины – «мерсик» девушки и «Ауди-А6» Марка – одновременно отъехали от его дачи и взяли курс на столицу.
11
Парамонов всю пятницу был под впечатлением встречи с Лазманом. Что не мешало ему активно рыскать в своей огромной домашней библиотеке.
Как всегда, готовясь к написанию нового материала – то есть, по сути, к погружению в новый, дотоле неведомый (правда, в данном случае это было не совсем так) пласт жизни – Олег внимательно изучал имеющуюся информацию об объекте возникшего интереса. Тем и была прекрасна научно-популярная журналистика, что таким образом удавалось вместо одной прожить как минимум двенадцать жизней каждый год – таков был статейный план у младших редакторов.
Двенадцать – это собственных статей. А еще следовало отредактировать двадцать четыре чужих. А предварительно выбрать темы, найти авторов, уговорить их написать материал за те смешные гонорары, которыми располагало издание. В общем, довольно муторное дело. Но опять-таки позволяющее проникнуть в очередные новые кластеры бытия.
Потому-то и не мог Парамонов понять Серегу Рахманина, который делал вроде бы все то же самое, но без кайфа для читателя и, главное, без кайфа для себя.
Вот же придурок!
На сегодня, субботу то есть, у него тоже планировалась работенка. Примерно такого же свойства: поиск и проверка данных. Интернет, конечно, существенно облегчил жизнь, подложив под руку все знания мира, но и усложнил одновременно: теперь требовалось звериное чутье, чтобы не захлебнуться в море информации. И еще не нарваться на некорректную инфу, активно сливаемую в сеть миллионами дилетантов.
Поэтому, когда раздался звонок и в трубке послышался Олин голос, он испытал два чувства одновременно.
Приятно, что позвонила. С ней, в отличие от других, можно говорить обо всем.
Тем более что других не было.
А досада возникла оттого, что обещанная даме субботняя прогулка за город нарушала его рабочие планы.
Но ничего не поделаешь. Парамонов не относился к людям, обещанное которыми следовало ждать три года.
– Куда поедем? – спросил он Ольгу.
– А куда хочешь, я нигде не была, – беззаботно ответила та.
Олег уловил скрытый смысл – не была с тобой. Его все же смущало это очевидное покушение на его свободу. Но не настолько, чтобы отказываться от совместных прогулок.
– А поехали в авиационный музей, в Монино? – вдруг предложил Парамонов.
– С удовольствием, – откликнулась Ольга.
«Нет, определенно надо на ней жениться», – ухмыльнулся Олег. Ну где еще найдешь девушку, с удовольствием направляющуюся в музей авиации?
Правда, сначала все равно следовало подлечиться у Марка Вениаминовича: нехорошо строить матримониальные планы с полуневестой-полувдовой.
Парамонов планировал добраться до Монино на такси, но все решилось иначе: Ольга подкатила к его дому на своей «жигулиной» «шестерке», и пересаживаться в другую машину показалось ей глупым.
Зато успела окинуть глазом дом, из которого вышел Олег. Дом удивил: в ее представлении низкооплачиваемый младший редактор должен был жить в чем-то типа пятиэтажной «хрущевки».
Олег улыбнулся: это она еще не видела его пятикомнатной квартирки на Профсоюзной! Он уже много лет сдает ее через управление по обслуживанию дипкорпуса, благодаря чему Парамонову неважно, есть в нынешнем квартале премия в редакции или нет. Более того, даже если зарплата в этом квартале отсутствовала бы, он тоже бы не сильно заметил изменения своего материального положения.
А еще есть дача в Крыму.
И дача под Москвой.
Обе потихоньку отступают под натиском джунглей – одному туда ехать совсем не хочется.
И даже «Волга» имеется, светло-голубая «двадцать первая», с оленем на капоте, на отличном ходу и с еще черными номерами.
Олег ее не использует. Но тратит сто долларов в месяц, чтобы Сашка – сын бывшего папиного водителя дяди Димы и тоже водитель – содержал ее в порядке и полной готовности к выезду.
Да, спасибо отцу. Если б не он, младший Парамонов лишился бы значительной части своего нынешнего олимпийского спокойствия – и в отношении денег, и в отношении карьеры. Он отдает себе в этом отчет: легко гнуть свою линию, когда все материальные проблемы решены за тебя папой. Причем на всю жизнь.
– Неплохой дом, – сказала Ольга, почему-то не порадовавшись за друга.
– Да, – безразлично подтвердил ее пассажир.
– Как в Монино ехать? – спросила она.
– По Горьковскому шоссе.
На удивление, на выезде из города было беспробочно. До места тоже добрались быстро – не так это и далеко находилось от столицы.
Да и музей оказался нестандартным: прямо под открытым небом на бетонных дорожках стояла вся гордость советской и российской авиации.
Нестандартность музея заключалась и в том, что в летний солнечный выходной день он был… закрыт.
Ольга уже обдумывала «запасной аэродром» – не монинский то бишь, – но выяснилось, что Олег успел порешать все проблемы.
Похоже, его тут знали.
Смотритель кивнул уважительно. А вызванный на разговор какой-то полковник с голубыми просветами в погонах – так тот вообще радостно тряс младшему редактору руку.
– Ты что, замаскированный генерал ФСБ? – рассмеялась Ольга, когда полковник даже предложил им индивидуального экскурсовода. Олег, правда, отказался, но его дама уже понимала, что далеко не каждому в этом полугарнизоне-полумузее оказывается такой прием.
– Нет, – коротко ответил Парамонов.
– А кто?
И тут Олег сказал. Сам не ожидая, как это часто с ним случалось в беседах с Ольгой:
– Папин сын.
– В каком смысле?
– В прямом. Ситуацию с мамой папа мне не объяснил, а сам я, когда отец умер, не стал ничего раскапывать. Раз он при жизни этого не сделал.
– Так ты вообще без мамы жил?
– Да. Папа во второй раз не женился.
– А кто же вас кормил-поил?
– Домработница. Тетя Паша. Она и сейчас жива. А на объектах, меня отец часто с собой везде таскал, так там генеральская столовка была получше современного ресторана.
– Он был генерал? – Ольга становилась все менее оживленной.
– Инженер-генерал-лейтенант.
– Вот почему у тебя квартира в таком доме.
– А что, мне должно быть стыдно? Тогда должен сообщить: у меня еще есть не заработанная мной огромная квартира на Профсоюзной, пара дач и машина. А еще эллинг в Завидово. Даже вроде с яхтой, не знаю точно. Так что, Оль, я должен умереть от стыда?
– При чем здесь ты? – печально спросила Ольга.
– Я тебя не понимаю, – сказал наконец остывший Парамонов. – А кто тогда при чем?
– Я при чем, – грустно сказала женщина. – Я ж хотела тебя захапать. Женить на себе умного и доброго младшего редактора. И нищего к тому же. Вдвоем мы бы вели радостную, пусть и не шикарную, жизнь. А тут получается принц натуральный. А принц, боюсь, мне не по зубам.
– Дурила ты, Оль, – сразу успокоился Олег. – Во-первых, я жениться никогда не собирался. В том числе на тебе.
– Спасибо, милый, – галантно поблагодарила Ольга.
– А во-вторых, – как ни в чем не бывало, продолжил Парамонов, – извини, что завелся. Это у меня, можно сказать, родимое пятно прошлого. Я ж сам собой ничего не представляю. Всё – папино. И когда мне об этом напоминают, я злюсь. Хотя, – после паузы добавил он, – чего злиться на правду?
– А то, что ты – талантливый журналист, этого мало?
– Маловато. По сравнению с генерал-лейтенантом.
– Ладно, – обидно быстро согласилась Ольга. – Пусть журналист – мало. Даже талантливый. А как насчет поэта? Немножко, конечно, мрачновато – но ведь сильно:
Мы стоим на узком пятачке.
И твоя рука – в моей руке.
И твои глаза – в моих глазах.
Хорошо не думать о делах.
Хорошо не думать ни о чем.
Ощущать плечо своим плечом.
И не знать о том, что через год —
Эта явь, как смутный сон, пройдет…
– Это юношеский период, – слегка смутился Парамонов.
– Давай взрослый, – легко согласилась Ольга. И выдала:
Вместо двери – кусочки бамбука
На висячих шнурках.
В эту дверь ты входила без стука,
Аксиомы поправ.
Свет от солнца, ползущего низко,
На бамбуке блестит.
На столе, на обрывке – записка:
«Улетаю. Прости».
Выгнув к солнцу зеленые руки,
Тощий кактус растет.
В занавеске суставы бамбука
Исполняют фокстрот.
Нити щелкают сухо и нервно.
Играют лучом.
Ты ушла, торопясь, и, наверно,
Их задела плечом.
– Это тоже ближе к юности, – махнул рукой автор.
– А что ближе к настоящему? – спросила женщина.
– Ближе к настоящему? – задумался Олег. – Ну, например, это.
Он уже приготовился прочесть, как вдруг замолк.
– Ну, так что же ты?
– Боюсь, тебе не понравится.
– А это уже, милый, не тебе решать, – неожиданно серьезно сказала Ольга.
– Хорошо, – согласился Парамонов, извлекая из кармана смятый листок бумаги:
Мне б нарваться на пулю
В злой холодной ночи.
Как в бою, не почуяв —
Через край проскочить.
Через край самый дальний,
Что нормальных людей
Угнетает печалью
От начала их дней.
Унижает печалью
До дней их конца.
Проскочить бы, не чая,
Не меняя лица,
Через край окаянный,
Не сжимая виски.
Эх, нарваться б на пулю!
Чтоб не сдохнуть с тоски.
– Ты и в самом деле хороший поэт, – тихо сказала Ольга. – Только…
– Только лечиться надо? – нехорошо улыбнулся Олег.
Некоторое время они шли по асфальтовой дорожке молча.
– Кстати, – вдруг спохватился он. – А откуда ты вообще знаешь, что я пишу стихи? Да еще наизусть шпаришь.