– А тебе что, неприятно? – лукаво улыбнулась Ольга.
– Не знаю, – честно ответил Парамонов. – Еще не решил.
– Про то, что ты поэт, все знают. Раньше в редакции был только один компьютер, в общей комнате. А ты не всегда уничтожал за собой файлы. Сейчас еще проще: твой комп в сети.
– И ты лазишь в мои личные файлы? – поразился Парамонов.
– Регулярно, – мгновенно раскололась Ольга. – Я же не могу залезть в твою голову. Так что хоть так.
– Ну ты даешь! – восхитился Олег.
За такой волнующей и полной открытий беседой они уже дошли до первых самолетных стоянок.
Да, здесь сыну инженер-генерал-лейтенанта действительно не требовался экскурсовод.
– Это машина Мясищева. – Он уважительно погладил стойку шасси огромного четырехдвигательного реактивного монстра. – Обогнала свой век. Потому и не была в большой серии. Хотя служила очень долго: еще детали к «Бурану» по воздуху таскала. Да и сейчас, я думаю, после небольшого ремонта наверняка взлетит. А вот эта – «Ту-144», первый сверхзвуковой пассажирский.
– А я думала, «Конкорд» первый, – то ли спросила, то ли сказала Ольга.
– Нет, первым взлетел наш. Идея была хорошая: у них – за три часа пересекать Атлантику, у нас – долетать до Владика.
– Значит, мы выиграли тот раунд?
– Никто не выиграл, – вздохнул Парамонов. – Нефть подорожала, и скорость стала слишком накладным удовольствием. Правда, «Конкорд» еще полетал на трансатлантических линиях. Но в большую серию не пошел.
– А наш?
– Наш, первый, разбился в Ле-Бурже. В коммерческую эксплуатацию эти машины так и не поступили. Возили что-то по мелочи из Средней Азии. Короче, с точки зрения экономики – тупиковый проект. Хотя с точки зрения развития техники – прорывный.
– А мне больше нравятся старые самолетики, – призналась барышня, показывая на покрашенный зеленой краской небольшой моноплан. – Они какие-то… наивные, что ли. Крылья, как у бабочки. Винт красивый. Милые очень.
– Ну, этот милый самолетик много жизней погубил, – улыбнулся Олег. – «Як-3», последняя машина бюро Яковлева, участвовавшая в войне. Самый легкий истребитель того времени. И один из самых маневренных.
– Лучше «мессеров»? – Ольгины познания явно были ограничены художественной литературой.
– Так нельзя сказать. Французы, например, из эскадрильи «Нормандия – Неман», выбрали в качестве оружия именно его. И даже после войны улетели на подаренных им самолетах во Францию. Те немногие, кто остался жив, – уточнил он.
– Значит, хорошая машина?
– Конечно, хорошая. Достаточно скоростная и очень маневренная, особенно у земли. А большинство боев второй половины войны – массовые драки, «собачьи схватки» – происходили именно у земли. То есть требовали от аппарата максимальной маневренности. Вооружен он был, правда, слабовато – маленькая пушка и пулемет. Однако практически все приехавшие к нам воевать французы были опытными летунами. Большинство имело боевые навыки. Так что «Як-3» в их руках представлял грозную опасность.
– Но… – сказала Ольга.
– Что «но»? – не понял Олег.
– По интонационной окраске твоего повествования дальше следует «но»…
– «Но» тоже были, – согласился Парамонов. – Про слабое по сравнению с «мессерами» и «фокке-вульфами» вооружение, я уже сказал. А этот самолетик – еще и фанерный.
– Из обычной фанеры? – ужаснулась слушательница.
– Из авиационной. Но это ничего не меняет. Любое попадание, как правило, было фатальным. Это не «Ил-2», в котором по возвращении из боя дыр могло быть больше, чем неповрежденной поверхности. Один залп – и ты факел.
– А у немцев?
– «Ме сто девятые», все серии, дюралевые. Баки обтянуты сырой резиной, у асов – лосиной кожей. И, конечно, несравнимо более сильное вооружение. В одиночном бою с немецким истребителем «Як-3» еще имел неплохие шансы. А теперь представь, что он летит на перехват строя бомбардировщиков. Или на штурмовку пехотных позиций. И в него, в фанеру эту, палят десятки, а то и сотни, разнокалиберных стволов. Просто у нас была другая концепция ведения войны. К сожалению.
– Почему к сожалению?
– Потому что в России люди всегда были не более чем расходным материалом, – горько сказал Парамонов. – Фанерные самолеты можно было шлепать десятками тысяч. На них сажать те же десятки тысяч необученных пацанов. Их учили взлетать и садиться, остальное они должны были получить в боях. Средний срок службы – три-пять вылетов. Одноразовый самолет, одноразовые пилоты.
– А как же Покрышкин, Кожедуб? – Нет, все-таки Ольга была гораздо более подкована, чем можно было ожидать от барышни.
– Это, несомненно, настоящие асы и герои. Покрышкин – кадровый пилот, пятьдесят девять сбитых лично. Прошел всю войну. Воевал в основном на «аэрокобрах», американских истребителях, поставлявшихся нам по «ленд-лизу». Кожедуб, шестьдесят два сбитых лично, воевал на «лавочкинах», относительно тяжелых советских истребителях. Причем во второй половине войны, когда численный перевес нашей авиации уже был заметен. У немцев же количество пилотов, сбивших более ста самолетов противника – десятки. Среди них – женщины. В конце войны в Люфтваффе воевали два типа серийных реактивных истребителя. Это просто другой уровень техники.
– Почему же тогда мы выиграли? – Вопрос был провокационный.
– Потому что кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет, – улыбнулся Парамонов. Но улыбка быстро исчезла: – Мой дед на «Як-3» как раз и совершил один боевой вылет. Хорошо, успел родить до армии моего отца.
Некоторое время они молча шли по бетонным стоянкам. На них – как птицы с подрезанными крыльями – стояли самолеты. Многие из них по техническим параметрам еще могли бы взлететь. Но немногим доведется это сделать…
Ольга решила слегка расшевелить атмосферу.
– Смотри, как очки чудовища, – сказала она, показывая на хищный, приземистый, развернутый к ним высоченным хвостом-килем и соплами моторов, силуэт реактивного истребителя восьмидесятых.
– Эта схема, двухдвигательная, так на сленге и называется: «очки», – пояснил Парамонов.
– Какие же они здоровенные! – восхитилась Ольга. – А туда залезть можно?
– Не советую, – честно предупредил Олег.
– Из черной пещеры нету выхода?
– Есть.
– Ну, тогда пока. – Ольга оказалась девушкой вполне спортивной, да и шасси грозного истребителя не было высоким.
– Ты хоть сфотай меня! – Она уже выглядывала из сопла реактивного двигателя.
Парамонов пару раз добросовестно щелкнул «мыльницей».
– Вылезешь – я тебя еще раз щелкну, – пообещал он. – Кадры занятные будут.
– А что такое? – Ольга, опершись на протянутую руку, уже спустилась на бетонку.
– Посмотри на себя, – невозмутимо сказал Парамонов.
– Ой! Ой! О ужас! – запричитала барышня. Ее белое обтягивающее тело платье – равно как и кофточка того же цвета – все покрылось серыми и черными пятнами. Сажа от когда-то сгоревшего в двигателях керосина. – Что ж ты не предупредил?
– Я не предупредил? – Парамонов изо всех сил сдерживался, чтобы не расхохотаться. – Я ж сказал: не советую!
– Сказал бы «запрещаю»! – чуть не плакала Ольга. – Как я теперь домой поеду? Да даже до машины дойду?
Олег наконец пожалел неудачливую экспериментаторшу.
– Я знаю как, – сказал он и в лес девицу поволок.
Выйдя – с предварительным звонком – через боковой КПП, они оказались в настоящем лесу. Высокие сосны, небольшой еловый подрост. Но идти можно было спокойно, даже не по тропам, что Парамонов и делал. Ориентировался он в этом лесном массиве прекрасно.
– Сейчас здесь будет озерцо. Не Коктебель, конечно. Но искупаться можно. К тому же тут не бывает людей.
– Ты уверен? – Меньше всего Ольге нужны были свидетели ее позора.
– Уверен. Сюда нет подъезда. А современный народ пешком не ходит.
Так и оказалось.
Озерцо было еще меньше, чем когда Олег его видел в последний раз: и без того недлинные берега постепенно заболачивались и зарастали осокой. Лишь в одном месте – там, где раньше был пляжик, – сохранился небольшой, метра в три, песчаный заход в воду. И то его нашли не сразу – место со всех сторон уже было окружено буйной растительностью.
– Слава богу, – выдохнула барышня. И тут же смутилась: – Только я без купальника.
– Ты б лучше переживала, что без стирального порошка, – усмехнулся Парамонов.
– Тоже мне, умник! – буркнула Ольга, хотя раздеться так и не решилась.
– Не переживай, я могу отвернуться, – сказал Олег.
– Да можешь и не отворачиваться, – сказала Ольга. – Мне после такого все равно.
И тут же – не вполне, конечно, логично:
– А вдруг кто-нибудь на нас еще смотрит?
– Наверняка смотрит, – спокойно сказал Парамонов.
Ольга от ужаса мгновенно опустила уже было приподнятый подол когда-то белого платья.
– Кто?
– Не знаю, как сейчас, а раньше постоянно спутники американские здесь торчали, фотографировали. Вот разденешься, а твои снимочки – на стол ихнему президенту.
– Ихнему! – передразнила барышня. – Тоже мне редактор.
– «Ихнему» лучше звучит, чем «их». Кроме того, мое авторское право. Как хочу, так и говорю.
– Ладно уж, автор. Ты лучше действительно отвернись. – Она все-таки подняла двумя руками подол, собираясь стащить платье через голову.
– А ноги у тебя красивые, – тихо сказал Олег.
Минуту назад он точно не собирался этого делать – тем более, безо всяких средств предохранения, – но сейчас как будто кто-то его подтолкнул.
Он в два шага подошел к Ольге, и та свое платье в итоге так и не сняла.
Хотя и обратно не натянула.
Земля была теплая. А трава была мягкая. И даже если бы были здесь какие-то колючки – Парамонов успел подложить Ольге под, скажем так, спину свою спортивную курточку.
Ольга не сопротивлялась, наоборот, сделала так, чтобы ему было удобнее, и, пока он не насытился ею, нежно гладила его ладонями по спине, по затылку.