Лета готова.
Она кивает и говорит себе: дам Мрачному Мельнику еще минуту, пусть появится перед ней прямо из вьюги.
– Я здесь! – кричит она всему, что может ее услышать.
Еще сорок пять секунд.
Баннер сейчас на нее не смотрит. Может, пристраивает где-то Эдриен или пошел глянуть, как там Фарма в камере предварительного заключения, или возится с генератором, или в очередной раз пытается по рации связаться с Рексом Алленом, или… какая разница?
Пусть с этим конкретным лисом в курятнике схлестнется Лета, ладно? Не Баннер. Что у него есть? Пули и власть, но слэшера таким не возьмешь.
Тридцать секунд.
Чем бы ни был занят в участке Баннер, там тихо. Перед тем как он постучал в заднюю дверь – так отморозил пальцы, что не мог справиться с ключами, – телефоны звонить перестали. Либо что-то на линии, либо вышли из строя башни для связи. А возможно, и то и другое.
– Запишите на мой счет, – бормочет Лета. А заодно – новый дробовик для Рекса Аллена. И новые снегоуборочные машины. Башни сейчас очень пригодились бы для связи с Плезант-Вэлли, помогли бы сэкономить время и нервы, так?
Такое больше не повторится.
И сейчас можно было обойтись без этого.
Во всех слэшерах, какие Лета знает назубок, поражает не то, что Джейсон или Майкл возвращаются, что все это просто снится Фредди, что Призрачное Лицо оказывается во множественном числе, что число трупов растет и растет из-за детской куклы. Дело в другом: например, в «Лагере чирлидерш» или «Лагере с ночевкой» трупы школьников множатся, а администрации лагеря хоть бы что.
Может, так оно и в жизни? От семи или восьми убитых в Пруфроке школьников, конечно, не отмахнешься, но… потом. Сейчас про них знают только Лета, Баннер и Дженнифер: не объявлять же об этом по всему городу, чтобы люди запирали двери, проверяли окна, заряжали винтовки?
И что в итоге?
Трупы школьников множатся, а городу будто нет до этого дела. Выходит, трупов станет еще больше?
Что будет с Синн через пять лет? Превратится в копию сестры? Сомнительная награда за то, что пережила этот ужас.
Другой вариант – станет жить с синтетической челюстью, на восемьдесят процентов превратится в тайную наркоманку.
Пятнадцать секунд.
Отсрочка почти закончилась.
Надо вылезать из своих мыслей и искать путь к выживанию, закрыть пляжи, помешать мужу ловить убийцу, с которым ему не справиться.
За спиной у Леты, ярдах в тридцати – в такой буран тридцать ярдов можно считать милей, – в первом боксе Лонни обхаживает свой драгоценный ратрак. А прямо перед ней – место, где однажды в праздник ухлопали двенадцать человек. Включая ее отца.
А здесь, где она сейчас сидит, она впервые по-настоящему посмотрела в глаза Дженнифер, когда та еще была Джейд.
В тот день стояла жара. И прохладней так и не стало… пока всех не похоронили. Пока всех жертв «Бойни в День независимости» не зарыли в землю, не оплакали.
А что Пруфрок будет делать сейчас? Сейчас в землю никого не зароешь – насквозь промерзла. Как плакать над могилой, если слезы тут же превращаются в льдинки? Впрочем, плакать не запретишь.
Кстати, некоторые из этих школьников попали в Пруфрок всего несколько месяцев назад, так? Где родители захотят их хоронить?
– Запишите на мой счет, – повторяет Лета и в подтверждение кивает: перевозку тел, похоронные услуги оплатит она. Все оплатит, но это уже не имеет значения. Одной капелькой в ведре больше, одной меньше, но уровень воды в нем все тот же, а если и уменьшится, за ним стоит шеренга других ведер – тут даже у Леты средств не хватит.
Секунды кончились.
Лета смотрит в белизну у себя под ногами, где только что занималась раскопками… Как называется фильм, где парень копается в туалетном дерьме, ищет упаковку с героином, которую засунул себе в задницу, а потом по случайности высрал?
Не важно.
Это была не она.
Слово «срать» вообще не из ее лексикона.
Она отводит взгляд от места раскопок, смотрит туда, где шла, гоняясь за лыжной одеждой, и… это след ноги?
Нет, слишком узкий, слишком округлый, не от человеческой ноги… Копыто?
Лета опускается на колено и не спеша, словно тут надо действовать украдкой, нащупывает ложбинку, которую уже засыпает порошей. Внизу снег от копыта уплотнился, стал льдом.
Зачем лосю или оленю понадобилось сегодня идти по льду? Зачем ему вообще в город?
Лета закрывает глаза: лучше ощутить отпечаток, запечатлеть его в памяти, сблизиться с этим животным, попытаться вступить с ним в контакт – и вдруг слышит за спиной рев бензопилы.
Она не вздрагивает, потому что ждала этого, можно сказать, напрашивалась.
«Спасибо», – говорит она себе и втягивает воздух, потому что сейчас кинется вперед как есть, кинется в эту идеальную белизну и будет бежать, пока не спасет всех в Пруфроке.
Но прежде надо оглянуться. Иначе нельзя. Надо увидеть.
Поначалу вокруг лишь белая вьюга, ураганные порывы, снежные вихри, но когда немного проясняется…
Это Дженнифер – в снегоходе, который как бы угнала. Куртка покрылась инеем, на руках вязаные варежки, смешнее не придумаешь, капюшон плотно облегает лицо, а на глазах – очки для плавания. Она похожа на эскимоску с черно-белой фотографии столетней давности: чтобы не ослепнуть от снега, эскимосы надевали на глаза очки-щелочки из моржового бивня.
Про эти очки Лета знает по одной причине: то ли мистер Сэмюэлс, то ли мистер Бейкер – кто именно, она не помнит, – назвал свою похожую на сигарету яхту «Умиак». Вот и пришлось заняться образованием: она приоткрыла завесу для Синн и Джинджер, рассказала им про эту культуру, да и сама о ней кое-что узнала.
– Мой отец тоже так делал, – говорит Дженнифер сквозь ветер, стараясь перекричать урчащий двигатель снегохода.
– Как делал? – спрашивает Лета, глядя на свою руку в снегу, во вмятинке от копыта.
– Думал, раз он индеец, охота у него в крови.
– Он охотился? – Лета поднимается, стряхивает с себя снег.
– Еще как! За пивом, ага. – Дженнифер отводит назад рычаг управления, проверяет, не заглох ли двигатель.
Все работает, и Дженнифер перехватывает взгляд Леты: та смотрит в сторону полицейского участка.
– Подвезти? – спрашивает Дженнифер.
Заклеенная мутным скотчем дверь подрагивает.
– Ты куда собиралась? – спрашивает Лета.
Дженнифер подбородком показывает на лед, на ту сторону озера Индиан:
– В Терра-Нову.
– В Терра-Нову, – повторяет Лета против воли. Два слова пленены в пещере ее зубов, они словно хотят ее утопить. Она тоже смотрит в гигантскую белизну.
Надо бы вернуться в участок.
Сменить Баннера, покормить Эдриен, еще раз извиниться перед Фармой, почистить именной дробовик шерифа, укрепить дверь, а заодно закрыть все пляжи, раз такое дело.
Вместо этого она подходит к Дженнифер, садится сзади, обхватывает за талию.
– Очков у меня нет, – говорит она с невнятным бульканьем, прижимается головой к плечу Дженнифер и закрывает глаза.
– Держись, – предупреждает Дженнифер, дергает рычаг, и они едут вперед, в глубь этой круговерти. Спиной Лета чувствует чей-то взгляд, но глаз не открывает.
В больших мастерских при обслуживании автомобилей коврики накрывают бумагой и надевают перчатки, какими пользуются при осмотре места преступления, но Лонни никогда этого не понимал. И когда он вытирает губы, глядя, как девушка-богачка отъезжает на снегоходе, от него пахнет смазкой, а под носом, возможно, возникают черные как смоль усы. В очередной раз.
Но он должен радоваться, что вообще не лишился пальцев. Он обязательно расскажет Рексу Аллену, как его новая сотрудница пальнула из его оружия по добропорядочному гражданину Пруфрока. Его ведро – это тоже деньги. А разлитая жидкость для лобового стекла, сломанная швабра? Но был и вполне реальный ущерб: когда Лонни вернулся в мастерскую, чтобы подтянуть разболтавшиеся гусеницы и все как следует подрегулировать – работа стоит сорок пять долларов в час, – пропановый обогреватель, который не позволяет инструментам замерзнуть, отогрел самого Лонни.
От боли он осел на колени.
Он думал, что комбинезон и рабочая куртка защитят его от летающих снарядов, в которые превратились осколки его ведра, но оказалось – нет. Есть такие невезучие люди. Те крошечные снарядики вонзились ему в шею и плечи со скоростью звука, будто его подвергла бомбежке флотилия остроносых кораблей инопланетян.
Со временем из-за тепла его особая смесь воды из шланга и жидкости для лобового стекла растаяла и начала капать ему на мышцы шеи. Капельки крови, которые он хотел смахнуть, оказались водянистыми и попали ему на уши. Началось жжение. Не такое, как в детстве, когда он пацаном вскарабкался на дерево, головой уткнулся в жужжащее гнездо, и шмели посыпались ему за воротник, – но поездкой на пикник это тоже не назовешь. Скорее… будто на тебя ополчилась целая куча муравьев? Пару минут Лонни думал, что ему пришел конец.
Вдруг жидкость для лобового стекла доберется до сердца и зажмет его в тиски?
Вдруг на острие этих сердитых космических корабликов грязный пластик от ведра? И кораблики штурмуют его кровеносные сосуды, норовя остановить работу его мозга, начисто его вырубить?
А если еще и слух пострадал? Он всего-то пытался урезонить Фарму. Вот и будь в Пруфроке добрым самаритянином!
Ну, Фарма давно напрашивался. Сколько раз за последние двадцать шесть лет он издевался над заиканием Лонни? Не важно, что Лонни стал заикой по вине Фармы – его и Клейта. И без Открывашки не обошлось, надо полагать. А еще там были Кимми Дэниэлс и Мисти Кристи.
А вот Мелани ни при чем. Она не виновата. Она просто тонула, тонула и кричала, что какая-то холодная рука схватила ее за коленку. Это был не он, не Лонни, сомнений нет, а кто-то из тех придурков, хотя они стояли на расстоянии друг от друга и писали. Наверное, к ней подобрался Клейт: он вроде был ее приятелем, и только он мог коснуться ее ноги, не получив за это по башке.