Ну, не важно. Они знали, что Мелани шутит. Или так думали. Вспоминали случай, когда Фарма – тогда его еще звали Реми – типа утопил Открывашку. Которого тогда звали Младшим, Лонни помнит. Но Кимми уже была Кимми, Лонни, как всегда, был Лонни, но тогда, как любил говорить Фарма, еще не «брызгал слюной», выплевывая из себя «Л-л-л-лонни».
Если верить доку Уилсону, у которого в 1993 году тоже молоко на губах не обсохло, заикание Лонни объяснялось так: его мозг не может смириться с тем, что у него на глазах тонула девочка, но со временем – чем дальше в прошлое будет уходить тот день на озере, – его язык оклемается.
Молодец, док, хорошее объяснение.
Х-х-хорошее.
Но на помощника шерифа Лонни обязательно пожалуется, тут вариантов нет. Тому надо было идти играть в футбол, а не лезть в законники. Правда, женился он удачно, с этим не поспоришь. Не важно, что эта молодая богачка – черная. Выписывает чеки налево и направо, каждый из чистого золота. И если Рекс Аллен станет объяснять Лонни, что его иск насчет повреждения слуха и морального ущерба опустошит местную казну, что ж, может, кое-кто вмешается и поможет не доводить дело до суда? Кое-кто, кому неохота, чтобы ее горе-муженек вылетел со своей первой работы?
Этот кое-кто мчится сейчас через озеро Индиан на пару с городским изгоем, бывшим и будущим, – чернокожая в компании краснокожей.
Через окно первого ремонтного бокса Лонни видит всех: вот Харди, поскрипывает на своих ходунках, ждет, когда его приберет старуха с косой. Новый учитель истории, одетый наподобие Джеймса Бонда в заставке. Вон Фарма барахтается в снегу, будто космические кораблики первый удар нанесли по нему. Заблудившийся лось, на котором выросла корочка льда.
Лонни известны кое-какие тайны: за его мастерской – в отсек не помещается – стоит снегоочиститель, который застрял на парковке у мотеля и едва не угодил в ручей.
Лонни знает: что-то там нечисто. Его Величество помощник шерифа в коробке для ключей оставил записку, мол, надо вытащить снегоочиститель из деревьев. Кабину завалило снегом, что-то там с лобовым стеклом. На самом деле, когда Лонни стряхнул снег и завел машину, капот был покрыт гидравлической жидкостью – видимо, лопнули трубки, что подают ее к цилиндрам очистителя.
Но гидравлическая жидкость не замерзает. И не становится красной, если на нее плюнуть.
Выходит, это кровь.
Значит… водитель снегоочистителя напился, что ли, не вписался в парковку, потом оказалось, что выбраться из машины ему мешают деревья, он вышиб ногой лобовое стекло и вылез наружу, по ходу дела порезался, и острые осколки добрались до какой-то артерии.
Как еще это объяснишь?
На этом можно заработать. Кто-то захочет позолотить ему ручку, чтобы он держал язык за зубами?
Ведь деньги за ущерб от ведра сразу не дадут, да?
Лонни хмыкает, локтем куртки вытирает стекло. Когда он подается вперед посмотреть, нет ли там чего-то еще, на чем можно заработать, дверь его бокса вздрагивает и падает прямо на него: это девушка-изгой и девушка-богачка услышали его мысли, поняли, что он за ними наблюдает, и вернулись, ч-ч-ч-чтобы…
Выговорить слово он не может.
До того, как она нашла на парковке дома престарелых Плезант-Вэлли задушенного сына Джослин Кейтс – глаза и рот за тонким пластиком открыты, руки вцепились в горло, – Дженнифер никогда не водила такой дурацкий и непривычный для нее транспорт, как снегоход. За четыре года она прошла много всяких заочных курсов, но ни один из них не включал езду на снегоходе. Можно применить навыки вождения автомобиля, но… ха-ха.
В начальной школе у нее был велосипед, но это были другие времена, другая девочка.
Все-таки, насколько можно судить, снегоход – штука несложная: включил и поехали. Дальше поворачиваешь ручки руля туда и сюда. Не сказать, что бином Ньютона.
Дженнифер притормаживает, когда съезжает с берега на поверхность озера, потом прибавляет скорость. За спиной, плотно прижавшись к ее торсу, крепко сжав бедра Дженнифер коленями, сидит Лета.
В городе, когда едешь по спрессованному снегу Главной улицы, снегоход пыхтит – типа приноравливается. Здесь, на льду, он просто летит, его почти не удержать. Снега здесь тоже хватает, хотя задувает меньше, но озеро не улица – снегоход едет иначе, быстрее, изящнее. Дженнифер может поворачивать, но не столько с помощью полозьев, сколько наклоном тела, за которым затем следуют полозья, если такое объяснение годится.
Не важно, годится или нет. Снегоход едет.
Когда вчера она по холоду плелась на дамбу, эта тяжелая прогулка заняла два часа. Сейчас, на чудо-машине, они уже почти пересекли озеро – почти, – а потом, когда она уже…
– Блин! – кричит Дженнифер и приподнимается; руки Леты соскальзывают ей на бедра.
Впереди причал, который Основатели установили на берегу Терра-Новы, и сейчас, когда озеро замерзло, он стал выше.
Дженнифер, как может, подается вперед, стараясь притормозить правым полозом – внутренним – и умоляя передние полозья хоть как-то зацепиться за снег, ведь иначе, если она и Лета воткнутся в причал, что реально, тогда… снегоход проскочит под пластиковой платформой, а их головы – нет.
Не задумываясь, Дженнифер отпускает руль и ныряет в сторону, по-боксерски прижав руки к голове, потому что ей, похоже, придется катиться по льду несколько миль.
На самом деле она скользит на бедре со скоростью снегохода. То есть переднее сиденье она бросила на произвол судьбы, а Лета с ключом, который выдернула из куртки Дженнифер, хочет справиться с новыми обстоятельствами: на нее летит причал, озеро под ней элегантно скользит, а снегоход ведет себя своевольно.
– Прыгай! – кричит, умоляет, надеется Дженнифер, но… надо знать Лету Мондрагон. За четыре года все ее рефлексы сохранились, хуже не стали. На них не повлияло ни материнство, ни брак, ни пластиковая челюсть.
Лета тянется вперед, хватает ручки руля, будто управляла снегоходом всю жизнь, и бросает себя в сторону, чтобы затормозить, как и хотела Дженнифер. Тело зависает над боком снегохода так, что колено елозит по ершистому снежному гребню. Но это только половина маневра. Лета позволяет снегоходу под тяжестью собственного веса развернуться, едет спиной и, наконец, выпрямляется, явно намереваясь выпрыгнуть на лед.
Но нет. Она встает и всем своим весом налегает на полозья, разворачивая их что есть силы, и это не просто плавный разворот – полозья взлетают вверх и описывают круг.
Центр тяжести меняется, угол движения тоже, и снегоход врезается в снег – делает то, что отказался делать для Дженнифер.
Полозья замедляют ход, потому что тяговое усилие изменилось. Мотор воет на высоких нотах, Лета максимально отводит рычаг назад, выворачивает его, но жесткий и прочный причал все равно не отступает, приближается; от столкновения не уйти, ей сейчас отшибет голову, она врежется в перекладины…
Дженнифер саму несет по льду, она скользит мимо и прекрасно видит, что столкновение почти неизбежно. Несколько дюймов. Если волосы у Леты, как раньше, пышные, словно в рекламе шампуня, они зацепятся за верхушку причала. Но та даже не оборачивается посмотреть, что ее ждет. Она настойчиво гнет свою линию. Потому что другого варианта у нее нет. И после секундной паузы, когда ее уже не тащит вперед, снегоход останавливается, полозья впиваются в снег, сила тяжести толкает ее в спину, сначала на фут, потом на ярд – и снегоход замирает.
Лета отпускает рычаг и плюхается на сиденье. Под Дженнифер уже не лед, а берег; она катится наверх через слежавшиеся сугробы, весь ее мир – сплошная белизна и холод, рот, глаза, нос и уши облеплены снегом, дурацкие очки для плавания куда-то улетели, их нет. Как они могли соскочить, когда ее голова, закрепленная куда хуже, все еще при ней?
Дженнифер сидит, обхватив руками колени, а Лета разбирается со снегоходом, вырубает мотор, а ключ цепляет себе на куртку.
– Похоже, я все свои жизни израсходовала, – говорит Дженнифер, позволяя Лете выдернуть себя из сугроба.
– Господи, я выгляжу на двадцать лет, – отвечает Лета с каменным лицом, в лучшем виде изображая Нэнси Томпсон.
– Ненавижу тебя, – говорит ей Дженнифер.
– А я – тебя, – отвечает Лета.
Вместе они поворачиваются к Терра-Нове.
– Блин, – произносит Лета.
Дженнифер смотрит на нее и одобрительно кивает: ругательный лексикон потихоньку осваивается.
– Зачем? – спрашивает Лета, и ветер рвет ее слова в клочья. – Зачем мы здесь?
Дженнифер просто кивает Лете: идем, мол, объяснять на пронзительном ветру малопонятную хрень не самое уместное занятие.
Первый дом, что нависает над ними, мелькает сквозь просветы вьюги. Тени и память подсказывают им: когда-то в этом доме жила Лета.
Он покрыт черной коркой, но все-таки стоит – обуглившийся призрак себя самого.
Дженнифер хочет подняться на ступеньки, но чувствует, что Лета остановилась.
– Что такое? – спрашивает Дженнифер.
Лета все смотрит вверх, качает головой, мол, ерунда, ничего особенного, потом ныряет вперед и хватается за протянутую Дженнифер руку. Не потому, что Лете требуется поддержка, дело в другом: вдруг крылечко под ней провалится, и она угодит в населенный всякой жутью подпол? Истории, в одну из которых они попали, такие пространства обожают.
Но половицы не проваливаются. Дженнифер мысленно награждает Стрелковые Очки благодарным кивком: отлично сколотил крылечко. Она не может привыкнуть, что его звали Грейд. Как можно дать такое имя своему ребенку? Да хоть кому?
Она готова повернуть затейливую почерневшую ручку, но Лета ее останавливает. Хочет открыть дверь сама.
Дверь поначалу упрямится, и Лета как следует налегает плечом – сильнее, чем может Дженнифер.
Вместо того чтобы распахнуться, дверь падает в дом – б-бум-м-м-м! – наверное, будя все привидения в Терра-Нове.
Лета ступает на эту высокую затейливую дверь, будто на гостевой коврик, Дженнифер идет за ней, стараясь охватить всю картину сразу. Она не имеет понятия, как тут все выглядело раньше. Сравнивать ей, в отличие от Леты, не с чем, но она готова биться об заклад, что пивные банки и презервативы в оригинальном варианте отсутствовали. В углу подстилка для спанья из рваной одежды, в том числе, кажется, заношенный до последней крайности форменный окружной комбинезон. В Пруфроке появились бомжи?