Но Фарма не успокаивается:
– Открывашка, Клейт, Кимми.
Столько ни в какой ратрак не залезут. Тем более двое из них на том свете.
– Заглохни! – командует Баннер снова и достает из-под ремня перцовый баллончик.
У металлической двери в конце прохода между камерами что-то происходит.
Палец Баннера дергается и наполняет перцовым распылителем почти все пространство вокруг камер.
– Шериф Аллен? – говорит он слабым голосом. – Фрэнси?
Кто, кроме представителей закона, будет ломиться в заднюю дверь? Только они, так?
– Наконец-то, наконец-то, – бормочет он, хочет убрать баллончик под ремень и, конечно, промахивается. Маленькая канистра брякается на пол и катится к решетке камеры.
Через секунду она исчезает: ее схватил Фарма.
Баннер падает на спину, вскидывает руки, но… Фарма кидается на заднюю стену?
Он разбивает перцовый баллончик о многослойное стекло наверху и с воплем, будто так струя будет бить дальше и сильнее, распыляет его.
Аэрозоль заканчивается вместе с воздухом в легких Баннера.
Он поворачивается к стене спиной и медленно сползает вниз, а баллончик со стуком катится по камере в сторону. У решетки останавливается.
Осторожно, стараясь не вдохнуть перцовые испарения, Баннер сквозь решетку достает баллончик двумя пальцами и убирает под ремень, ведь Рексу Аллену знать об этом необязательно, так?
– Не открывай, – говорит Фарма, имея в виду дверь.
Баннер ее открывает.
Перед ним алюминиевые ходунки, на одной ножке – теннисный мячик. Вместе с ходунками внутрь врывается много снега.
– Какого… – говорит Баннер и делает шаг наружу, готовый ко всему. Но не к Харди – тот, запорошенный белым снегом, упал перед дверью, изо рта вырываются замерзшие облачка пара, в глазах краснота от перца.
– В мои времена гостей так не встречали, – говорит он.
– Я… я… – Баннер не может подобрать слова. – Это Фарма. Он…
– Забрал твой баллончик? – рычит Харди, пораженный такой некомпетентностью.
– Уже нет, – говорит Баннер как можно спокойнее и обходит Харди, смотрит вдоль тыльной части здания.
Но Харди пришел на ходунках, и оставленные им следы ни о чем не говорят.
– Хм. – Баннер затаскивает ходунки внутрь, придерживая для Харди дверь.
– Ты не спросил, зачем я сюда пришел, помощник шерифа, – говорит Харди, чуть щуря глаза.
– Мне надо это знать? – спрашивает Баннер.
– По Главной улице бродят подростки, – говорит Харди, откашливаясь.
– И что? – спрашивает Баннер.
– Ничем хорошим это не кончится.
Возразить Баннеру нечего.
– Открыть дверь мне хотела твоя дочка, – говорит Харди, имея в виду наружную дверь, заклеенную скотчем. То есть Эдриен не осталась сидеть в кресле, как ей было велено. Надо же!
– Наружная дверь больше не открывается, – говорит Баннер, считая, что забивает гвоздь в крышку собственного гроба. – Лета вышла через эту.
– Куда она направилась? – Наверное, Харди видел, что ее грузовичок запаркован здесь же, на стоянке для инвалидов.
– С Дженнифер Дэниэлс, надо полагать. – Подбородком Баннер указывает за спину Харди.
Тот поворачивается, смотрит на бушующую белизну, за которой прячется озеро, качает головой.
– Боюсь, из этого тоже ничего хорошего не выйдет.
Он заталкивает в помещение ходунки и заходит сам.
Баннер придерживает дверь и говорит себе: сейчас из снега явится Лета. Ну, давай же, давай.
Но Леты нет, он ждет еще какое-то время, но впустую.
«Хотел бы он остановиться, но сделать это нелегко».
Это первая строчка одной из дурацких песен в стиле кантри, которые так любил его отец. Они навсегда оставили отпечаток в его душе, сердце, повлияли на психику.
Будь у него выбор, он предпочел бы песню Фила Коллинза «Сегодня в воздухе». Стоит ему закрыть глаза, он видит себя на пристани. Он стоит, как Памела Вурхиз из «Фредди против Джейсона», которая смотрит на тонущего в Хрустальном озере Джейсона. И по какой-то причине не кидается в воду его спасать.
Потому что вытаскивать кого-то из воды – это дело вожатых? То есть спрос с них, виноваты они.
Или… зловещая, конечно, мысль… может, прийти на помощь не позволяет ее сын? И если он утонет, она будет спасена, освободится от бремени материнства, с которым Элиас оставил ее наедине? Или в последних конвульсиях сына она видит сладкую месть, которую воплощает в жизнь? И какая-то ее часть всегда лежала под узкой койкой в той хижине Кровавого Лагеря, она прижимала к груди стрелу, чье шероховатое острие так и рвалось проткнуть тонкий матрас?
«Вполне возможно», – думает Клод Армитедж.
Он понимает, каково это – лежать в густой темноте и ждать, когда сможешь о себе заявить. У него раздуваются легкие, когда кровать скрипит под весом двух людей, не знающих, что́ им уготовано и как это будет чудесно.
Он хотел бы себя остановить, да, но это не так-то просто. Управлять своими мыслями, желаниями, потребностями ты не можешь.
Но можно, пока отец на работе, согнуть через колено все его клюшки для гольфа – этот металл так здорово гнется. Можно, когда отец крушит сломанной отверткой твою коллекцию игрушечных манекенов, поднести зажигалку к конверту каждого из его фирменных альбомов в стиле кантри, поводить под ними алчущим пламенем и слегка подпалить конверт – кому он нужен, этот дурацкий конверт? Расплавить надо виниловый диск, чтобы стал липким.
Джонни Пейчек, Тэмми Винетт, Томполл Глейзер, Билли Джо Шейвер – он трудился почти до восхода солнца, пришлось даже заправлять зажигалку, но оно того стоило.
Тогда он и не думал говорить себе «остановись».
В отместку, пока на следующей неделе он был в школе, отец размотал все его видеокассеты со слэшерами и оставил их скрученными, переливающимися и навсегда сморщенными у телевизора, будто на последнем издыхании они ползли к единственному известному им дому.
Легко не получается, но выход Клод нашел: закончить школу раньше срока с хорошими отметками, сорваться на учебу в колледж, зарабатывать на чем придется и никогда не оглядываться, прихватив с собой только имя и фамилию.
Из всех масок, смотрящих со стен его кабинета, в мрачные минуты он надевает на себя одну, которую забрал с собой, когда уезжал из Коламбуса, штат Огайо. Это ковбойская шляпа отца; он всегда уверял, что именно ее носил Джонни Ли в фильме «Городской ковбой» – на эту картину он просто молился. Шляпа слегка помята и потерта, поля подкручены и знавали лучшие времена, круг пропитан по́том до такой степени, что можно делать анализ ДНК и подтвердить или опровергнуть ее подлинность. Ее нельзя злодейски опустить на лоб, иначе ничего не увидишь, когда будешь делать свою грязную работу, зато спереди у нее лента с пушистым пером, и выглядит шляпа идеальнее некуда.
Еще лучше то, что у отца ее больше нет.
Но эта шляпа, а еще очки для сварки ей в пару появляются только по самому особому случаю.
А сейчас на льду все равно никого нет, и на нем резиновая маска, как у Девочки на велосипеде из сериала «Ходячие мертвецы». Зомби к слэшерам обычно не имеют отношения, разве что «Пятница, тринадцатое, часть 6», где Джейсон либо живет, либо кого-то караулит, но лицо Девочки на велосипеде… Глупо, конечно, Клод и сам знает, глупо и даже неловко, но…
Вот бы сняли сиквел к «Занавесу».
Самое простое – натянуть на себя маску колдуньи для классической сцены катания на льду, рубец от которой остался у целого поколения, но настоящий фанат легких путей не ищет. Нет, подлинный ценитель пользуется тем, что известно о маске капитана Кирка из «Звездного пути», заменившей клоунскую маску Эммета Келли в «Хэллоуине». Когда эту маску, два года взиравшую на мир из-под кровати продюсера Дебры Хилл, вытащили для съемок сиквела, на ней были желтые пятна от выкуренных Деброй сигарет.
В этом была главная прелесть, которой никто не мог и предположить: маска меняется вместе с историей. Конечно, на хоккейной маске Джейсона видны шрамы от ударов мачете и топорика, но даже притом, что грим накладывают разные команды гримеров, Фредди от начала до конца выглядит примерно одинаково. Призрачное лицо тоже остается неизменным от одной серии к другой – по крайней мере, чисто внешне. Кукла Чаки, как и Джейсон, травмы выносит на всеобщее обозрение, но его маска – это все его маленькое тело. Кожаное лицо всегда сушит новый кусок кожи на бельевой веревке в зависимости то ли от дня недели, то ли от настроения, но, как писала в своих работах Джейд, «этот чувак не слэшер». Внешне похож, но не более того.
Хотя эта ведьма в «Занавесе»…
Если бы снимали сиквел, даже несколько, той же маской никого не испугаешь, так? Конечно, омерзительный образ «злой королевы в диснеевском зеркальце» никуда не денется и все равно будет пугать, как маска свиньи в «Пиле», но… Что, если уже во втором фильме эффект пропадет? А в третьем?
Получится Девочка на велосипеде из «Ходячих мертвецов», можно не сомневаться.
У нее даже волосы не такие рыжие, как в «Занавесе», оттого и вид какой-то изможденный.
Что это добавляет к сюжету? Тут есть над чем подумать. Маска ведьмы может быть… похожей на заколдованную деревянную маску из «Ты, должно быть, убийца», почему нет? Сверхъестественный паразит, который управляет теми, кто его носит, заставляет их убивать и снова убивать и отнюдь не с помощью боевых искусств, как в одноименном фильме 1981 года, а с помощью мачете, топориков и прочего инвентаря. В «Занавесе-2: сезон ведьмы» затоптанной носительнице маски могли дать «свободу», чтобы по одной отомстить своим жертвам, при этом прятаться с ними же по углам, стараясь пережить ночь.
А еще резиновая маска на все лицо хорошо защищает от холода.
Если говорить о предпочтениях, ему по душе Пруфрок, который занял бы благословенное место в истории и позволил ему выстроить шеренгу манекенов прямо здесь, на замерзшем озере, чтобы они стояли здесь в застывших позах. А он в маске и с короткой косой ездил бы мимо них на лыжах… Такая картина вдохновляет, сердце готово вырваться из груди.