Отец много лет назад бил его манекены под ребра, а потом мочился в их полые внутренности.
Так или иначе, если лед только подмерзает, Клоду придется обратиться к Саре, учительнице истории в младших классах: у нее совсем мелкота. Потому что озеро, едва прихваченное льдом, вес взрослого не выдержит. Значит, придется подрядить третьеклассников – пусть ползут на животах и толкают манекены перед собой, а потом поставят их, когда Клод с берега крикнет им: «Дальше не надо». А потом за канат, который он привяжет заранее, дети подтянут туда всем известный маленький зеленый мини-холодильник из городского каноэ.
Внутри будут теплые влажные полотенца, чтобы закрыть стопы этих стоящих манекенов. Влажные полотенца с наступлением темноты основательно примерзнут, ведь родители третьеклассников не позволят своим сыновьям и дочерям лежать там и ждать, пока манекены вмерзнут в лед.
Будьте реалистом, мистер Армитедж.
Так иногда говорит ему Гал, когда он подстегивает ее, просит поднять лексику на более высокий уровень, представить, что она обращается к аудитории, способной справиться с такими словесными причудами. Это ему говорила и Синнамон, когда была младше.
Кстати, о Гал и Синн: будут ли они говорить, ждать ли от них неприятностей?
Впрочем, кому до этого есть дело? Сейчас зимние каникулы, семестр закончен, а он снова позволяет посторонним мыслям роиться в голове. Так и до инсульта недалеко.
Оставим инсульт до вечера, когда маски под музыку из сериала про Гоблина будут смотреть на него при мерцании свечи.
Все равно не нужно ни проверять работы, ни составлять тесты.
Вместо этого Клод идет через озеро по льду, сквозь снежный посвист, сквозь морозную порошу, у правого бедра острая и зловещая коса, ветер жжет ему глаза – не щеки, подбородок или лоб, а именно глаза.
Быстрее, быстрее. Он, как в слаломе, едет сквозь воображаемые манекены. Сквозь гвардию впечатанных в лед жертв.
Он еще раз хлебнет кофе, отольет и, если на пути не возникнут бывшие шерифы, вернется домой в другой маске. Это будет другая игра. Другой слэшер из золотого века, через который он прошелестит. Раньше был изогнутый лук. Сейчас коса. Что будет дальше?
Трудно сказать. Если кто-то на него наткнется, Клод скажет, что это просто «хорошее упражнение». Косу или нож для резки бумаги он футов за двадцать просто выронит в снег, чтобы потом подобрать, а что касается маски, это штука безвредная, помогает укрыться от ветра, понимаете?
Упражнение не только для тела, но и для души.
Всякий раз, когда он чертит две короткие линии около пирса, то чувствует себя призраком, который маневрирует сквозь «Бойню в День независимости», совершает путешествие во времени, чтобы зафиксировать, уловить в воздухе запах свежевскрытых тел, звуки разрываемой плоти, стоны, плач и удары… Ему очень хочется посмотреть фильм, что идет на экране, но он знает – это верный шанс получить лезвием по горлу.
В слэшере долго не продержишься, если будешь пялиться в небо и мечтать.
Вся информация, разумеется, сзади, а впереди, тоже понятно, – источник опасности, но вверх голову поднимать не надо. Наткнешься на «Огонь в небе».
Со всех сторон, как обычно, видны полые пластиковые тела, из отверстий в боковинах дурно пахнет мочой, но это хорошо, они тебе в помощь.
Они заставляют тебя двигаться быстрее и энергичнее. И глаза смотрят вперед более внимательно.
Он не хочет себя останавливать, нет, и легкого выхода, скорее всего, не будет, а будет кровавый.
Или два, а то и три.
Сколько понадобится.
Под маской он понимающе ухмыляется, а потом – так бывает не всегда, но сегодня хороший день – перестук его сердца меняется с обычного сокращения сердечной мышцы на отдаленную арочную реверберацию, которую Фил Коллинз в своей песне растягивает до лучших в музыкальном царстве пятидесяти двух секунд, и, как обычно в таких случаях, Клод Армитедж смотрит на воду и видит тонущего Джейсона.
Но сейчас сквозь хлопья снега на какую-то мимолетную секунду он видит… свет в одном из окошек Терра-Новы?
Клод резко, по-хоккейному останавливается; все его тело жаждет, чтобы эта внезапная, соблазнительная оранжевая точка снова ожила легким мерцанием.
Воздух сегодня наполнен чем-то необычным.
Боже правый.
Может, ковбойская шляпа отца ему все-таки понадобится?
«Он был хорошим солдатом», – говорит себе Джейд.
Прежде чем обрызгать деревянного паренька средством для разморозки и поджечь большой зажигалкой, которую пришлось держать двумя руками, она поцеловала его крошечное личико.
Не важно, что убийца никогда не сгорает в огне.
Не важно, что снег, накрывший рухнувший дом, не позволит огню сильно разгореться.
Не важно, что в этом снегу на коленях стоит Лета, крепко вцепившись пальцами в задний карман лыжных штанов Джейд, которые она стянула – а может, и нет – с убитого пруфроковского школьника на темной парковке. Вместе с курткой и очками-консервами, которые даже не сумела сберечь.
Ему они точно ни к чему.
А ей? В конце концов, вырубить Мрачного Мельника предстоит не ей. Это работа для Синн, если, конечно, та еще жива.
Остановить его Джейд может, тут сомнений нет. Главное, не превратиться в эскимо.
Как бы не угас костер, который она хочет развести.
В руках у нее крошечная свечка – деревянный солдатик. Если бросить его в горку из гнилой лосины, костер, понятное дело, разгорится на весь Айдахо. Но направить пламя на сухое дерево, даже и с ускорителем… бессмысленно. Потому что так устроен мир.
Но так не должно быть.
Джейд упирает головку баллончика в левую ладонь, и белая трубочка трескается. Не давая аэрозолю вырваться наружу, она швыряет банку в сполох пламени; оно шипит и плюется по дуге, и когда кажется, что очередной длинный пас улетел в аут и горючие привидения вот-вот поглотят красного солдатика, огненная линия, будто струя мочи, тянется обратно к банке. Банка взрывается, озаряя все в радиусе взрыва.
«Нет, – говорит себе Джейд, – эта огненная струя не такая, какую оставляет за собой писающая собака в четвертом «Кошмаре», когда земля над Фредди раскрывается и позволяет ему вернуться в мир. Скорее бензовоз, который убивает симпатичного паренька в следующем «Кошмаре».
Но ждать, когда пламя разгорится, у нее нет времени.
– Идем. – Она подсаживается под Лету и ведет ее сквозь леденящий ветер. – Когда в такую передрягу мы попали в прошлый раз, меня вытягивала ты, – говорит Джейд, пыхтя от натуги. – Так что мы квиты.
Правой рукой Лета опирается на Джейд, а левая вышла из строя, поэтому захлопнуть челюсть ей нечем.
– Не беспокойся, – говорит Джейд Лете. – Он оттуда сразу не выкарабкается.
– Б-б-б… – пытается выговорить Лета, но, чтобы произнести этот звук, губы должны смыкаться.
Нет, в ближайшем будущем Лета вряд ли что-то произнесет. Когда кричишь предсмертным криком, как она, и после этого не умираешь, восстанавливать голос придется месяц, а то и два. Джейд это хорошо знает.
Но, черт возьми, что за девушка!
Она не убегала от Мрачного Мельника, так? Была готова сделать то, на что до нее никто не решался: дать ему бой и утащить с собой в могилу. А все ее оружие – ножичек из «Семейного доллара», который она вытащила из собственного плеча.
И что? Джейд сразу увидела это в Лете Мондрагон почти пять лет назад, когда Лета вышла из кабинки и встала около раковины туалета рядом со спортзалом.
Сказать, что Джейд была восхищена, значит не сказать ничего.
– Слушай, – говорит она, подлаживаясь под рукой Леты, которая, кажется, пытается дернуть Джейд за волосы, – ты, как никто, меня поймешь. Я сюда приехала не затем, чтобы умереть, верно?
В ответ из глаз Леты струятся слезы.
Джейд, как может, вытирает их рукавом куртки, потом тянет Лету вперед.
– «Я сюда не помирать приехал», Алекс, – бормочет она, стиснув зубы, потому что идет за двоих. – Две тысячи десятый год.
Через два шага они валятся в снег.
Еще через две минуты они с черепашьей скоростью двигаются вперед на трех ногах, нацелившись на старый дом Леты, пожить в котором ей так и не удалось.
– Элис, Элис Купер, – говорит Джейд Лете.
Лета ошалелыми глазами смотрит на Джейд. Кроме глаз, разговаривать ей нечем.
– Он написал песню для шестой серии про Джейсона, – говорит Джейд. – И он же был в шестой серии «Кошмара».
Лета смотрит вперед, возможно, ждет, когда сквозь буран проявятся очертания ее дома.
– Но ты это и так знала, – добавляет Джейд. – Любой ребенок знает, так?
Она вытирает слезы с правой щеки Леты. Остальная часть лица уже заиндевела: слезы, которые Лета не успела вытереть, замерзли.
– Гребаный декабрь, – говорит она, глядя на эту катавасию. – Подождал бы до июля, как подобает порядочному слэшеру.
Через три минуты они у задней двери дома Мондрагонов.
Но Джейд отказывается от соблазнительного тепла кухни и идет за дом, где стоит снегоход.
Она усаживает Лету сзади, все время ее поддерживая, потом устраивается перед ней, кладет руки Леты себе на талию.
Только…
– Блин, – говорит Джейд.
Она осторожно поворачивается, чтобы отстегнуть с куртки Леты ключ, но… его там нет?
Лета тоже оглядывает себя, немножко оседает. Из левого уголка широко раскрытого рта сочится кровь, и Джейд машинально хочет ее утереть, но тут же понимает: тогда Лета наверняка увидит красное на руке Джейд.
Придется оставить как есть.
Пусть сохнет.
Джейд проверяет карманы Леты, потом свои, но знает, что это безнадежно: когда она выталкивала Лету из рушащегося дома, а сверху сыпались доски и штукатурка, одна из них, наверное, наступила на спиральный кабель ключа и похоронила его вместе с Мрачным Мельником.
Либо так, либо Мрачный Мельник крюком утащил его за собой вниз.
– Блин, – повторяет Джейд жестче.
«Что?» – спрашивает Лета глазами.
– Надо идти, – отвечает Джейд и поднимается на длинном сиденье снегохода, стараясь не заехать каблуком Лете по подбородку.