— Лариса Ивановна, почему ты чинишь препятствия нашим с Маринкой занятиям.
— Чё-чё?
— Ты препятствуешь социализации своей дочери.
— Чё-чё?
— Марина пропустила два урока!
— Правильно! Дома забот хватает.
— Люди говорят…
— Люди говорят: куры доят! — И Лариса подхватилась и выбежала за дверь, да так хлопнула дверью, будто дала пощёчину всему дому.
— Что это с ней? — спросила Алька.
— Нервы…
Алька, не говоря ни слова, устремилась следом.
— Лариса Ивановна!
Но женщина даже не оглянулась.
— Постойте! Только один вопрос!
— Какой ещё вопрос?
— Вы здесь давно живёте?
— Как уродилась — так и живу.
— Местность вы хорошо знаете, — москвичка изо всех сил старалась попасть в ритм с Ларискиным «шкандыбанием».
— И чё?
— «Не буди девочку!» Что означает эта надпись на могиле?
— Послушай! — Лариса затормозила, так что Алька едва не налетела на неё:-Тебе что, заняться больше нечем?
— Я (на минуточку!) легенды собираю!
Но Маринкина мамаша сообщение проигнорировала и заявила:
— Не встревай ты в эти дела!
— Но там моя фотка!
Они приблизились к сваленным у ворот брёвнам.
— Давай присядем! — Лариска первой опустила тощий зад на бревно.
— Я тебе, девка, так скажу. Про могилку знают, но помалкивают.
— Почему?
— Боятся.
— Чего?
— Мафию!
— Но какая здесь маф…
— Я тебе так скажу: мафию лично не видела, но слух прошёл… — Лариска достала пачку сигарет. — Куришь?
— Бросила.
— А вот за это хвалю. — И женщина жадно затянулась.
«Ну давай-давай, колись!» — мысленно подзуживала Алька. Лариска начала издалека.
— Я ведь не всегда в этой глухомани жила.
— А где вы жили?
— На югах. — Женщина мечтательно смежила глаза. — Это здесь пахнет деревом и болотом. А там воздух-другой. Его как вино можно пить.
— А почему же…? — договорить ей не дали:-Почему-почему-покочену! — Лариса бросила окурок и вдавила его в землю каблуком.
— А Светлана знает про могилу? — снова бросилась в атаку Алька.
— Откуда? Малолеткой была. — И женщина рванула в сторону площади.
— Лариса Ивановна!
Лариса Ивановна оглянулась и вдруг запела дурным голосом:
И в тёмной могилке,
Как в тёплой кроватке,
Я буду лежать,
А смерть надо мною
Всё будет летать…
Призвав на помощь всё своё самообладание, Алька вернулась в избу. На немой вопрос большухи ответила честно:
— Я про могилу спрашивала.
Светлана-Соломия ничего не сказала, и квартирантка принялась рисовать круги на запотевшем окне.
«Я — НЕМЕЦ, НО РУССКИЙ!»
Разверзлись хляби небесные! В наполненных жижей колдобинах забуксовали машины. Под обложными дождями вороны так промокли и отяжелели, что не могли летать и сидели нахохлившись. Но самое непредвиденное произошло у расположенной в трёх километрах от Таракановки деревни Халуй. Название населённого пункта местные объясняют так: «Мужики там больно широкоротые жили. Ругательски ругались, матюгались. Одно слово — хулиганы!» Однако поселение известно не только местными нравами, но и речкой. До Халуя течёт она в обычном режиме, а потом — фу-у-ф — забурлит и под землю уходит. Только камешки остаются — чистые, будто воду только что вычерпали. Но стоит деревню миновать — и снова река выходит. Связанную с этим природным явлением легенду Эрик записал — из уст Анфисы Павловны Доли:
— Деревня была богатая и Богом любимая. Текла речка, полная рыбы. Всё у них имелось: и грибы, и ягоды. Но мутный там народ жил. Говорили про них: «Халовцы — оханы, грязные стаканы». Однажды шёл мимо Халуя старец Ферапонт и попросил воды напиться. Но они пожалели ему воды. Тогда и сказал он: «Живите ни серо, ни бело, у рыбы и без рыбы, у воды и без воды». И в ту же минуту река ушла под землю. Русло есть, а реки нет. Но Бог милостив. Ни одна туча Халуй не обходит. Какая бы ни была, а всё скатывается на деревню. Поэтому много у них грибов и ягод.
Теперь над Халуем наметился явный избыток туч. В результате зашумели, заклокотали волны, грозя поглотить деревню. Да и все окрестности впридачу.
— Забыл Господь о своём обещании больше не насылать на Землю потопа! — заговорили таракановские бабушки.
С утра Эрик вознамерился посетить местного стража порядка. Коллекционер намеревался узнать, нет ли каких новостей насчёт смартфона, который Вован прихватил, покидая мызу.
Александр Александрович Колдомасов, работая «на земле»[9], знал каждую семью в округе.
Особо доверительные отношения сложились у Сан Саныча со старшим поколением, которое охотно делилось с ним «оперативной информацией». История с заколачиванием живого человека в гроб была выслушана от многих «источников» и в разных вариантах. Но самое неприятное, что сутки шли за сутками, а злоумышленник нигде не засветился. Пропал Вован! Вместе с добычей. Кто ж осудил бы таракановского аниськина за то, что во время беседы с потерпевшим с его лица не сходила дополнительная суровость.
— Как только появится информация о вашем смартфоне, я извещу, — сухо заметил он, давая понять, что аудиенция закончена.
— Есть у меня, господин полицейский, ещё одно дело…
— Какое именно?
— Вотивные подвески.
— Какие ещё занавески? — устало воззрился Колдомасов на посетителя.
— Я обнаружил клад, а господин Дерябин его похитил.
— Ну, что ж, садитесь и пишите заявление! — повелел Сан Саныч, а сам подумал: «Леший тебя забери! Только клада мне не хватало! До кучи…»
Спустя час выйдя из опорного пункта, Эрик двинулся к кафе «Триада». Заказав кофе, он присел у окна, из которого просматривалась Комсомольская площадь — средоточие деловой и общественной активности поселения.
Итак, полиции известно теперь и про клад. Это увеличивает шансы найти похитителя, но уменьшает шансы заполучить хотя бы часть вотива. А серебряная та ножка очень даже хороша.
Додумать Эрик не успел. Он увидел её — ту самую бейсболку, что имела отношение к его спасению. Там, на мызе. Словно повинуясь мужским флюидам она вошла в кафе. Сняв дождевик, скользнула по незамысловатому интерьеру, затем сосредоточилась на меню. Молодой человек, взяв инициативу в свои руки, приблизился к барной стойке.
— Привет, Аленький цветочек!
Её глазки разом осветились неподдельной радостью.
«И к чему она делает вид, что только сейчас заметила его?»
Она с удовольствием приняла приглашение присесть за его столик.
— А почему ты называешь меня Аленьким цветочком?
— Наверное, ассоциация…С детским стишком. Мама хотела, чтобы я знал итальянский. Читала стихи.
— Какие?
Молодой человек набрал в лёгкие воздуха и продекламировал:
— Чера ун фьореллино
Пикко пикколино!
Жил-был цветочек аленький — маленький-маленький. Ты у меня с ним ассоциируешься, особенно после событий на мызе. Я ведь перед вами тогда не в самом лучшем своём виде предстал.
— Да ладно тебе! Ты и сам оказался не слабак. А правда, что ты из Германии?
— Мы эмигрировали, когда я закончил четвёртый класс. На самом деле я «русский немец».
Расшифровать данное понятие ему не позволил голос барменши:
— Кто заказывал междугородку?
— Извини, это меня.
Его перебинтованные пальцы ухватили трубку допотопного телефонного аппарата, который владелица «Триады» установила в точке общепита и не прогадала. Добираться сюда было ближе, чем до почты.
Алька уткнулась взглядом в окно, лениво, но без раздражения размышляя о том, что оказалась в прошлом веке. И следует признать, ей это пошло на пользу. Она уже двое суток не надевала свою «клетку Фарадея» и ощущала себя бодрячком.
Разговаривал Эрик целых пятнадцать минут, а вернулся не с пустыми руками — с чашкой капуччино для себя и пирожным для дамы.
— О, это мой любимый эклер! — просветлела лицом Алька, после чего пара некоторое время предавалась гастрономическим радостям.
— Можно спросить тебя…А чего ты забыл в этой «тьме таракани»? — осведомилась девушка, сочтя, что совместная трапеза даёт ей право на личный вопрос.
— Здесь находятся объекты моего научного интереса.
— А твои родители не против?
— Отцу — всё равно, а мама сама много путешествует. Она фильмы снимает.
— Про что?
— Про войну и мир.
— Прости, не включаюсь. Твоя мама настоящее кино делает?
— Документальное. А сейчас работает на Украине.
— Мне нравится их группа «Океан Эльзи».
— А мне их женщины.
— Ты был на Украине?
— Дедушкина сиделка оттуда.
— Красивая?
— С этого ракурса я её не рассматривал.
— Почему?
Марийка — ровесница моих родителей. Она такая, знаешь ли, уютная.
«Ах, эта ревность! Она как зубная боль в сердце».
Ничего не подозревая о муках визави, русский немец продолжал:
— А ещё она всё время мурлыкает себе под нос.…Дед как-то выразил желание «послушать и слова», и сиделка напела: — «Мисяць на нэби…» Дальше не помню.
— Твоему дедушке понравилось?
— Он даже прослезился.
— С возрастом люди становятся сентиментальными.
— Дело не в этом. Мой дед родом с Украины. — Эрик делает последний глоток и поднимается из-за стола:-Извини, мне пора.
— Я тоже, пожалуй, пойду, — снимается следом «московка».-Можно я тебя провожу? До монастыря?
— Давай лучше я тебя. А то как-то не по-джентельменски.
Молодые люди идут по Монастырской улице, и как ни замедляет она шаг, вскоре оказываются у Рябинового переулок. Из-за повязки прощальное рукопожатие Эрика прохладно-бескостное. Девушка до неприличия долго смотрит ему вслед. Он оглядывается и машет ей.
…Звонит колокол, призывающий к молитве. Настоятель пересекает площадь перед храмом, направляясь на службу. Чёрная, трепещущая на ветру мантия делает его похожим на большую, пытающуюся взлететь птицу.