— Если вкратце, дело обстоит так. В 1990 году Петя Бондалетов приехал в столицу. Начал он с общественных туалетов, но вскоре оставил этот бизнес. В руках у него была профессия инженера-строителя и хорошая родословная. Его отец работал начальником строительного-монтажного треста в Двинске. В честь него свою первую строительную фирму Бондалетов назвал «Трест № 4».
— Хороший стартап.
— И тем не менее в пору первоначального накопления капитала нашему заказчику пришлось бы тяжко, если бы не связь с ОПГ.
— Ясное дело.
— Но при этом ни одной судимости. Да что там говорить! Какая-то неестественная для того времени аскеза. Ворочая миллионами, Петя, он же «Дипломат», проживал с женой в Подмосковье в «хрущёвке», а передвигался на «Жигулёнке».
— И что, ни разу не понтанулся?
— К тому же не пил, не курил и не баловался наркотой.
— Прям святоша.
— Ошибаешься. Имелась у него слабость. «Субботники»[10] проституток. Оттягивался на них.
— А как насчёт разборок с лидерами других ОПГ?
— Тебе кличка «Дипломат» что-нибудь говорит? Он ухитрялся ладить со всеми.
— Как в песне: «Братва, не стреляйте друг в друга?»
— Типа этого. Но есть нюанс. В то время как его партнёров по бизнесу, да и мошенничеству, методично отстреливали, на него не было совершено ни одного покушения.
— А угрозы, шантаж?
— Когда сильно припекало, Бондалетов, как говорится, уходил в осадок.
— Где именно?
— На Севере.
Дав отбой, Белозерцев некоторое время сидел неподвижно.
«Информация пошла лавиной. Главное, чтобы не накрыла с головой».
Он снова взялся за мобильник. Клиент ответил незамедлительно.
— Есть новости?
— Почему вы скрыли факт исчезновения матери Апполинарии?
Повисшая пауза, казалось, обрела собственный звук. Белозерцев ждал.
— Я ничего не скрывал!
— Но в предоставленных материалах нет даже намёка…
— «Потеряшка» нашлась.
— Когда?
— Наталья Юрьевна объявилась как раз в период пребывания Али в деревне.
— И где она всё это время обреталась?
— Жила в ашраме в Индии.
— Дочку известили?
— К сожалению, не успели.
— Вы не припомнили никого, кто бы желал зла вам лично?
— Руки коротки! — реплика прозвучала резко и убедительно.
— Но, может, в прошлом?
— Те враги давно приняли горизонтальное положение или пошли на мировую. Ещё вопросы имеются?
Вопросов больше не было, и Белозерцев поднялся, чтобы размыть ноги. В коленной чашечке заныло, но вместо того, чтобы принять обезболивающее, он извлёк из сумки подаренную брошюру. Минут через десять заглянул в прилагавшейся к ней мешочка. Внутри — прямоугольник обычного полиэтилена. Он ухватил плёнку за уголок. Та протестующее заколебалась.
«Наэлектризована».
Как явствовало из текста, электрическое поле и призвано воздействовать на больной орган. Он глянул на обложку. Над заголовком был указан автор: Мгеброва А. В. Вот это и царапнуло взгляд. Дело в том, что мадам Белозерцева подрабатывала в издательстве корректором. От неё Павел Петрович и узнал: по правилам имя автора предваряет фамилию. Кроме того, инициалы исключаются: рядом с фамилией должно стоять полное имя. Судя по всему, книжка толком не вычитывалась. Получается, самопальная? Но это ещё не всё. В предисловии Мгеброва А.В. сообщала: «Обыкновенное чудо» применялось в афганских госпиталях для лечения инфицированных ран. Враньё! Раненых стационарно лечили в Ташкенте. Как «афганец» Белозерцев знал это достоверно.
«Военные медики практическим путём установили интересный факт — в том случае, когда по какой-либо причине не было возможности применить антибиотики, при использовании плёнки раны начинали очищаться от гноя и быстро заживать».
Читатель в сердцах захлопнул брошюру.
Итак, Аза Витольдовна купилась на обещание чуда. И судя по недавнему разговору, свято в него верила. Взгляд переместился в правый угол второй страницы — место для эпиграфов. Первым шли слова Вейсмана Хаима (снова фамилия впереди имени!), Павлу Петровичу неизвестного. «Чудеса случаются, но над этим приходится очень много работать!» Авторы противоречили самим себе. Ибо уже на третьей странице призывали всех страждущих: «С болезнями расставайтесь легко!» Итак, очередная афёра. Но что-то продоЛжало беспокоить. И это был второй эпиграф, набранный жирным пититом. «Mementofinis!» Очередное противоречие? Однако каким недалёким должен быть автор, если призывал больного помнить о конце. Да ещё иллюстрировать свои мысли изображением ангела смерти. Сам он не мог похвастаться познаниями в художественной области, но дочь одно время увлекалась рисованием, и родители, стараясь поддержать детский интерес, приобретали книги по изобразительному искусству. Видимо, имелся там и раздел, посвящённый скульптуре. Иначе откуда бывший гэбэшник знал это андрогинное тело и трубу, посредством которой небесный вестник должен был известить о воскрешении мёртвых? Отсюда и второе название — «Ангел воскресения». А вот имя итальянца, изваявшего это чудо из каррарского мрамора, детектив припомнить не смог. Как ни старался.
НА ИСТОРИЧЕСКУЮ РОДИНУ!
Отец и сын сидят в аэропорту. Герр Сидорофф счёл своим долгом проводить мальчика. Ну и заглянуть в бар. По этому случаю он сегодня не за рулём.
«А в нём чувствуется порода! — с удовлетворением отмечает отец, искоса поглядывая на сына, — и это при всём том, что поработал целый Интернационал».
Хотя Эрик носит немецкую фамилию Эппельбаум, усечённую русскими друзьями до прозвища Эпп, в его родословной числятся не только выходцы из Германии. Его бабушка и дедушка по материнской линии познакомились на Северной Двине. (Может, генетическая память и влекла молодого человека на её берега?) Блюма Столпер — дочь главного механика крупнейшего в СССР целлюлозно-бумажного комбината — жила в единственном каменном доме посёлка Арбум-будущего города Двинск, а Альберт на окраине, в бараке, на Немецкой улице. Но поскольку школа была одна, еврейская девочка и немецкий паренёк не могли не встретиться. Их любовь не получила родительского благословения ни со стороны Эппельбаумов, ни со стороны Столперов. Тем не менее союз оказался счастливым, дав жизнь матери Эрика. Старики Столперы и молодёжь продолжали жить в «сталинке», когда одну из квартир в их доме, на тот момент переставшем быть единственным каменным строением, получила многодетная семья Сидоровых. Их старший сын Алёшка, как-то выйдя во двор за младшими братьями, приметил девчонку с чёрной папкой для нот и понял: эта та самая пианистка, которая живёт в квартире над ними. Несмотря на соседство, шансов подружиться с девочкой-припевочкой, как окрестили её Сидоровы, имелось немного. Если бы не коммунистический союз молодёжи. Оба активисты. И однажды вместе отправляются на конференцию в областной центр. По окончании школы Нина поступила в МГУ на факультет журналистики. Алексею не хватило проходных баллов, и он вернулся в посёлок. Теперь они виделись только во время каникул, которые Ниночка проводила с родителями. Казалось бы, их пути разошлись. Но Алексей Сидоров оказался упёртым малым. Отработав два года на комбинате и закончив школу рабочих корреспондентов при многотиражной газете «Бумажник», паренёк поступил на так называемый «рабфак». Здесь рабочая молодёжь со всего Советского Союза пополняла багаж знаний до уровня, достойного МГУ. Поначалу земляки общались урывками, ведь к тому времени, когда Алексей стал дожидаться свою зазнобу у памятника Ломоносову в факультетском дворике, она была третьекурсницей. Но спустя год бывший «рабфаковец» поселился в студенческом общежитии в Черёмушках. Нажарив сковороду картошки, молодой человек стучался в комнату Нины и приглашал её на ужин. Единственная дочка главного механика могла позволить себе ежевечернее посещение кофейни Дома аспиранта и стажёра, но почему-то не пренебрегала этими трапезами.
Получив диплом, Нина развязала руки родителям. Они занялись подготовкой документов к выезду в ФРГ, где к тому времени уже обосновалось почти всё население немецких бараков посёлка бумажников. Нинин отъезд был предопределён, а разрыв с Алексеем не подлежал обсуждению. Молодые устроили прощальный вечер, который плавно перешёл в ночь. Тогда и был зачат Эрик. В результате родители уехали без неё. Новорожденный не унаследовал ни монументальный нос Столперов, ни заострённый Эппельбаумов, ни сидоровский кнопочкой. Нос оказался римским. Мать с радостью отметила, что сынок похож на молодого патриция из музея изящных искусств имени А.С. Пушкина, бюсту которого она тайно поклонялась. Получается, что склонность увлекаться давно покинувшими этот мир персонажами, Эрик унаследовал по материнской линии, как впрочем, и фамилию.
Рождение сына совпало с публикацией в журнале первой повести Алексея Сидорова. У пары начался счастливый период совместной жизни. А у Эрика — золотая пора детства.
Она всегда ассоциировалась у него с цветущим яблоневым садом Донского монастыря, рядом с которым чета Сидоровых-Эппельбаум снимала комнату. Соседом по коммуналке был дядя Олег — будущий отец Авель.
— Да, Россия — страна большая. Это вам не Германия! — Пиво развязывает Алексею Ивановичу язык. — Вот недавний случай…Доставил я клиента и стою…Вдруг в зеркало заднего обзора — два афронемца цвета кофе с молоком. Он — в очках, с бюргерским животиком, но в ореоле кудрей. Она — типичная пожилая фрау, без косметики, в немарких брючках, но с крупными кольцами в ушах. Колоритная, скажу тебе, парочка. Однако нос держу по ветру. Предельная тактичность и деликатность в обхождении. А то, сам знаешь, можно и обвинение в отсутствии толерантности схлопотать.
— Ну это ты сгущаешь краски, папа!
— Не скажи, друг мой! — Когда отец был под шофе, он называл Эрика именно так, — Германия отягощена виной перед значительной частью человечества. — Алексей Иванович делает паузу, а потом его подхватывает течение очередной мысли и начинает относить в сторону: — Но германский гений в том и состоит, чтобы даже из этого деструктивного чувства извлечь пользу.