С реки подул ветер. Зябкий, пронизывающий. Дождевая капля шлёпнула по щеке.
«Да, погода в России может быть жаркой, может пробирать до костей, может стоять сушь или ливмя лить. Но одно непреложно: погода в этой стране не может быть скучной».
И тут его боковое зрение уловило некий силуэт. Под раскидистым ивняком. Его, по всей вероятности, поджидали. Эрик хотел было дать дёру, но устыдился и развернулся в направлении фигуры.
— У-у-уф. Что ты здесь делаешь?
— Мимо плоходил.
Скептическая ухмылка раздвигает губы русского немца.
— Да ведь монастырь в другой стороне. Или ты в обход?
Послушник до комментария не снизошёл.
«А он не так прост…»
— А может у тебя здесь наблюдательный пункт?
Правое Юрочкино плечо резко подаётся вверх.
«А он заметно окреп…»
— Её не-е-т! — слышится из-под куколя.
— Кого?
— Увезли-и-и.
…И фигура в пыльном подряснике шагает в сторону, всем своим видом демонстрируя желание разминуться…
«Чувак явно почувствовал себя значимой фигурой. Куда подевалась его всегдашняя забитость? Ещё бы! Он нынче келейник самого настоятеля. Пусть и бывшего».
— Ты про кого толкуешь? — бросает Эрик вдогонку. Тёмная фигура даже не обернулась. Впрочем, та, имя которой странноватый малый озвучить поостерёгся, не составляет тайны. Оно уже готово сорваться с уст, но внезапно они конвульсивно сжимаются.
«И с чего ты такой шуганный?» — вопрос коллекционер адресует самому себе. Его прямота и грубоватость призваны привести в чувство, но руки всё равно ходят ходуном. «Нервы шалят!»
Эрик волевым усилием кладёт конец самоанализу, но вместо того чтобы двинуть в поля-луга, кружит между избами, с крыш которых косятся на него деревянные коньки. В конце переулка белеет платочек. Ах, эта невинная привычка старости — сидеть у ворот и наблюдать жизнь с той самой лавочки, которую, надо полагать, ещё покойный супруг соорудил.
«Без него и цветы нецветно цветут! Без него некрасно светит солнце красное!»
— Анфиса Павловна! — Имя спустилось откуда сверху — прямиком на макушку. — Здравствуйте!
Белый треугольник качнулся в ответном приветствии. В глазах мелькнуло оживление.
«А ведь бабулька способна прочесть в его душе то, что он предпочёл бы не вспоминать».
Он прибавил было шагу. Но её взгляд действовал как тот магнит в школьном опыте, заставляя металлические стружки ложиться в определённом порядке. И Эрик нажал на тормоза.
— Жарко! — В любой стране погода служит неиссякаемой темой и хорошим началом разговора.
— Да-а-а! Стариковская кровь от тепла шибче бежит.
— Как ваше здоровье?
— Эх, и картошку сейгод не сажала! — отвечает старушка. Радужки у неё такие блёклые, что кажется: остались одни белки.
Эрик надеется: стариковская память подведёт, и она его не вспомнит. Но невидимая нить минувшего-тонкая, как паутина, всё-таки завибрировала напоминанием.
— Все уехали! Словно птицы перелётные! Разом снялись… — Анфиса Павловна задумчиво жуёт стёртым временем ртом.
— Да-да, — торопливо кивает русский немец и спешит прочь из опасения, что бабушка оповестит о том, что может испортить и без того меланхоличное его настроение.
Он вышагивает по мосткам, давая понять: его ждут дела поважнее. Однако между лопатками свербит, и молодой человек оглядывается. Старица продолжает следить за ним. И в том взгляде отсвет иного, непроявленного мира.
ЭКСПРЕТИЗА «ВОЛШЕБНОЙ» ПЛЁНКИ
Они двинулись известными лишь провожатому тропами. Чащоба становилась всё сумрачнее.
— Если двигаться на северо-восток-выйдешь на место, куда Михей Беспоповцев водил музейных сотрудников. — И Эрик поднял руку, указывая направление.
— А кто такой этот Михей?
— В его доме жила одна забавная девушка…из Москвы.
«Всего лишь забавная?» — подумалось Белозерцеву.
А Эрик между тем продолжал: — Именно здесь Михей Беспоповцев нашёл вырезанные в деревьях изображения идолов — так называемые «личины». Ему вообще везло на такие находки. Ведь это ему попался в руки знаменитый костяной гребень с изображением белого медведя. Тогда раскопали и бронзового идола, и рукоятку кинжала, и кусок оловянной пластины неизвестного назначения. Историки решили, что именно в этой части района располагалось место обитания чуди белоглазой. Ведь и деревенька когда-то существовала— Чудьпала.
— От кого или от чего эта самая чудь пала? — вставил своё словечко сыщик.
— Да вернее всего — от новгородцев. Первые русские поселенцы появились здесь ещё в двенадцатом веке, когда жители Великого Новгорода основали опорные точки для сбора дани с аборигенов — чуди. Вне сомнения, что и англичане, и голландцы всерьёз интересовались русским Севером. Всё пытались пробиться великим северным путём к Оби. Но не доставало опыта плавания в высоких широтах. Вот и находили нередко свою погибель. Но географические карты оставили хорошие. Тут надо отдать им должное. Таракановки на тех картах нет, но Северная Двина — на месте.
… Впереди блеснул неправильный овал озера. Словно осколок неба.
— Здесь неплохая рыбалка! — гид махнул в сторону воды.
— Скажите, Эрик, с какой территориальной единицей чаще всего путают славный город поморов?
— Трудно сказать.
— Ну вспомните уроки географии! — наседает Павел Петрович!
— Это важно?
— Чрезвычайно.
— Я путал Архангельскую область с Астраханскою…
— То-то и оно! — торжествует сыщик, а русский немец окидывает его подчёркнуто внимательным взглядом:
— А вы ведь не простой турист!
— В каком смысле?
— Вы приехали не только за впечатлениями.
— Я — пенсионер. У меня появилась возможность познавать мир. Вот я и пользуюсь…
Но вы ведь до этого… до заслуженного отдыха в правоохранительных органах работали?
— Почему вы так решили?
— Когда присаживаетесь-подтягиваете брюки на коленях! — Эрик выдаёт первое, что приходит на ум.
— Я служил в самой могущественной организации СССР, — не без самодовольства заявляет Белозерцев.
— В КГБ? — оживляется собеседник. — О, в таком случае вам известно о «белой стреле». Недавно по российскому телевидению сериал показывали.
— К сериалам равнодушен.
— Но о «Белой стреле» слышали?
— У меня имеется своё мнение.
— Очень интересно.
Но, похоже, бывший кэгэбешник не расположен делиться им с иностранцем. Он поднимается, давая знать, что намерен отбыть восвояси:
— Благодарю за помощь.
— Не за что! — молодой человек скрещивает руки на груди. — Заходите, если что потребуется…
Белозерцев намёк понял.
— А что касается «Белой стрелы», то это «деза».
— Чья?
— Моих коллег.
— А цель?
— Это было своеобразное послание, как сейчас говорят, «месыдж».
Кому?
— Для трёх целевых групп. Для криминала, чтобы не «борзел» и воздерживался от насилия к людям в форме. Для бизнеса, чтобы не жался с налогами. И для народа — поддержать имидж правоохранителей.
— Занятно.
Белозерцев мысленно одобрил себя за то, что не стал шифроваться перед «мальчишкой», но главную цель своего посещения Севера всё-таки скрыл. На обратном пути они двигались молча, каждый погружённый в свои мысли. Белозерцев думал о той самой «Стреле». В девяностых годах ему выпало быть среди тех, кто собрался на нелегальный съезд бывших генералов и других высших чинов КГБ и МВД. Правда, не как самостоятельная единица, а лишь в свите бывшего начальника. Тогда был учреждён «Союз советских чекистов». Белозерцеву пришлись по душе соображения представителя штаба организации, полковника ГРУ в отставке: «В конечно счёте мы хотим стать той силой, которая наведёт в стране порядок». Но смутило то обстоятельство, что деньги на содержание «братства» выделила всё те же «братва».
«Криминальная революция 90-ых. Не она ли аукнулась Бондалетову?»
На Монастырской они расстались. Гид свернул к воротам, а Павел Петрович к кафе «Триада». В это время из дома с деревянным коньком на крыше вышла женщина. По тому, какие звонкие печати ставили её каблучки, можно было предположить: молода. Однако приблизившись, мужчина обнаружил: это тот случай, когда со спины — пионерка, в фас — известно кто. В руках женщина несла чемоданчик с красным крестом. Нечто похожее Павел Петрович видел в детстве. Кажется, у фельдшеров «Скорой». Он шёл за дамой, пока она не поднялась на крыльцо. Над входом висела вывеска, одна часть которой была утеряна, а другая оповещала о том, что в доме находится «… пункт деревни Таракановка».
«Медицинско-акушерский? Нет, не подходит. Фельдшерско-акушерский. Пожалуй, этот вариант ближе к истине».
Бывший гэбэшник с предосторожностью вступил на прогнувшиеся под его тяжестью ступеньки. Внутри пахло лекарствами и хлоркой. Он миновал коридорчик и упёрся в распахнутую дверь. Если на ней и наличествовала табличка, ознакомиться с ней посетитель не успел: на него смотрели глаза — весело и приветливо.
— Простите, — произнёс Белозерцев, мобилизуя весь свой мужской шарм, — но мне требуется помощь.
— Заходите!
«И когда она успела переодеться в белый халат?».
— Я приехал на отдых, но похоже, что акклиматизируюсь с трудом. Как-то тяжело дышать.
— Север-батюшка суров! — кивнула фельдшерица. — Вы что-то принимаете?
— От боли в колене.
— Руку — на стол! — Медичка вынула из саквояжа тонометр и приладила манжетку к предплечью.
«А ей, пожалуй, все семьдесят».
— Давление нормальное.
— Спасибо. Это радует.
— А сон?
— Я никак не могу привыкнуть к белым ночам.
— Понимаю.
И тут Белозерцев вспомнил: фельдшерица — та самая огородница, мотыжившая картошку в три часа ночи.
— Я бы хотел спросить… Сейчас много нетрадиционных способов лечения. И мне посоветовали… — При этих словах он извлёк из барсетки холщовый мешочек.
— Что это?
— Волшебная плёнка. — И он вручил ей «Обыкновенное чудо».
Медичка повертела в руках кусок полиэтилена, успевшего покрыться белёсыми трещинами, и строго осведомилась: