Что ж, с этим не поспоришь. Перед глазами пример отца. В первый годэмиграции он ещё усаживал себя за тексты. А потом… открылось трагическое: в отмытой до блеска, приятно пахнущей, систематизированнойстране русскому не о чем писать. Ничего не бередит душу.
Эрик хотел было вежливо распрощаться. Прежде, чем старец ударит этой своей деревянной штукой. Однако Савва как будто не замечал его поползновений.
— А я тоже когда-то бумагомаранием увлекался. Стишки кропал, — пустился он в воспоминания. — А потом прочёл «Бесы» Достоевского. Великое пророчество о судьбах России, которому никто не внял. Тогда-то и понял: человечество необучаемо. Никакой писатель — даже самый великий — его не спасёт. Это разочарование в слове и привело меня к Божьему Слову.
— Простите, отец Савва, но меня мучает одна мысль, — робко замечает посетитель.
— Поведай…
— Может, с моей стороны дерзко так думать… Только я считаю, что нынешние проблемы человечества… В общем, всё дело в теологии.
Старец насупил брови. Недобрый знак. Но молодой человек лишь ускоряет речь:
— Теология не развивалась. Нас уверили, что новых откровений не может быть. Всё, что можно сказать о Боге, сказано. Всё, что можно уяснить, понято.
— Ты сомневаешься в Слове Божьем?
— Я бы хотел, чтобы религиозная мысль не отставала от развития других наук.
— Эка куда махнул! — качает головой монах, а про себя думает: «Хороший паренёк. Только еретик…» А потом переводит вектор беседы:-Но ты ведь не только за этим явился?
И русскому немцу пришлось поведать о лежании в гробу.
— Ты боишься смерти? — осведомляется Савва, выслушав его.
— После всего…
— Смерть — великое чудо! — монашеский голос перешёл на высокий регистр, посетители за дверью невольно подобрались. — О чудесе! Что сие еже о нас быстьтаинство, како предахомся тлению. Како сопрягожимся смерти?
«О чудо! Что за таинство приключилось с нами? Как предались мы тлению? Как соединились со смертью?» — мысленно перевёл посетитель со старославянского.
— Это из чина погребения, — пояснил старец. — А обряд этот не только величав, но и духовен. Веришь ли, он мне очень даже по нраву. Прошибает до костей. Как говорится в Писании, до разделения души и духа.
— Но ведь не каждый мертвец заслуживает такого обхождения.
— А вот и нет! — по-юношески порывисто возражает монах. — При православном отпевании всякая жизнь уподобляется крестному страданию. «Раб твой угас на жизненном кресте!» — так говорится в заупокойном акафисте митрополита Трифона Туркестанова. — А что касается тебя, то пойди и передохни…Удить рыбу любишь?
— Немного.
— Вот и славно.
Эрик скосил взгляд на молоток, но Савва не притронулся к нему. «Славный старикан! Говорят, до сих балуется рыбалкой». И немец пошёл к себе — выполнять рекомендацию старца. Но по дороге его остановил звонок нового знакомого.
— Разговор есть.
Когда он вошёл в «Триаду», Белозерцев сидел в самом дальнем углу зальчика напротив бутылки с коньяком и тарелки с бутербродами.
— Присаживайтесь! — последовало не то приглашение, не то повеление. Эрик опустился на колченогий стул.
Вскоре бархатная кувалда алкоголя шибанула по мозгам обоих, и мужчины заговорили почти по-приятельски.
— Как вы решились на это? — спросил Белозерцев, вернув надкусанный бутерброд на тарелку.
— Аленький цветочек, то есть Аля упоминала про эту могилу. Но в то лето шли проливные дожди. Они помешали нашим изысканиям.
— И вы вернулись, чтобы проверить?
— По правде говоря, у меня были и другие цели.
— Но как вы разыскали захоронение?
— Сборник легенд и преданий помог. Там есть свидетельство некой Домны Трофимовны Селивановой. Бабушка повествует о знахарке из селя Халуй и её методе исцелять безнадёжно больных.
— Закапывать в могилу?
— Ну это как самый крайний вариант. Имелся и другой. — При этих словах Эрик достал свой айфон:
— Вот образец того, что клали в гроб вместо ребёнка.
На экране высветилась соломенная кукла. Ручки, ножки, повязанная платочком головка. А вместо лица — пустой овал. Точь в точь как у их покойницы.
— Ритуальное захоронение, — объявил Эрик.
— Откуда у вас снимок?
— Местный педагог поделилась сведениями. Прабабка её супруга была той самой колдухой. У неё и фамилия говорящая — Колдомасова. Она мне обещала новую куклу подарить взамен статьи об их краеведческом клубе.
— Что ж, поздравляю с пополнением коллекции.
Эрик кивнул и поднял коньячную рюмку:
— Ваше здоровье!
Павел Петрович ответно приподнял свою, но пить не стал, а предпринял ещё одну попытку покончить с бутербродом.
— Мне не даёт покоя только один вопрос, — пробормотал Эрик, опрокинув в себя коричневую жидкость. — Аленький цветочек утверждала, что на Севере впервые. Тогда откуда…?
— А если допустить, что она была совсем малышкой? — Белозерцев вернул многострадальный бутерброд на тарелку. — Внезапная болезнь, а до районной больницы — сотни километров. Отчаявшиеся родители готовы на всё, даже на помощь потусторонних сил.
«Но почему родной отец напрочь забыл об этом факте?» — задал уже себе вопрос сыщик. Ответ последовал вполне логичный: «От Бондалетова визит к колдунье скрыли».
— Жаль только, что она сама не узнала правды! — То ли алкоголь, то ли интонация сотрапезника заставили Белозерцева поверить в искренность прозвучавших слов. Но уже в следующую минуту привычка гэбэшника взяла верх над эмоциями:
— Эрик, вы действительно не знаете, что произошло с Апполинарией Бондалетовой?
Молодой человек оторвался от содержимого своей рюмки и произнёс:
— Жил был цветочек аленький! Маленький-маленький!
Белозерцев понял: русский немец пьян. Вдребодан!
ЛОВУШКА ДЛЯ БИЗНЕСМЕНШИ
— Простите, Алефтина Григорьевна, что без предупреждения. Но дело не терпит отлагательства.
— Что за дело?
Она не сдвинулась ни на сантиметр, продолжая закрывать вход эдаким монолитом.
— Видите ли, я хотел бы снять комнату…
— Я не сдаю жильё.
— Но мне сказали…
— Враньё!
— Простите великодушно. Похоже, зря понадеялся.
Хозяйка смерила посетителя взглядом — быстро, прицельно. Как умеют женщины.
«Увалень. Похож на ребёнка, чьё тело выросло так быстро, что не успело обрести ловкость».
— Есть у меня один домишко. На отшибе…
— Замечательно! Мне требуются тишина и покой.
— Тишина там гробовая… — недобро усмехнулась женщина. — Подождите здесь. — И она захлопнула калитку ворот.
Ждать пришлось с добрых полчаса. Видимо, на то и был расчёт: умаять мужика, чтобы сам ретировался. Но не на того напали. Белозерцев отошёл в тенёчек, под раскидистую берёзу и принялся составлять пазлы отрабатываемой версии.
Заскрежетали железные ворота. Оттуда глянули псиные глаза. В них прочитывалась готовность бросится на каждого, кто не числился в списке вхожих в дом. Павел Петрович счёл за благо не покидать своё укрытие. До того мгновения покана дорогу не выехала знаменитая «буханка». За рулём — сама хозяйка в солнцезащитных очках, напоминающих бесстрастные глаза насекомого. Приглашающий жест занять место в салоне.
«Только бы не опозориться с коленом!»
Оно не подвело. Но попытки завязать беседу проваливались и камнем шли ко дну. Пока не зашла речь о феномене отечественного автопрома — УАЗ 452:
— Незаменимый транспорт в нашей глубинке. — Уловка возымела эффект. Алефтина адресовала пассажиру то движение губ, которое он квалифицировал как улыбку. — Хорошая проходимость! Спокойно преодолевает снежную целину в 40 сантиметров. — Черты женского лица смягчились. Но поддержать разговор владелица «Триады» не спешила.
— Да и по разъезженной колее…
В этот момент буханку как следует тряхнуло — пассажир подскочил и едва не ударился о крышу.
«И до смерти 1,5 милиметров» — сказал он себе, припомнив отца. Старший Белозерцев всю жизнь крутил баранку УАЗ-452.
В деревне Халуй их встретила Катря, так щедро увешанная золотом, что хватило бы на индийскую свадьбу. У девахи имелась привычка смотреть не мигая в глаза любому мужчине, с кем случалось разговаривать. Но на этот раз она лишь бросила на пассажира осоловевший взгляд, чем укрепила хозяйку в некоторых подозрениях. Пока Кукина давалауказания, Белозерцев пришёл к выводу:
«Прибытки не прытки. Одна машина сколько съедает! Да и что с местных бабушек взять? Живут на своей картошке. Ну привезёт она им макарон, круп, хлебца… Иногда селёдочкой побалует. Опять же конфетками, типа „Дунькиной радости“».
— Пойдёмте, я покажу вам дом!
— Простите, я не представился. — Белозерцев отвесил лёгкий поклон, — Павел Петрович.
— А меня зовите Алефтиной, — повелела бизнесменша.
Они двинулись от площади, где остановилась автолавка, за околицу. Выйдя в чисто поле, долго шли по тропинке, затем свернули в лес. Бизнес-леди двигалась легко.
«А вдовушка ядрёная. Наверняка фитнесом занимается…»
Мыза появилась внезапно — вынырнула из-за ивняка. Чуть в стороне поблёскивала водная гладь.
— Здесь и рыбачить можно?
— В кладовой удилища стоят.
Хозяйка сняла навесной замок. Пахнуло берёзовыми вениками, засушенными травами и хлебным квасом. Кукина скинула босоножки, показав свежий педикюр. Гость, последовав её примеру, снял мокасины.
В передней избе царил полумрак. Окна были завешаны старыми газетами. Ступни ощутили шероховатость домотканых дорожек. Белозерцев оглядел стены, затем отодвинул газету на раме. Из окна открывался вид, достойный постера или рекламного буклета: озеро в обрамлении плакучих ив.
— Обстановка, как видите, самая простая.
— Я не избалован.
— Еду можно приготовить на плитке! Показать?
— Справлюсь.
— Да я не сомневаюсь. — Женщина по-хозяйски устроилась за столом с цветастой клеёнкой. — Плату за постой — сразу. На сколько дней вы намерены у нас задержаться?
— Пока не знаю.
Павел Петрович достал несколько бумажек.