В тот час, когда отец Авель преодолевает свою немощь, Юрочка сжимает деревянные чётки. Крепко, как гранату. Даже простое перебирание коричневых бусин успокаивает ум.
…Отец Авель прислушивается.
— Господи-и-и И-и-сусе Хли-и-и-сте! — Пом-и-илуй меня, глешного.
«Молится. А это значит, пребывает в смятении. Неужели альбом Эрьзи так взбудоражил?»
Эрик и Юрочка. Два его духовных сына. Юноши определённо владели тайной — одной на двоих. И ни один не собирался делиться ею с духовным отцом. Отец… Когда он только был рукоположен, это обращение напоминало о том, что он мог стать отцом. Но не стал.
Да, стариковская память коварна. Ты можешь начисто забыть вчерашний день, но события далёкого прошлого предстают перед тобой, как будто всё случилось на днях.
«Олег, надеюсь, ты зашёл туда случайно? Из любопытства?» — редакторский голос отечески добр.
Они беседовали с глазу на глаз. Олег Нарижный мог не опасаться, что кто-то изобличит его. Скажем, та же донёсшая на него машинистка. Он вполне мог покривить душой. «Да, заскочил на пару минут. Эта тема меня волнует… как журналиста». И редактор бы не усомнился. И вообще-то он не был против религии. Может, даже сам верил. Молча, про себя.
Олег Нарижный упустил шанс, идущий ему в руки. Упрямство неофита. Впрочем, нет. Он был воцерковлён уже три года. Значит, неофитом не считался. Будучи студентом, он без опаски посещал ближайшую церковь, и никто не донёс на него. А тут пошёл в храм… И попался на глаза редакционной машинистке.
Да, был у него шанс спастись. Он не воспользовался им. И тем самым обрёк себя на изгнание. Потому что в партийной газете такие кадры работать не могут.
С ним расстались по-хорошему. Он сам написал заявление «по собственному желанию». И они вернулись в Москву. Безквартирные, безработные. Вскоре жена сделала аборт. Без его ведома. После этого они прожили ещё год. Как брат и сестра. Потому что Олег Нарижный…В общем, какая разница почему.
Он поймал себя на том, что перебирает обрывки воспоминаний как самородки, которые превратились в обычные камешки. Но шевельнулась одна мысль. Этаким камнем в почках. Нестерпимо. Не напрасна ли была его жертва?
«Помяни, Человеколюбче Господи, души отшедших рабов твоих, младенцев, сознательно загубленных во утробе их матерей и потому не принявших святого крещения. Господи, не лиши их Света твоего Божественного!»
— Надо! Пелеодеть!
Больной позволил сделать с собой необходимые гигиенические процедуры, а когда одеяло укрыло его бледные тощие ноги, попросил:
— Посиди со мной, Юрочка.
Юноша присел на табуретку, на которую ставил стакан с водой.
— Расскажи мне что-нибудь.
— Я не зна-а-ю — …заканючил послушник.
— Как сестра твоя поживает? Давненько что-то не приезжала…
— Она холошая! — Осклабился Юрочка.
— Хорошая, — согласился отец Авель и опустил налившиеся свинцом веки..
Внезапно пришли на память слова участкового: замок на пещерной решётке запирала женщина. Как он выразился? На бабий манер. Справа — налево. Так и пуговицы на их одежде крепятся. Но ведь в преступлении признался Потапыч. Может, он был не один, а с бродяжкой Настёной? Отец Авель знал обоих. Люди трудной судьбы, но убийство…
Кто из селянок имел зуб на трудника и мог заманить его под землю? И какими посулами? Если это Алефтина Кукина, то почему не забрала вотивные подвески? Да потому что не посчитала их достойными внимания. Отсюда вывод — это не Алефтина. У той бы хватило соображения.
А есть ли вероятность того, что забулдыга — трудник протоптал дорожку к непутёвой Ларисе? Вполне. Мог он, будучи в дребодан пьян, обидеть девочку-инвалида? И такая вероятность есть. Маринка затаила обиду. Но хватило бы ей разумения проделать всё, чтобы не вызвать подозрений? В это плохо верилось. Но будучи духовником, отец Авель знал: человек — тайна. Попробуй разгадай. Даже если читаешь в душах как в открытой книге.
Девушка утверждает, что её кот проделал сотни километров по воде и по суху, чтобы вернуться в Таракановку. С Гулёной стоит разобраться…
С этой мыслью он провалился в тревожный прерывистый сон.
ПРИЗНАНИЕ ЭРИКА
На крутояре, вдали от нескромных ушей, крестный отец мог рассчитывать на откровенность. Начал он издалека. С университетской карьеры Эрика Эппельбаума. Тот отвечал сдержанно. Да, есть надежда, что будет преподавать русский как иностранный, заменяя ушедшую в декретный отпуск преподавательницу. Пишет научную работу. Тема? Довольно оригинальная. «Методические основания работы с художественными фильмами на занятиях со студентами-иностранцами». Потом ловким маневрированием отца Авеля беседа с факультета Тюбингенского университета «Католическая теология» перетекла на библиотеку Беспоповцевых. Заговорили о полной превратностями судьбе Жанны Гийон. Здесь взял слово Эрик:
— Да, католическая церковь почитает своих святых. Но мистики типа Жанны вызывают у её служителей недоверие. Ведь они непредсказуемы.
— В некотором роде еретики.
— Как и старообрядцы в глазах русской православной церкви.
В этот момент из лесочка вынырнул послушник. Эрик глянул на его полный голубики туесок и резко поменял тему:
— Юрочка, а ведь ты тоже был на том теплоходе! С этим …ларчиком.
Юрочкин рот снова утратил симметрию.
— Только это не ларец, а туес, — внёс поправку отец Авель.
— Ты что-то видел? — упорствовал русский немец.
— Те-е-бя! — проблеял Юрочка.
— Верно. Я поднимался на палубу. Но ты должен был заметить и другое. Я сошёл на берег.
Юрочка поставил ношу на колени своему подопечному, после чего достал ножичек и деревянную фигурку и, сев чуть поодаль, занялся излюбленным делом.
— Не вызывает доверия ваш этот Юрочка! — приглушённо проговорил Эрик, наклоняясь к стариковскому уху, но тот продолжал отправлять в рот одну ягодку за другой, а в перерыве кивнул:
— Премного благодарен за голубень!
Послушник повернулся на голос. «С медлительностью жвачного животного».-отметил Эрик.
— А ведь этот туесок специально для тебя сделан! Верно? — продолжил отец Авель.
И тут послышалось клокотанье. Источник его — Юрочкин рот открылся, образовав гримасу, от которой Эрика передёрнуло. А юноша почти торжественно объявил:
— Св-е-е-та.
После чего на его лицо набежала тень. Он склонился над своим чурбачком. Эрик продолжал наблюдать за парнем.
«Ему известно про Жанну. Тогда вероятность его причастности…»
Отец Авель, посмаковав очередную ягоду, с невинным видом обратился к келейнику:
— А что ещё ты видел на теплоходе?
— Ницего-о-о!
— Ты видел Алю? — напирал Эрик.
Послушник ещё ниже склонился над изделием.
— Юрочка! Ты не должен ничего бояться! — вмешался отец Авель.
«Самые страшные люди — это религиозники. Они свято верят в то, что Бог простит им всё!» — с досадой подумал Эрик.
Юрочка не открывал рта. Ясный день как-то сразу померк.
— Дошло до меня, сынок, что ты не веришь в ад. Верно? — От «сынка» молодого человека внутренне покоробило: так его называла только мама, но он напустил на себя безмятежный вид и приступил к разъяснению своей теологической позиции:
— Я сомневаюсь, что любящий отец может приговорить к этому наказанию своё детище.
— А в бессмертную душу веруешь?
— Более того, считаю, что нет места, где кончается твоя душа и начинается чужая. Души всех людей создают сложное переплетение, которое простирается в бесконечность.
— Хм! — монах ограничился лишь скептическим покашливанием.
Они, казалось, уже исчерпали все темы для беседы, когда отец Авель со значением произнёс:
— Может статься, сынок, что видимся в последний раз.
Русский немец повёл плечом, словно ему мешали лямки рюкзака. Затем бросил тоскливый взгляд в сторону, откуда ожидался теплохода. Но «Поморская звезда», по своему обыкновению запаздывавшая, не оправдала его надежды.
— Аля взяла красный мароккен из библиотеки Беспоповцевых, — произнёс он обыденным тоном.
— Украла?
— Можно сказать и так.
— Для тебя?
Эрик мотнул подбородком.
— Что стало с книгой?
— Я вернул её.
— Когда?
— На завтра.
На следующий день после похищения? — корпус старика подался вперёд.
— После Алиного отъезда.
— Надо полагать, Светлану поступок жилички расстроил?
— Ещё бы!
Народ на дебаркадере загудел. Это из-за речной излучины вынырнул нос судна.
— А ты тут как тут с драгоценной пропажей… Думаю, владелица артефакта была вне себя от счастья.
— Да, она рассыпалась в благодарностях.
— И в итоге тебе удалось уговорить её расстаться с книгой.
— На это ушло два летних сезона.
— Значит, мароккен у тебя. Что ж, поздравляю!
— Полагаю, что прежде Жанна Гийон им не принадлежала.
— Это не суть важно.
— Молодой человек замечание проигнорировал и продолжил:
— Остались следы малого суперэкслибриса. Этот владельческий знак был вытеснен на корешке. А потом стёрт.
И тут зашипел громкоговоритель и звонкий детский голос запел:
— Прекрасное далёко!
Не будь ко мне жестоко…
— Наследница была готова к переменам, — Эрик старался перекричать песню. — Я бы сказал, что она вела себя как… — Отец Авель не расслышал последнее слово, но переспрашивать не стал, а молча следил, как теплоход приближается к пристани.
Простите меня, отец Авель! — Эрик неуклюже обнял монаха.
— Передай поклон матушке и мою благодарность за подарок!
Молодой человек мотнул головой и шагнул на тропку, ведущую к дебаркадеру.
«Какой стремительный, лёгкий! Совсем как Ниночка. Если бы я соединил с нею судьбу, он мог быть моим сыном».
Сухая кисть вынырнула из чёрного раструба рукава и начертала крест вслед удаляющейся фигуре с рюкзаком.
«Поморская звезда» причалила к берегу. Теперь отец Авель мог разглядеть палубу и то место, где сидели они с Эриком, а поблизости маячила голова, увенчанная шлемом. И этот готовый персонаж для сюрреалистической истории оказался потом…