Светлана-Соломия отпирает калитку — ржавые петли заводят унылую мелодию. Двор зарос крапивой — спутницей всякого запустения. Заворчали под ногами потревоженные ступени. Из сумеречных внутренностей пахнуло затхлостью. Девушка зажигает свечу. Жидкий желтоватый свет заливает пространство. Со всех сторон устремляются на неё взгляды. Глядят из выточенных худобой глазниц очи. Берут в кольцо знакомые с детства лики. Во-первых, Иисус. Правда, у старообрядцев имя Божьего сына писали с одной «и» — Исус. Вот икона с девой Марией. С ней у Соломки связан первый и последний богословский вопрос к деду. «Почему Марию называют Богородицей? Ведь Единый Бог — нерождёный и несотворённый. Выходит, Христос — ещё один Бог? Какой по счёту?» — «Не твоего ума дело, Соломия!» — отрезал дед Михей.
Лавки вдоль стен — тёмные от времени и влажности. Соломка(здесь, в молитвенном доме, девушка чувствует себя именно ею) присаживается— в том месте, где сидела когда-то с отцом и матерью. Что бы она сказала им, окажись они рядом? Пожаловалась на свою жизнь? — «Уныние-грех, дочка!»
… Кто-то тяжело поднимается по ступенькам крыльца. Она не заперла дверь! Как пронзительно вскрикнули заржавевшие петли! Незнакомец вступает в сени. У его обуви металлические набойки. Наверное, такие были у солдат, которые ворвались в старообрядческий скит и сожгли его.
Из помещения, где проходили богослужения, два выхода. Когда-то отец показал запасной, секретный.
…Она устремилась по узкому выложенному кирпичом коридорчику. Отец говорил, что он ведёт к крутояру. Но кажется, визитёр тоже осведомлён о подземелье. Он продолжает преследование, чеканя шаг, как на параде. Соломия движется в темноте, вытянув руки. Свечи! Она про них забыла!
Из-за спёртого воздуха лоб покрывается испариной. Ещё десяток шагов и…ладони упираются в стену. Пальцы лихорадочно скользят по шершавой поверхности. Соломия нащупала какую-то выпуклость. — И зажмурилась! Под потолком замигала лампочка. Похоже на боковое помещении подземного хода, где в стародавние времена хранили наиболее ценные иконы и книги. Сейчас он пуст. Но откуда здесь электричество?
А шаги тем временем приближаются. Надо вернуться в туннель! Однако в памяти всплывают отцовские слова: «Лаз в лесу засыпали …» Получается, она в западне! Преодолевая изнеможение, девушка осеняет себя крестным знамением.
— Господи, помоги! — взывает она в Отцу Небесному. Но Он медлит.
В этот момент из темноты появляется Оно. Его голова упрятана в капюшон. Как ни напрягает Соломия зрение, лица не разглядеть. Вместо него — чёрный провал. Расстояние между ними сокращается.
И тут с её телом происходит невероятное: оно начинает вибрировать от наполняющей его силы. Невиданная энергия отрывает ступни от пола, а руки инстинктивно прижимаются к бокам.
«Как у того памятника первому космонавту, который она видела в Москве!»
Медленно, очень медленно начинается движение вверх. Вот так — в клубах дыма устремлялись к небу её единоверцы.
Она огибает свисающую на проводе жёлтую лампочку. Оно пытается схватить её за ноги. Но «вознесение» уже не остановить. И тут она замечает выложенный кирпичами, закруглённый потолок. Ещё несколько мгновений — и её голова… Девушка зажмуривается.
…Её темя пробивает препятствие. Воздушные струи осушают потное лицо. Полёт продолжается.
РИМСКАЯ СТОПА
— А отец Авель, видать, опять слёг! — народная сходка перед «Триадой» разворачивает шеи в сторону фельдшерицы, за которой вышагивает послушник со штативом для капельницы.
— Упал с обрыва. Тормоза у перевозки отказали.
— Вот тебе и хвалёное германское качество!
— Говорят, что если бы поблизости не оказался их криворотый монашек, чем бы дело обернулось…
— Да он и не монах вовсе, а послушник!
Фельшерица и Юрочка огибают торговые палатки и скрываются из виду, а таракановцы продолжают обсуждать происшествие. Тем временем его виновник откидывает одеяло и осматривает гематомы на ногах.
Истинное ли чудо было ему явлено? Почему спасение не трансформировалось в исцеление?
Фельдшерица вступает в его владения, даже не потрудившись постучаться и не прикрыв голову платком. Впрочем, что взять с атеистки!
Юрочка устанавливает штатив у кровати. Фельдшерица закрепляет на нём склянку с лекарством. С веной получается не с первого раза. Стареет Эмилия. Рука уже не та.
— А ты, Эмми, веришь в чудеса?
— Я Миля, — строго замечает фельдшерица. — А что касается чудес…Нет, не верю.
— Расскажи о себе.
— А нечего рассказывать. Всё как у всех.
— Про молодость расскажи.
— Начинала в ту пору, когда больных на лошадях транспортировали, — сдаётся медичка. — А родом с Лешуконья. И девичья фамилия — Лешукова.
— Ох, люблю про здешние края слушать!
Эмилия присаживается рядом с ложем больного, над которым этакой Пизанской башней возвышается Юрочка.
— Возвращалась я как-то от родителей. Мороз за нос и щёки щиплет — заснуть не даёт. Звёзды мне подмигивают — все на своих местах. Конёк сноровисто бежит. А на душе темно, скучно! Как перед бедой. Когда лесом ехала — глаза звериные в чащобе запосверкивали. А чуть погодя…Гляжу — что-то серое, клокастое. К Орлику сбоку подбирается, ухватить его за брюхо старается. Да не один, а с сородичами! Орлик мой почуял погибель свою, да как захрапит бедолага! А меня в санях будто парализовало. Гляжу только, как наст в лунном свете переливается, а ни ногой, ни рукой… А волки не отстают. Один прямо пастью в сани целится. Того и гляди ко мне в полость медвежью вскочит! И тут опамятовалась я! Стала по саням шарить. И обнаружила спасение своё! А знаете, что это было?
— Руж-о-о! — предположил Юрочка.
— Не отгадал!
— Дубинка? — вступил в игру пациент.
— Верёвка…
— А что с ней делать?
— Бросить в серую морду! Так меня дед-охотник учил.
— И всё-ё-ё? — хором протянули мужчины. А рассказчица продолжила:-Волк опешил сначала. А потом уставился на вьющийся конец. Как зачарованный. За ним и остальные. Про меня с Орликом будто забыли. Но главное, силы стали терять. А тут уж огоньки показались.
— А вы — смелая! — не сдерживает восхищения отец Авель.
— Бедовая! — поправляет Эмилия Сергеевна.
Келейник устраивается в изножье больного и принимается за свой чурбачок. Больному отчётливо виден профиль резчика. С той стороны, которая не обезображена. Сколько же лет Юрочке на самом деле? Тридцать с лишком? Больше? Похоже, время перекатывается через Юрочкину голову и уносится вперёд. Не оставляя печатей.
— Покажи поделку, новоявленный Эрьзя! — велит больной. Келейник нехотя откладывает инструмент.
— Юрочка, ты неверно изобразил ступни! — заявляет бывший настоятель, осмотрев человечка. — Второй пальчик никак не меньше третьего. Пальцы человека — это… как дети в шеренге на уроке физкультуры. Строятся по росту. У тебя что? Ножик соскочил и срезал лишку?
— Не-е-е! Юлоцка знат!
— Да ничего ты не знаешь! — вспылил больной. — Эмми спроси!
— Меня зовут Эмилия!
Фельдшерица тоже уставилась на чурбачок. Но претензии её другого свойства.
— Юрочка! Человек рождается вперёд головой. А разве не то же с… Почему ты начал работу с ног?
— Не-е-е-е! Юлоцка знат!
Эмилия, чтобы размять ноги, отходит к узкому, как бойница, окну.
— По большому счёту вы правы, отец Авель. В анатомической норме высота пальцев от большого к мизинцу идёт по нисходящей. Но временами природа нарушает свои правила. Случается, что второй палец по размеру уступает третьему. Называется «римская стопа». У нас в Таракановке есть семья, где…
— Кто такие?
— А вот это медицинская тайна! — Судя по тону, Эмилия намеревается держать свой роток на запоре.
А тем временем Юрочкина работа вот-вот обретёт половую принадлежность.
— Кто этот человек? — интересуется наблюдающий за процессом больной.
Автор поднимает голову — уголки рта принимают симметричное положение.
— С «Помольской звезды-ы-ы»!
ГЛАВНЫЙ СВИДЕТЕЛЬ НАРУШАЕТ МОЛЧАНИЕ
В редакции «Двинской правды» перерыв на чаепитие соблюдался и при форс-мажорных обстоятельствах. Но не для сотрудницы рекламного отдела-кормилицы всего коллектива. Девушка поставила чашку на блюдце и двинулась из чайной — специального помещения отведённого для отдыха — в свой кабинет, дверь в которую предусмотрительно держали нараспашку. Зазвенел телефон. Голос был женский и какой-то запыхающийся:
— Здрасьте! Это из Двинска беспокоят.
— Слушаю.
— Сымите это объявление!
— Какое именно?
— Про пропавшую москвичку.
И по какому праву вы..?
— Мы ногу её нашли!
Сотрудница сочла за благо присесть в офисное кресло, но едва не промахнулась, ударившись о подлокотник ягодицей. А телефонная трубка продолжала верещать:
— Это из древесного цеха говорят.
— Но послушайте…
— Вознаграждение нам не нужно! — Здесь трубку, по всему видать, перехватили, потому что в разговор вступил голос низкого тембра, скорее всего мужской. — Дело это тёмное. А светиться мы не желаем.
— Но погодите…
— Пи-пи-пи… — жалобно отозвалась трубка.
ПОЧЕМУ СОВРАЛ ВАСЁК?
А ведь библейский Бог тоже эволюционирует. Подобно своему творению-человеку. На первых страницах Писания это довольно примитивный дух, гневающийся на людской род по пустякам. Затем мрачный диктатор, истребляющий целые народы. И наконец милосердный Отец, посылающий в мир Христа. Господи, прости мя, грешного! Прав отец Савва. Я еретик.
Его мысли прерывает приход Эмилии, которая с порога объявляет:
— Последняя капельница. Больше к вам не приду!
— Мне будет вас не хватать, Эмми!
— Опять вы за своё! Эмилия я!
— Я не забыл. Но Эмми тоже неплохо звучит.
Больному виден сухощавый профиль медички. Время от времени по нему пробегает тень не то тревоги, не то сомнения.