— Господи, помоги!
И словно в насмешку вместо членораздельных звуков из Юрочкиного рта послышалось фырчанье. «Ну прямо лошадь с монастырской конюшни!» С видом мученика юноша вернул листок, а больной предпринял очередную попытку рассмотреть строчки. Тщетно! Ибо тараканья парочка дала потомство: теперь их было трое.
— Боголодица, Дева ладуйся! — донеслось до ложа больного. Так под молитву он и задремал. А очнулся уже в сумерках. Какая-то гигантская тень нависала над ним и что-то бубнила себе под нос.
— Юрочка, что ты делаешь?
Тень ответно колыхнулась:
— Вы меня не зна-а-а-ете. Зато вам должен… быть знаком Вован.
«Господи, он что, читает?»
— Делябин тлудником одно влемя заделался. — Последовала продолжительная пауза, как будто чтец собирался с силами. — Вован был о вас высокого мне-е-е-ния. Поэтому и облащаюсь к ва-а-м.
«Понятно. У сидельца грядёт освобождение, а места, где можно перекантоваться, на примете нет. Будет о пристанище просить».
— Тубик основательно поглыз лёгкие. Сколо отдам концы-ы-ы! Нужно подцистить кое-цто. Колоце, девку ту столицную не я полешил.
«Господи, это же про того зэка. Как же его там звали?»
— Дай мне письмо! — повелел отец Авель. Чтец молча повиновался.
Слава Господу! Всемогущая длань смела назойливых насекомых! Слова стали опознаваемы.
«Я её в глаза не видел. Когда мент заявился, я хотел только Настюху из-под удара вывести. Вот и блефанул — объявил насчёт бейсболки. На другое не подписывался. Но в ментовке в меня вцепились. Вот в этих ментовских клещах и подумалось, что тюремная больничка по всем статьям выходит лучше холодной развалюхи. Дело-то было как раз перед первыми заморозками. Вот так рассудил. И всё на себя взял. А теперь мне всё равно. Потому что кранты…
Вот и обращаюсь к Вам. Отец-извините забыл ваше имя-отчество! Знайте, что не был Потапыч мокрушником. И если можно, помолитесь за меня. „Лёгкой жизни я просил у Бога-лёгкой смерти надо бы просить!“ Так моя бабка покойная говорила».
Упоминание про загубленную душу всколыхнуло старческую память и пошла-поехала целая нарезка картинок — эпизодов — про то лето, когда был он ещё при сане, в здравии и силе, полон надежд и упований.
Отец Авель, привстав на постели, отдал очередное распоряжение:
— Двигай-ка, брат мой Георгий, снова в оранжерею. Попроси ещё цветочков.
Обращение «брат мой Георгий» (имя, с которым Юрочку предполагалось постричь в монахи) означало, что действовать следует незамедлительно, не вступая в препирательства, к которым келейник в последнее время стал склонен.
Второй букет вышел тоже отменный. Хотя и состоял из одного-единственного цветка. Зато какого! — Алая роза!
Завсегдатаями площади у «Триады» она была оценен по достоинству. Впрочем, как и Эмилины георгины.
Отец Авель, рискуя пораниться шипами, крепко сжимал стебель тремя перстами, пока Юрочка тащил его на крыльцо избы Колдомасовых. На их счастье хозяйка оказалась дома, но просьбу нагрянувших посетителей выслушала настороженно.
— Вы уверены, отец Авель, что это…хм…этично?
— Насколько мне известно, вы коллеги со Светланой Михеевной?
— Ну да, до отъезда в Москву она вела кружок, но…
— К тому же Василий Беспоповцев ваш ученик.
— Я вас очень уважаю, как служителя церкви, но…
— Сделайте это ради вашего будущего коллеги. Ведь предложение поучаствовать в деятельности клуба «Юный краевед» остаётся в силе?
— Без всякого сомнения, отец Авель! — с жаром отвечала зауч. — Давайте мне вашу розу?
МОНАХ НАВЕЩАЕТ БОЛЬНУЮ
Подношению хозяйка обрадовалась.
— Мне никто не дарил раньше… — пояснила она, но узнав, от кого роза, помрачнела.
«Рыхловата ты стала, девушка!» — сказала про себя гостья.
Через полчаса беседы энергия хозяйки и вовсе иссякла. Она с видимой натугой поднялась, чтобы накрыть стол к ужину.
Перед тем как начать трапезу Беспоповцевы преклонили головы и воздали Богу хвалу за хлеб насущный. Надежда Степановна молча внимала им.
Еда оказалась простой, но вкусной: картошка, винегрет и селёдочка. И лишь хозяйка равнодушно гоняла вилкой зелёный горошек.
«Чтобы девушка да беременна, не бывает одновременно» — пришла на ум гостье таракановская присказка. И она одёрнул себя. Но догадка не давала покоя.
Что ж, в Таракановке за Беспоповцевой амурных историй не числилось. А девушка уже поспела. Опять же Москва, новые знакомства. Может статься, и любовь. Кто устоит?
— Твоя сестра, Васёк, разумница и красавица, — обратилась Надежда Степановна к бывшему ученику. — С юных лет полагалась на себя. А со временем на неё стала полагаться и вся семья. Верно? — Мальчик кивнул. — Теперь ты отвечаешь за сестру.
Васёк встал и отправился на кухню с горкой грязных тарелок. Женщины остались вдвоём.
— Когда я была помоложе, мечтала о дочке. — Гостья не оставляла попыток вывести беседу в русло «между нами, девочками». — Я воображала себе, что буду кормить её с ложечки. «За папу, за маму». Но не сбылось…
— А я вот никогда не хотела иметь детей, — прошелестел голос ответно.
— Почему? — ошарашено вопрошала педагог.
— Страшно впускать их в этот мир.
Помолчали. Слышно было, как Васёк гремит на кухне посудой.
— Ну что ж, пора и честь знать! — засобиралась домой гостья. Хозяйка вышла провожать.
— Узкие и вытянутые, примерно 38 размер, — определила на глаз Колдомасова, украдкой глянув вниз. Всё остальное скрыто махровыми носочками.
ЧТО СКРЫВАЕТ ЮРОЧКА?
Зима явилась до срока. Ещё до Покрова земля покрылась белым саваном. Отец Авель полюбовался хороводом снежинок. («Сколько бы тебе ни стукнуло годков — не надоедает».) А потом возобновил давний разговор с Богом.
«Ты дал Своему творению способность стареть и ветшать, и это стало благословением. Ибо старый человек избавлен от страстей и желаний. Единственная его цель — вернуться домой, в истинную свою Отчизну…»
В последнее время они с Юрочкой не покидали кельи, а потому оставались в неведении насчёт последней новости.
— Михей Беспоповцев приехал! — заговорили между тем на пятачке перед «Триадой» — Вся семья в сборе.
Оставался открытым вопрос: с какой целью?
— Надо думать, соляной воздух пацану потребовался. В Москве-то тяжко, угарно.
Эту версию подтвердила и навестившая больного Эмилия. После того, как она уже померила давление и собралась уходить, отец Авель неожиданно высказал интерес к здоровью козы Райки.
— Да что с этой скотинкой сделается! — отвечала хозяйка. — Никакая холера не берёт. — Женский взгляд обратился внутрь себя и, поискав там что-то своё, вновь устремился на пациента: — А с чего это вы заинтересовались моей Райкой? Никак козьего молочка захотелось? Так я принесу!
— Что ж, буду вам признателен! — Больной помедлил, сочтя нужным внести коррективы:-Буду откровенен с вами, Эмилия Сергеевна. — Прозвучавшая в обращении официальность заставила женщину обратиться в слух. А монах возьми да выдай:-Вы ведь так и не завершили ту историю… с Райкой.
«Далась ему моя Райка! Неужели заговариваться стал?»
— Вы, Эмилия Сергеевна, сообщили, что сопровождать Ларису в областной центр не смогли из-за того, что у Райки начались роды. А кто же сопровождал больную?
Фельдшерица перевела дух. Нет, батюшка не соскочил с ума. В его вопросе звучала логика. Она несколько поколебала внешнюю невозмутимость медички, и отец Авель поспешил на помощь:
— Тайна исповеди будет сохранена!
— Но я не ваша прихожанка! И об исповеди речь не идёт. — Взъерепенилась женщина, и на свет Божий вдруг вылезла та самая Райка.
— Кто же спорит? — пошёл на попятную старик, воздев к небу руки. В изгибе правой уже наливался синяк.
— Ну если так… — старушка опустилась на стул. — Меня тогда выручили Беспоповцевы.
— Беспоповцевы?
— Светлана, — поправилась Эмилия Сергеевна. — Очень сообразительная девушка. В один миг собралась. Я ей только свой халат накинула. Уже на полдороге спохватились, что не переодела домашние шлёпанцы. Но вертаться не стали. Плохая примета. Ну и…
— Вы хотите сказать, что сестра Василия сопровождала больную на вертолёте? — приподнял голову больной.
— Да, на том самом, на котором транспортировали и вас.
Отец Авель откинулся в исходное положение, а его пальцы потянулись к бороде.
— Теперь понятно… — проговорил он едва слышно, в большей степени обращаясь к себе. — Но фельдшерица, всё ещё сохранявшая острый слух, осведомилась:
— Что вам понятно?
— Почему мне прекрасная юная дева пригрезилась…
В ответ раздалось придушенное хихиканье. После чего старички распрощались, вполне довольные друг другом. Но как только закрылась дверь, благодушно-легкомысленное выражение лица пациента сменилось задумчивостью. Перед мысленным взглядом стали прокручиваться эпизоды последней встречи с Беспоповцевыми. Чем был вызван Светланин гнев? И зачем мальчик пытался ввести в заблуждение, что был на «Поморской звезде»? Если только… В этом месте мысль застопорилась, а потом и вовсе потекла по философскому руслу.
«Срок христианских ценностей на земле перевалил за 2 тысячи лет. Уже не убивают во имя Бога. По крайней мере, в России. Или всё-таки…»
Старческая дрёма снова одолела его. А когда очнулся, мысли закружились в уже привычном вихре.
«По размеру ступня младшего Беспоповцева почти догоняет сестринскую ножку. Но по форме… Да, они обе узкие. Остального засланной в их дом Колдомасовой (Прости, Господи, старого грешника!) разглядеть не удалось».
Итак, в вертолёте санавиации оказалось сразу два пациента. По идее Ларису должны были отправить в областную психиатрическую больницу, называемую в народе «Жёлтым домом». А как долго добираться оттуда до места стоянки «Поморской звезды?»
По привычке пожилых людей он размышлял вслух, и послушник не преминул вклиниться…