а вообще понимает в жизни?” Мы с Конни подумали, что если в проекте будет участвовать кто-то с реальным опытом расследования, если будет участвовать эксперт, то вся затея покажется солиднее. Нам обеим это пришло в голову. Конни сказала, что про убийства никто не знает больше вас, а благодаря ее давней статье вы стали известны. Вы бы подошли как нельзя лучше.
– Ты показывала статью Гетцу?
– Кажется, я упомянула ее вчера, когда звонила сообщить, что вы приедете.
– А что с Робби Мизом?
– А что с ним?
– Ты часом не надеялась, что я помогу тебе от него отделаться?
– Возможно. Возможно, я боюсь его сильнее, чем готова признаться.
За годы работы в полиции Гурни понял: обман прячется под разными обертками, порой искусными, порой нет, правда же всегда скупа и гола. Несмотря на запутанность нашей жизни, правда обычно проста. И теперь эта простота звучала в голосе Ким. Гурни улыбнулся.
– Стало быть, я твой консультант-эксперт по расследованию убийств, знаменитый сыщик, аргумент для убедительности, партнер по реалити-шоу и личный телохранитель. Что еще?
Ким запнулась.
– Раз я все равно выхожу идиоткой и манипуляторшей, признаюсь еще в одной безумной надежде. Я подумала, что если бы вы пришли еще на одну встречу – с Ларри Стерном, – то он бы, возможно, согласился участвовать.
– Но почему?
– Это уж совсем какие-то интриги. Но я подумала, раз вы знаменитый сыщик, вдруг Ларри решит, что вы занялись поиском преступника, и, обнадеженный, согласится участвовать.
– Значит, вдобавок ко всему я еще и твой спец по нераскрытым делам в погоне за Добрым Пастырем?
Она вздохнула:
– Глупо, правда?
Он счел за лучшее промолчать, а она не стала переспрашивать.
Высоко над ними, где-то над нависшими облаками, послышался тяжелый, увесистый пульс вертолета: все громче, потом тише и, наконец, совсем смолк.
В противоположность навороченным колоннам с орлами у Руди Гетца указатель к дому Ларри Стерна был самый обычный: простой почтовый ящик рядом с проемом в невысоком заборе из булыжника. Дом, каменный коттедж XVIII века, каких было немало в округе, стоял футах в двухстах от ограды за самым обычным газоном. Отдельно стоял гараж, у которого Ким и припарковала свою “миату”.
Парадная дверь была открыта. На пороге стоял человек среднего роста, не полный и не худой, на вид лет сорока. Одет он был в поло, мятый кардиган, широкие слаксы и дорогие мокасины – все желтовато-коричневых оттенков, прямо в тон светло-русым волосам.
Насколько Гурни помнил из голубой папки Ким, Ларри Стерн продолжал дело своего застреленного отца: он был первоклассным стоматологом.
– Ким, – проговорил он с улыбкой, – рад вас видеть. А это, должно быть, детектив Гурни?
– В отставке, – подчеркнул Гурни.
Стерн удовлетворенно кивнул, словно бы радуясь этому уточнению.
– Проходите, вот сюда, – он провел их в светлую гостиную с полом из широкой доски, со вкусом обставленную антикварной мебелью.
– Не хочу показаться грубым, Ким, но у меня не так много времени. Мы могли бы перейти сразу к делу?
Они расположились в креслах, расставленных вокруг коврика перед каменным камином. Догорающие угольки еще дышали приятным теплом.
– Я знаю ваше отношение к “РАМ-Ньюс”, – серьезно сказала Ким, – но мне кажется важным еще раз обсудить ваши возражения.
Стерн терпеливо улыбнулся. Затем заговорил с ней, как с ребенком.
– Я всегда рад вас выслушать. Надеюсь, и вы захотите выслушать меня.
Этот спокойный голос кого-то напомнил Гурни, но кого, он не мог вспомнить.
– Конечно, – отозвалась Ким не слишком уверенно.
Стерн слегка подался вперед – само воплощение внимательной вежливости.
– Давайте сперва вы.
– Хорошо. Довод первый: за формат и окончательную редакцию серий буду отвечать только я. Вам не придется иметь дело с безликой корпорацией. Я сама буду вести все передачи, задавать вопросы. Довод второй: девяносто пять процентов эфирного времени будут занимать истории детей убитых – такие, как ваша. Там самое главное – это ваши ответы на мои вопросы. Передача будет почти полностью состоять из ваших собственных слов. Довод третий: меня лично интересует исключительно правда – правда о том, как убийство повлияло на родственников жертвы. Довод четвертый: возможно, у “РАМ-Ньюс” есть свои собственные интересы, но для этого проекта они всего лишь площадка, всего лишь канал коммуникации. Просто средство. А вы – содержание.
Стерн терпеливо улыбнулся.
– Вы очень красноречивы, Ким. Но мое беспокойство вы не развеяли. Я позаимствую у вас идею с нумерацией и приведу ответные доводы. Довод первый: РАМ – организация весьма неприятная. Она объединяет в себе все худшие черты современных СМИ. Это рупор самых уродливых, самых губительных общественных настроений. На РАМ воспевают агрессию, невежество считают добродетелью. Пускай ваша цель – истина, но у них такой цели нет. Довод второй: они куда искуснее в манипулировании такими, как вы, чем вы – в противостоянии таким, как они. Ваши надежды удержать контроль над своей передачей нереалистичны. Я знаю, что вы просите участников подписать договор исключительного права на использование интервью, но не удивлюсь, если РАМ и тут отыщет лазейку. Довод третий: даже если РАМ и не вынашивает коварных планов, я бы все равно советовал вам отказаться от этого проекта. У вас интересный замысел, но вы можете причинить людям сильнейшую боль. Возможный урон тут больше возможной пользы. У вас благие намерения, но благие намерения могут причинить людям страдания, особенно когда вы обнародуете сокровенные чувства. Довод четвертый: моя собственная жизнь, даже спустя столько лет, служит лучшим доказательством сказанного. Я уже упоминал об этом, Ким, но, пожалуй, стоит уточнить. Девятнадцать лет назад, когда я учился на стоматолога, убили мою близкую подругу из другого университета. Я помню, как это было подано в СМИ: истерично, плоско, вульгарно, совершенно отвратительно. И совершенно в духе СМИ. Грустная правда в том, что законы медиаиндустрии поощрают производство пошлятины. Пошлятина имеет широкий рынок – больше, чем содержательные, умные комментарии. Такова природа СМИ, такова их аудитория. “Введение в экономику медиа”.
Они еще несколько раз обсудили свои разногласия, повторяя уже сказанное и стараясь смягчить острые углы. Потом Стерн указал на часы, извинился и сказал, что ему пора.
– Вы отсюда ездите в город на работу? – спросил Гурни.
– Не больше пары раз в неделю. Я сейчас очень редко принимаю пациентов. У меня большая стоматологическая корпорация, я там больше задействован как председатель правления, чем как практикующий врач. На мое счастье, у меня хорошие партнеры и менеджеры. Так что большую часть времени я уделяю другим медицинским центрам и организациям – благотворительным и так далее. Можно сказать, мне очень повезло.
– Ларри, дорогой…
На пороге появилась высокая, очень стройная женщина с миндалевидными глазами. Она указала на свои изящные золотые часики.
– Я знаю, Лила. Как раз провожаю гостей.
Она с улыбкой удалилась.
Провожая Ким и Гурни к двери, Стерн призвал ее не поддаваться чужим влияниям и предложил обращаться к нему еще. Пожимая руку Гурни, он вежливо улыбнулся и сказал:
– Надеюсь, нам еще выпадет случай поговорить о вашей карьере в полиции. Судя по тому, что написала мать Ким, это должен быть интереснейший рассказ.
Тут наконец Гурни вспомнил, кого ему напоминает этот человек.
Мистера Роджерса[3].
Только вот жена у него как из гарема.
Глава 10Совсем другой подход
Ким остановилась перед выездом на дорогу, хотя машин не было.
– Пока вы не спросили, – сказала она исповедальным голосом, – сразу отвечу “да”. Когда я договаривалась о встрече и предупреждала, что вы придете со мной, я кинула ему ссылку на статью Конни.
Гурни молчал.
– Вы сердитесь на меня за это?
– Я чувствую себя как на раскопках.
– В каком смысле?
– Все время вылезают новые черепки, новые детали ситуации. Интересно, что же будет дальше.
– Ничего не будет. По крайней мере, я так думаю. А работа у вас тоже была такая?
– Какая такая?
– Похожая на раскопки?
– Отчасти.
Его работа нередко казалась ему собиранием пазла: находишь новые кусочки, раскладываешь, внимательно рассматриваешь выемки и цветовые пятна, неуверенно соединяешь друг с другом, надеясь сложить картинку. Иногда на это дается время. Но чаще приходится соображать на лету – например, когда ищешь серийного убийцу. Здесь нет времени искать и рассматривать фрагменты: отсрочка означает новые убийства, продолжение кошмара.
Ким достала мобильный, посмотрела на экран, потом на Гурни.
– Послушайте, я вот думаю… еще нет и трех… а не могли бы вы заехать со мной еще на одну встречу? – И не дав ему ответить, быстро добавила. – Это по пути и надолго вас не задержит.
– В шесть мне нужно быть дома. – Не то чтобы это было правдой, но ему хотелось обозначить какие-то рамки.
– Думаю, это не проблема. – Она набрала номер, потом замерла с телефоном у уха: – Робе́рта? Это Ким Коразон.
Минуту спустя, после наикратчайшего разговора, Ким поблагодарила и тронулась в путь.
– Кажется, тут сложностей не возникло, – заметил Гурни.
– Роберта с самого начала загорелась идеей документальных передач. Она не будет скрывать своих чувств и не упустит случая высказаться. За исключением, пожалуй, Джими Брюстера, она самый агрессивный наш информант.
Роберта Роткер жила прямо за деревней Пикок в кирпичном доме, больше похожем на крепость. Дом стоял в чистом поле, кое-как скошенном, чтобы сойти за газон. На поле не было ни деревьев, ни кустов, ни иной зелени. Вокруг дома возвышался шестифутовый сетчатый забор. За ним – камеры видеонаблюдения с равномерными промежутками. Массивные раздвижные ворота на электроприводе с дистанционным управлением.