– Я полагаю, – продолжал Гурни, – что вы и ваша собака обнаружили следы горючего вещества на внутренней стороне основания стен, а также в почве, образец которой вы взяли?
– Мы обследовали местность очень тщательно.
Гурни улыбнулся, услышав этот уклончивый ответ.
– А сейчас этот образец почвы пропускается через портативный газожидкостный хроматограф у вас в фургоне. Я прав?
В ответ на это предположение у Крамдена лишь слегка напряглась челюсть. Он немного помедлил.
– Пытались ли вы потушить пожар или проникнуть в здание до приезда пожарных?
– Нет.
– Вы не пытались вынести из здания ценные вещи?
– Нет. Пожар был слишком сильный.
– Что бы вы вынесли, если бы могли?
– Инструменты… электрический дровокол… байдарки… велосипед жены… запасную мебель.
– Выносились ли из здания какие-либо ценные вещи в течение месяца до пожара?
– Нет.
– Были ли здание и находящееся в нем имущество застрахованы?
– Да.
– Какой у вас тип страховки?
– Страховка домовладельца.
– Мне потребуется перечень содержавшегося в здании имущества, номер страховки, фамилия страхового агента и название страховой компании. Возросла ли в недавнее время страховая сумма?
– Нет. Разве что были сделаны инфляционные поправки, о которых мне неизвестно.
– Разве в этом случае вас бы не известили?
– Не знаю.
– Имеется ли у вас более чем одно страховое свидетельство на случай пожара?
– Нет.
– Были ли у вас уже случаи, связанные с утратой застрахованного имущества?
Гурни на секунду задумался.
– Да, мне выплатили по страховке от угона. Около тридцати лет назад у меня в городе угнали мотоцикл.
– Это все?
– Это все.
– Имеете ли вы какие-либо конфликты с соседями, родственниками, деловыми партнерами или иными лицами?
– Похоже, у нас есть конфликт, но раньше мы о нем не подозревали. С поджигателем, который сорвал наши таблички “Охота запрещена”.
– Когда вы установили эти таблички?
– Моя жена поставила их несколько лет назад, вскоре после того, как мы сюда переехали.
– Есть ли другие конфликты?
Гурни пришло в голову, что подпиленная ступенька и странный шепот свидетельствуют о том, что конфликт есть. С другой стороны, не было никаких доказательств, что это были нападки именно на него. Он откашлялся.
– Насколько мне известно, нет.
– Выходили ли вы из дома в течение двух часов до того, как заметили пожар?
– Да. После ужина я спустился к пруду и посидел на скамейке.
– Когда это было?
– Как только стемнело… возможно, около восьми.
– Зачем вы туда ходили?
– Как я и говорил, чтобы посидеть на скамейке. Отдохнуть. Расслабиться.
– В темноте?
– Да.
– Вы были расстроены?
– Я устал, беспокоился.
– По какому поводу?
– По личному делу.
– Связанному с деньгами?
– Скорее нет.
Крамден откинулся на спинку стула. Он напряженно разглядывал какое-то пятнышко на столе, потом потрогал его пальцем.
– Пока вы сидели и отдыхали, вы ничего не видели и не слышали?
– Я слышал… какие-то звуки в лесу за амбаром.
– Какого рода звуки?
– Как будто ветка хрустнула. Я не могу определить точнее.
– Кто-либо еще выходил из дома в течение двух часов до пожара?
– Мой сын пришел и вместе со мной посидел на скамейке. Мисс Коразон тоже выходила, я не знаю, надолго ли.
– Куда она ходила?
– Не знаю.
Следователь поднял бровь.
– Вы ее не спросили?
– Нет.
– А ваш сын? Известно ли вам, ходил ли он куда-либо еще, кроме того, что дошел до скамейки и обратно?
– Нет, только дошел до скамейки и потом вернулся в дом.
– Почему вы в этом уверены?
– Он держал в руке включенный фонарик.
– А ваша жена?
– Что моя жена?
– Выходила ли она из дома?
– Мне об этом неизвестно.
– Но вы не уверены?
– Не вполне уверен.
Крамден медленно кивнул, словно бы эти факты складывались в какой-то общий узор. Затем поскреб ногтем крохотное пятнышко на столе.
– Вы совершили поджог в амбаре? – спросил он, не сводя глаз с пятнышка.
Гурни знал, что это стандартный вопрос, который обязан задать следователь по делу о поджоге.
– Нет.
– Вы организовали поджог, совершенный другим лицом?
– Нет.
– Знаете ли вы, кто его совершил?
– Нет.
– Знаете ли вы кого-либо, у кого были причины его совершить?
– Нет.
– Владеете ли вы иной информацией, которая могла бы помочь следствию?
– На данный момент нет.
Крамден уставился на него.
– Что это значит?
– Это значит, что в данный момент я не владею какой-либо иной информацией, которая могла бы помочь следствию.
В недоверчивых глазах следователя вспыхнула едва заметная злость.
– Вы имеете в виду, что планируете получить некую важную информацию в будущем?
– О да, Эверетт, в будущем я, безусловно, получу важную информацию. Можете не сомневаться.
Глава 24Ставки растут
Мадлен и Кайла Крамден допрашивал всего минут по двадцать, а вот Ким – больше часа.
Они закончили почти в полдень. Мадлен пригласила следователя на ланч, но он отказался, угрюмо, без благодарности в голосе. Без дальнейших разъяснений он вышел из кухни и спустился по склону через пастбище к своему фургону, припаркованному на полдороге между прудом и развалинами амбара.
Утренний туман рассеялся, и за пеленой высокой облачности поблескивало солнце. Гурни и Ким сидели за столом. Мадлен нарезала грибы для омлета. Кайл смотрел в окно:
– Какого лешего он там делает?
– Вероятно, проверяет свой хроматограф, – сказал Гурни.
– Или ест сэндвич в гордом одиночестве, – съязвила Мадлен.
– Для хроматографии нужно около часа, – продолжал Гурни.
– А что она ему даст?
– Много чего. Хроматограф может разложить любое горючее вещество на составляющие и определить их точное количество. Это как отпечатки пальцев вещества, с точностью до типа, иногда даже до конкретной марки, если у нее специфическая формула. Это очень точный анализ.
– Жаль, она не поможет с точностью установить, какая специфическая сволочь подожгла наш амбар, – сказала Мадлен, с усилием нарезая лук, так что нож стучал о доску.
– Что ж, – сказал Кайл, – может, у следователя Крамдена и есть этот чудо-прибор, но сам он придурок. Все расспрашивал меня про мой фонарик, какой дорогой я шел, долго ли сидел с папой у пруда. Кажется, подозревал, будто я вру, что не знаю, кто устроил пожар. Идиот. – Он взглянул на Ким. – Тебя он продержал дольше всех. Про что вы говорили?
– Он хотел узнать все про “Осиротевших”.
– Твою программу? Зачем ему это?
Ким пожала плечами.
– Может, он думает, что это как-то связано с пожаром?
– Он уже знал про “Осиротевших”? – спросил Гурни. – Или ты ему сказала?
– Я ему сказала, когда он спросил, откуда я вас знаю и почему оказалась у вас в доме.
– Что ты рассказала ему о моей роли в этом проекте?
– Что вы мой консультант по вопросам, связанным с делом Доброго Пастыря.
– И все?
– Почти.
– Ты говорила ему про Робби Миза?
– Да, он про это спрашивал.
– Про что “про это”?
– Были ли у меня с кем-нибудь конфликты.
– И ты рассказала ему… про странные вещи, которые творились у тебя в доме?
– Он очень настаивал.
– И про сломанную ступеньку? И про шепот?
– Про ступеньку – да. Про шепот – нет. Я лично его не слышала и решила, что это вопрос к вам.
– Что еще?
– Вроде бы все. А, еще он допытывался, куда я ходила вчера вечером. Не слышала ли чего-нибудь, видела ли вас, видела ли Кайла, видела ли еще кого-нибудь – все в таком духе.
Гурни ощутил, как в груди медленной волной нарастает тревога. Любой следственный допрос предполагает работу с целым рядом сведений, некоторые из которых сообщать необходимо, другие – необязательно. На одном конце спектра – незначительные подробности частной жизни, которых ни один разумный следователь не будет ожидать от допрашиваемого. На другом конце – важные факты, необходимые для понимания преступления. Скрывать такие факты – означает препятствовать осуществлению правосудия.
А между ними – сумеречная зона, область споров и спекуляций.
Вопрос был в том, может ли личный конфликт в жизни Ким рассматриваться после происшествия в подвале как конфликт в жизни Гурни. Если она сообщила о возможной связи между подпиленной ступенькой и поджогом, не должен ли был и он об этом сообщить?
Более того, а почему не сообщил? Или это старая коповская привычка: контролируешь информацию – контролируешь ситуацию?
А может, он просто предпочел не вынимать скелет из шкафа? Не признавать, что слишком медленно оправляется от раны? Слишком уж он боится, что растерял свои способности, что уже не так силен, умен, ловок, как прежде: в былые времена он не упал бы с лестницы, не упустил бы человека, шептавшего в темноте.
– Ты во всем разберешься, – сказала Мадлен, сбрасывая лук и грибы с доски в стоявший на плите большой сотейник.
Гурни вдруг понял, что она смотрит на него и, как всегда, читает его мысли: видит по глазам прежде, чем он заговорит. Раньше эта ее способность его почти пугала. Теперь же он считал, что это одна из лучших, ценнейших вещей в их совместной жизни.
Сотейник зашипел, и кухню наполнил аромат лука и грибов.
– Эй, я вспомнил, – оглядевшись, сказал Кайл. – Папа же так и не открыл свой подарок.
Мадлен указала на буфет. Коробка, все еще обернутая в голубую бумагу, лежала рядом со стрелой. Кайл с усмешкой взял ее и положил на стол перед отцом.
– Что ж, – сказал Гурни, слегка смутившись, и принялся разворачивать бумагу.
– Боже, Дэвид, – сказала Мадлен, – у тебя такой вид, словно ты обезвреживаешь бомбу.
Гурни нервно засмеялся, снял остатки бумаги и открыл коробку – тоже голубую, в тон. Сняв несколько слоев тонкой белой бумаги, он обнаружил серебряную рамку, 8 на 10 дюймов. В рамку была вставлена газетная вырезка, уже пожелтевшая от времени. Гурни заморгал.