телей.
Примерно через час Ким наконец закрыла маленькую записную книжку, с которой она сверялась, и, к удивлению Гурни, спросила, нет ли вопросов и у него.
– Есть пара вопросов, если мистер Стоун не возражает.
– Мистер Стоун? Пожалуйста, зовите меня Эриком.
– Хорошо, Эрик. Вы не знаете, у вашей матери были какие-нибудь деловые или личные контакты с кем-то из других жертв?
Он вздрогнул.
– Насколько я знаю, нет.
– У нее были враги?
– Мама не любила дураков.
– То есть?
– Не церемонилась, наступала на больные мозоли. В работе с недвижимостью, особенно на таком уровне, как у нее, очень острая конкуренция, и мама не хотела тратить время на идиотов.
– Вы помните, почему она купила “мерседес”?
– Конечно. – Стоун усмехнулся. – Он престижный. Стильный. Мощный. Быстрый. На голову лучше других. Такой же, как мама.
– За прошедшие десять лет не общались ли вы с кем-то, кто был каким-то образом связан с другими жертвами?
Стоун снова вздрогнул.
– Опять это слово. Не люблю его.
– Какое слово?
– Жертва. Я ее так не называю. Это звучит так пассивно, так беспомощно. Так не похоже на маму.
– Я сформулирую иначе. Общались ли вы с семьями…
Стоун его перебил:
– Да, поначалу общался. У нас было что-то вроде группы поддержки.
– А все семьи в ней участвовали?
– Нет. У хирурга из Уильямстауна был сын, он раз-другой пришел, а потом заявил, что ему не нужна группа по работе с горем, потому что он не горюет. Он рад, что его отца убили. Ужасный человек. Такой враждебный. Истекал ядом.
Гурни посмотрел на Ким.
– Джими Брюстер, – пояснила она.
– Это все? – спросил Стоун.
– Два последних маленьких вопроса. Упоминала ли когда-нибудь ваша мать, что кого-то боится?
– Никогда. Она была самым бесстрашным человеком на этом свете.
– Шэрон Стоун – это ее настоящее имя?
– И да и нет. Скорее да. Официально ее звали Мэри Шэрон Стоун. После оглушительного успеха “Основного инстинкта” она сменила имидж: перекрасилась из шатенки в блондинку, стала опускать имя Мэри и раскрутила свой новый образ. Мама была гениальным промоутером. Она даже думала сделать билборды со своей фотографией, где она сидит в короткой юбке, нога на ногу, как в знаменитой сцене из фильма.
Гурни кивнул Ким, что у него больше нет вопросов.
Стоун добавил с неприятной улыбкой:
– У мамы были шикарные ноги.
Через час Гурни остановился рядом с “миатой” Ким у длинного унылого одноэтажного торгового центра на окраине Мидлтауна. Бухгалтерская фирма с вывеской “Бикерс, Меллани и Пидр” располагалась между студией йоги и туристическим агентством.
Ким говорила по телефону. Гурни откинулся на сиденье и стал думать, что бы он делал, будь его фамилия Пидр. Сменил бы ее или, наоборот, носил бы всем назло? Когда фамилия нелепа, как татуировка с ослом на лбу, о чем говорит отказ ее менять? О похвальной честности или глупом упрямстве? Интересно, когда гордость становится недостатком?
Боже, зачем я забиваю себе голову этой ерундой?
Резкий стук в боковое окно и многозначительный взгляд Ким оторвали Гурни от раздумий. Он вышел из машины и прошел вслед за ней в офис.
Входная дверь вела в скромную приемную с несколькими разными стульями у стены. На кофейном столике в стиле скандинавский модерн валялось несколько истрепанных номеров журнала “Смарт-мани”[8]. Перегородка по пояс высотой отделяла эту часть холла от другой, меньшей по размеру, где напротив стены с запертой дверью стояли два пустых стола. На перегородке стоял старомодный звонок – серебряный купол с кнопкой наверху.
Ким уверенно ударила по кнопке – звук оказался на удивление громким. Через полминуты позвонила снова – ответа не последовало. И только когда она уже достала телефон, дверь в дальней стене отворилась. Вышел бледный, худой человек усталого вида. Он без интереса посмотрел на гостей.
– Мистер Меллани? – спросила Ким.
– Да, – отозвался тот тусклым бесцветным голосом.
– Я Ким Коразон.
– Да.
– Мы с вами разговаривали по телефону. Помните? Мы договорились, что я приеду записать интервью с вами.
– Да, помню.
– Хорошо. – Она несколько растерянно огляделась. – Где вам будет…
– А. Да. Можно пройти в мой кабинет. – И он снова скрылся за дверью.
Гурни открыл дверцу в перегородке и пропустил Ким вперед. И перегородка, и столы за ней были покрыты слоем пыли. Гурни и Ким прошли в кабинет – комнату без окон с большим столом красного дерева, четырьмя стульями с прямой спинкой и книжными шкафами вдоль трех стен. В шкафах стояли толстые тома, посвященные налоговым законам и правилам бухучета. Они тоже порядком запылились. Воздух в комнате был спертый.
Единственным источником света служила лампа на дальнем конце стола. Лампы дневного света на потолке были выключены. Ким, оглядев комнату в поисках места для камеры, спросила, нельзя ли включить свет.
Меллани пожал плечами и щелкнул выключателем. Свет помигал и выровнялся, тихонько жужжа. При свете стала еще заметнее бледность Меллани и темные круги у него под глазами. Он чем-то напоминал мертвеца.
Как и на кухне у Стоуна, Ким сначала установила и настроила камеры. Затем они с Гурни уселись по одну сторону стола из красного дерева, а Меллани – по другую. Ким повторила – почти слово в слово – ту речь, которую произносила у Стоуна. О том, что цель съемки – добиться искренности, естественности, простоты, что разговор должен быть больше всего похож на разговор двух друзей, свободный и непринужденный.
Меллани промолчал.
Ким сказала, что он может говорить все что хочет.
Меллани ничего не ответил, просто сидел и смотрел на нее.
Ким оглядела мрачное замкнутое пространство: включенный свет лишь усилил ощущение унылой неприветливости.
– Значит, – начала она с явной неловкостью, словно поняла, что вся инициатива будет исходить лишь от нее, – это ваш главный офис?
Меллани обдумал это утверждение.
– Единственный офис.
– А ваши партнеры? Они… тоже здесь?
– Нет. Партнеров нет.
– Я думала, эти имена… Бикерс… и…
– Это название фирмы. Она основана как партнерская. Я был главным партнером. Потом мы… наши пути разошлись. А название официально зарегистрировано. С юридической точки зрения неважно, кто тут работает. Не было сил его менять, – он говорил медленно, словно с трудом ворочая громоздкие слова. – Как женщины в разводе не меняют фамилию. Я не знаю, почему не поменял. Надо было, да? – Он явно не ожидал ответа.
Ким улыбнулась еще напряженнее. Поерзала на стуле.
– Я хотела уточнить, прежде чем мы продолжим. Мне называть вас Полом или лучше мистером Меллани?
После нескольких секунд гробового молчания он ответил еле слышно:
– Можете Полом.
– Хорошо, Пол, мы можем начинать. Как мы уже обсуждали по телефону, мы просто поговорим о том, как вы жили после смерти отца. Вы согласны?
Он снова замолк, а потом ответил:
– Конечно.
– Отлично. Итак… Как давно вы работаете бухгалтером?
– Всю жизнь.
– Я имею в виду, сколько лет?
– Лет? Как окончил колледж. Мне… сорок пять. Окончил в двадцать два. Сорок пять минус двадцать два – будет двадцать три года как я работаю бухгалтером. – Он закрыл глаза.
– Пол?
– Да?
– С вами все в порядке?
Он открыл один глаз, потом другой:
– Я согласился в этом участвовать, значит, буду участвовать, но я хотел бы закончить побыстрее. Я уже проходил через это на психотерапии. Я дам вам ответы. Просто… мне не нравится слушать вопросы. – Он вздохнул. – Я читал ваше письмо. Мы говорили по телефону… Я знаю, чего вы хотите. Вы хотите про “до и после”, так? Хорошо. Расскажу про “до и после”. Самую суть, как было и как стало. – И он снова тихо вздохнул.
Гурни на секунду показалось, будто они шахтеры в заваленной шахте и кислород вот-вот закончится. Это вдруг невпопад всплыло воспоминание о фильме, который он видел в детстве.
Ким нахмурилась.
– Не уверена, что я вас поняла.
Меллани повторил:
– Я уже проходил через это на терапии. – Во второй раз слова стали еще тяжелее.
– Да… и поэтому… вы…
– Поэтому я могу дать вам ответы, а вопросы задавать не нужно. Так лучше для всех. Хорошо?
– Замечательное предложение, Пол. Пожалуйста, начинайте.
Он указал на одну из камер:
– Она включена?
– Да.
Меллани снова закрыл глаза. К тому моменту, как он начал свой рассказ, у Ким подрагивали уголки губ, выдавая ее чувства.
– Не то чтобы я был счастливым человеком до этого… события. Я никогда не был счастливым человеком. Но одно время у меня была надежда. Я думаю, была. Что-то вроде надежды. Чувство, что будущее будет лучше. Но после этого… события… это чувство навсегда ушло. Картинка поблекла, все стало серым. Понимаете? Бесцветным. Когда-то мне хватало энергии делать карьеру, что-то выращивать. – Он произнес это слово, словно какой-то странный термин. – Клиенты… партнеры… движение. Больше, лучше, крупнее. А потом произошло это. – Он замолчал.
– Это? – переспросила Ким.
– Событие. – Он открыл глаза. – Как будто что-то перевалило через вершину. Не рухнуло в пропасть, а просто… – Меллани поднял руку и изобразил автомобиль, который доехал до вершины холма и медленно покатился вниз по склону. – Все пошло под откос. Пришло в упадок. Мало-помалу. Мотор заглох.
– А как у вас с семьей? – спросила Ким.
– С семьей? Кроме того, что отец погиб, а мать впала в необратимую кому?
– Простите, пожалуйста. Я неясно выразилась. Я имела в виду семейное положение: были ли вы женаты, остались ли другие родственники?
– Была жена. А потом она устала, оттого что все идет под откос.
– А дети были?
– Нет. И хорошо. А может, и наоборот. Все деньги отца достались его внукам – детям моей сестры. – Меллани улыбнулся, но это была горькая улыбка. – Знаете почему? Это забавно. Моя сестра была очень нервная, очень тревожная. У обоих ее детей биполярное расстройство, СДВГ, ОКР, чего только не было. И отец… он решил, что со мной-то все в порядке, я в семье единственный здоровый человек, а вот им необходима всяческая помощь.