Вылезая во второй раз за ночь из-под “миаты”, Гурни ощутил какую-то вибрацию в правом ребре и испугался. Он на автомате связал эту дрожь с тем, чем занимался в тот момент, и решил, что ее вызвал маячок. Но через секунду он осознал, что это вибрирует его телефон: Гурни поставил его на беззвучный режим, чтобы не перебудить всех в доме, если Хардвик перезвонит.
Он вылез из-под машины, поднялся на ноги, вынул телефон из кармана и увидел на экране имя Хардвика.
– Быстро же ты, – сказал Гурни.
– Что? Какое на хрен быстро?
– Быстро же ты нашел ответы на мои вопросы.
– Какие еще вопросы?
– Проверь автоответчик.
– Я посреди ночи автоответчик не проверяю. Я по другому поводу.
У Гурни возникло что-то вроде предчувствия. А может быть, он достаточно хорошо знал интонации Хардвика, чтобы услышать в них весть о смерти. Он слушал и ждал.
– Лила Стерн. Жена дантиста. На полу в прихожей. Ножом для льда в сердце. Трое теперь, шестеро тогда. Всего девять. И конца-краю не видно. Подумал, ты захочешь узнать. Никто ж не удосужится тебе сказать.
– Господи. Воскресенье, понедельник, вторник. Каждую ночь.
– Так кто же следующий? Ваши ставки на среду? – Хардвик снова сменил тон – и цинизм его интонаций корябнул Гурни, будто ногтем по классной доске.
Он понимал, что в полиции не обойтись без черного юмора, но Хардвик зло шутил и там, где можно было обойтись. Отчасти поэтому Гурни так на него реагировал, хотя тут было что-то еще: на каком-то глубинном уровне Хардвик напоминал ему отца.
– Спасибо за информацию, Джек.
– Ну, на то и нужны друзья.
Гурни вернулся в дом и остановился посреди кухни, пытаясь как-то переварить все сведения, свалившиеся на него за последний час. Он стоял рядом с буфетом. Свет был включен, и потому не было видно, что происходит снаружи. Гурни выключил свет. Луна была почти полной – самую малость ущербный диск. Ее света хватало, чтобы посеребрить траву и придать отчетливости черным силуэтам деревьев. Гурни прищурился и как будто различил даже хвойную бахрому тсуговых веточек.
Вдруг ему показалось, что там что-то движется. Он затаил дыхание и наклонился поближе к окну. Облокотился о буфет и тут вскрикнул, ощутив острую боль в правом запястье. Еще не успев посмотреть, он понял, что случайно положил руку на острый как бритва наконечник стрелы, что лежала на буфете уже неделю. Наконечник глубоко вошел ему в руку. Когда Гурни включил свет, по его раскрытой ладони на пол капала кровь.
Глава 40Увидеть факты
Не в силах заснуть, несмотря на крайнюю усталость, Гурни сидел за столом в полутемной кухне и глядел в окно на восточный хребет. По небу расползался болезненно бледный рассвет, похожий на болезненное состояние его ума.
Ночью Мадлен, проснувшись от его крика, отвезла его в медпункт Уолнат-Кроссинга.
Она просидела с ним в медпункте четыре часа, хотя на самом деле они обернулись бы меньше чем за час, если бы в медпункт не приехали три скорые с пострадавшими в трагикомической аварии. Пьяный водитель сшиб билборд, и тот послужил трамплином для мчащегося мотоцикла, так что он взлетел и приземлился на капот встречной машины. По крайней мере, так об этом рассказывали друг другу врачи выездной бригады и отделения неотложной помощи, стоя рядом с боксом, где Гурни ожидал перевязки.
Не прошло и недели, а он уже снова в медпункте. Что само по себе не радовало.
Он видел, что Мадлен бросает на него взволнованные взгляды – и по дороге в медпункт, и во время ожидания, и на обратном пути, но они почти ни о чем не говорили. А если и говорили, то о боли в руке, о дорожном происшествии и о том, чтобы убрать чертову стрелу куда подальше.
Гурни было о чем рассказать помимо этого – возможно, и нужно было рассказать. О маячке в машине Ким. О маячке в его собственной машине. О новом убийстве. Но обо всем этом он молчал.
Свое молчание он объяснял нежеланием расстраивать Мадлен. Но какой-то голос в голове возражал: на самом деле он хотел избежать споров и тем самым не связывать себе руки. Он решил, что скрывает правду только до времени, не лжет, а просто оттягивает признание.
Они вернулись домой за полчаса до рассвета, и Мадлен пошла спать с тем же встревоженным выражением лица, которое Гурни то и дело видел у нее в эту ночь. Не в силах заснуть из-за перевозбуждения, Гурни сел за стол и стал думать, что означают для него события, о которых он решил не говорить, и в первую очередь – новое звено в цепочке убийств.
Он знал, что есть разные способы поймать убийцу, но мало какие подходят, если убийца умен и владеет собой. А Добрый Пастырь был, возможно, самым умным и хладнокровным из убийц.
Оставался единственный способ его вычислить – масштабная организованная операция правоохранительных органов. Нужно было заново и скрупулезно пересмотреть все первоначальное дело. Привлечь огромное число сотрудников. Добиться разрешения начать все с чистого листа. Но в нынешних обстоятельствах на это нечего было надеяться. Ни ФБР, ни полиция не способны были свернуть со старой колеи на верный путь. Ведь они сами укатывали эту колею целых десять лет.
Так что же делать?
Поруганный и оплеванный, подозреваемый в мошенничестве, с клеймом ПТСР на лбу, что, черт возьми, мог он сделать?
Ничего не приходило в голову.
Ничего, кроме глупого афоризма:
“Играй теми картами, что есть”.
Какими на хрен картами?
Большинство его карт – сущий мусор. Или же в сложившихся обстоятельствах их не разыграешь.
И все же у него был туз в рукаве.
Может, он принесет ему выигрыш, а может, наоборот.
В утреннем тумане всходило солнце. Оно не успело еще толком подняться, как зазвонил телефон. Гурни встал из-за стола и прошел в комнату. Звонили из клиники, просили Мадлен.
Гурни думал было отнести трубку в спальню, но тут Мадлен, в пижаме, показалась в дверях комнаты и протянула руку за телефоном, будто бы ожидала этого звонка.
Она взглянула на экран, потом ответила приятным деловым тоном, который так никак не вязался с ее сонным лицом.
– Доброе утро, это Мадлен.
Потом долго слушала что-то – видимо, какое-то объяснение. Гурни за это время сходил на кухню и заправил кофемашину.
Голос Мадлен прозвучал еще только раз, под самый конец разговора, и Гурни разобрал лишь несколько слов. Кажется, она на что-то согласилась. Через несколько секунд она вошла в кухню, и в глазах ее было вчерашнее беспокойство.
– Как твоя рука?
Лидокаин, которым его обезболили, прежде чем наложить девять швов, больше не действовал, и ладонь у запястья пульсировала от боли.
– Ничего, – сказал он. – О чем тебя просят в этот раз?
Она не ответила.
– Держи руку поднятой. Как доктор велел.
– Хорошо, – Гурни поднял руку на несколько дюймов над разделочным столом, у которого он ждал, пока сварится кофе. – У них что, новый суицид? – спросил он с излишней веселостью.
– Вчера вечером уволилась Кэрол Квилти. Нужно ее заменить.
– Во сколько?
– Чем скорее, тем лучше. Я сейчас в душ, перекушу и поеду. Ты сам тут справишься?
– Конечно.
Она нахмурилась и показала на руку.
– Выше.
Он поднял руку на уровень глаз.
Мадлен вздохнула, подмигнула ему – мол, молодец – и отправилась в душ.
Он в тысячный раз подивился ее жизнерадостности, неизменной способности принимать реальность, что бы та ни готовила, и оставаться оптимистичной – гораздо более оптимистичной, чем он.
Мадлен принимала жизнь такой, какая она есть, и делала что могла.
Она играла теми картами, которые у нее были.
Тут Гурни вновь вспомнил о тузе в рукаве.
Что бы из этого ни вышло, надо его использовать. Пока не кончилась игра.
Он смутно предчувствовал, что ничего хорошего не выйдет. Но был лишь один способ это проверить.
Разыграть туза – значило использовать прослушивающие устройства в квартире Ким. Возможно, их установил сам Добрый Пастырь, и возможно, он все еще прослушивал записи. Если оба эти предположения были верны – а это был большой вопрос, – то жучки становились средством связи. Средством общения с убийцей. Через них можно было передать послание.
Но каким должно быть это послание?
Такой простой вопрос – и бесконечное множество ответов.
И среди них нужно было найти правильный.
Вскоре после ухода Мадлен домашний телефон снова зазвонил. Это был Хардвик. Скрипучий голос произнес: “Проверь онлайн архивы газеты «Манчестер Юнион Лидер». Они в девяносто первом писали про Душителя. Там этого дерьма навалом. Ну все, пока, я пошел срать. Осторожней там”.
Хардвик умел изящно попрощаться.
Гурни сел за компьютер и целый час читал архивы не только “Юнион Лидера”, но и других газет Новой Англии, которые много писали о Душителе.
За два месяца было совершено пять нападений, все со смертельным исходом. Все жертвы были женщины, и всех их убийца задушил белыми шелковым шарфами, которые оставлял у них на шее. Сходства между жертвами казались скорее совпадением, чем свидетельством каких-либо связей между ними. Три женщины жили одни и были убиты у себя дома. Две другие допоздна задерживались на работе в безлюдной местности. Одну задушили на неосвещенной парковке позади магазина рукоделия, которым она управляла, другую на такой же парковке за собственной цветочной лавочкой. Все пять нападений произошли в радиусе пяти километров от Хановера, где располагается Дартмутский колледж.
Хотя в серийных удушениях женщин нередко прослеживается сексуальный мотив, в данном случае на жертвах не было следов изнасилования или надругательства. Обобщенный “портрет жертвы” показался Гурни очень странным. Собственно, и портрета никакого не было. Единственное сходство всех жертв состояло в том, что они все были миниатюрными. Но на этом сходство заканчивалось. Они по-разному одевались, носили разные прически. Социальный состав тоже был весьма пестрым: дартмутская студентка (на тот момент девушка Ларри Стерна), две хозяйки магазинов, буфетчица из местной начальной школы и психиатр. Возраст их тоже варьировался: от двадцати одного до семидесяти одного года. Дартмутская студентка была блондинка англосаксонской внешности. Психиатр на пенсии – седовласая афроамериканка. Гурни редко встречал такой разброс среди жертв серийного убийцы. Сложно было понять, на чем маньяк повернут – что так привлекало его во всех жертвах.