Пока он размышлял о странностях этого дела, наверху включили душ. Вскоре на пороге комнаты появилась Ким. Взгляд ее был полон дикой тревоги.
– Доброе утро, – сказал Гурни, закрывая страницу поиска.
– Мне так жаль, что я вас во все это втянула, – проговорила она, чуть не плача.
– Я зарабатывал этим на жизнь.
– Когда вы зарабатывали этим на жизнь, никто не сжигал ваш амбар.
– Мы не можем быть точно уверены, что амбар связан с этим делом. Это может быть просто…
– Господи! – перебила она. – Что у вас с рукой?
– Я оставил на буфете стрелу и поранился об нее в темноте.
– Господи! – повторила Ким и вздрогнула.
За спиной у нее появился Кайл.
– Привет, пап, как… – он замолчал, увидев повязку. – Что случилось?
– Ничего особенного. Это только выглядит страшно. Будете завтракать?
– Он порезался об эту жуткую стрелу, – сказала Ким.
– Боже, она ведь как бритва, – сказал Кайл.
Гурни встал из-за стола.
– Ну хватит, – сказал он. – Пойдемте, там есть яичница, тосты и кофе.
Он старался казаться спокойным. Но в то самое время, когда он, непринужденно улыбаясь, шел к столу, его терзал вопрос о Лиле Стерн и маячках. Имеет ли он право молчать о них? И почему молчит?
Сомнения в мотивах собственных действий всегда подрывали то хрупкое спокойствие, которого ему удавалось достичь. Он усилием воли вернул свое внимание к повседневности – к завтраку:
– Не хотите апельсинового сока?
За исключением пары реплик, завтрак прошел в молчании, почти неловком. Когда все доели, Ким, явно желая хоть что-нибудь сделать, вызвалась убрать со стола и помыть посуду. Кайл погрузился в чтение сообщений на телефоне, словно стремясь прочитать каждое как минимум дважды.
В повисшей тишине Гурни вернулся к главному вопросу: как достать из рукава свой туз. Второй попытки не будет. Он почти физически ощущал, как стремительно ускорилось время, словно завертевшись песчаной воронкой у него под ногами.
Он представил себе финальную схватку, в которой он наконец встретится с Добрым Пастырем. Финальную схватку, в которой фрагменты пазла встанут на свои места. Финальную схватку, которая ясно покажет, что позиция Гурни – это голос рассудка, а не фантазии выжившего из ума ветерана.
У него не было времени задуматься, насколько эта цель разумна и насколько вероятна победа. Ему оставалось только одно: понять, как устроить эту финальную схватку. И где.
Где – решить проще.
Как – вот это вопрос.
Зазвонил телефон, и Гурни вернулся в настоящий момент: он сидел за столом, освещенным утренним солнцем. К его удивлению, пока он был погружен в свои мысли, Кайл и Ким успели усесться в креслах в дальнем конце комнаты, а в печи разгорался огонь.
Гурни пошел в кабинет ответить на звонок.
– Доброе утро, Конни.
– Дэвид? – казалось, она была удивлена, что дозвонилась.
– Да, это я.
– В центре урагана?
– Вроде того.
– Еще бы, – голос Конни звучал резко и энергично. Она всегда говорила взвинченно. – И в какую сторону дует ветер?
– Что, прости?
– Моя дочь остается или уходит?
– Она сказала мне, что решила бросить проект.
– Потому что все слишком мощно?
– Мощно?
– Эти убийства ножиком для льда, возвращение Доброго Пастыря, паника на улицах. Ее это пугает?
– Убитые были ей дороги.
– Журналистика не для слабонервных. Так всегда было и всегда будет.
– Еще ей кажется, что вместо серьезной и искренней документальной программы РАМ делает из ее замысла дешевую мыльную оперу.
– Что за чушь, Дэвид, мы живем в капиталистическом обществе.
– То есть?
– Суть медийного бизнеса – сенсация. Сенсация – это бизнес. Нюансы – это, конечно, мило, но в реальности продается драма.
– Думаю, тебе стоит поговорить с ней, а не со мной.
– Само собой. Но мы с ней поладим как кошка с собакой. А тебя, как я и говорила, она уважает. Тебя она послушает.
– И что ты хочешь, чтобы я ей сказал? Что РАМ занимается благим делом, а Руди Гетц – герой?
– Судя по тому, что я знаю, Руди говнюк. Но умный говнюк. Жизнь не сказка. Кто-то умеет это принять, кто-то – нет. Я хочу, чтобы она хорошенько подумала, прежде чем бросать проект.
– По-моему, бросить этот проект – не такая уж плохая мысль.
Повисло молчание, а Конни Кларк молчала очень редко. Потом она вновь заговорила, уже тише:
– Ты не представляешь, к чему это может привести. То, что она решила учиться журналистике, защищать диплом, снимать этот проект, делать карьеру, стало для нее спасением. На фоне того, что было раньше.
– А что было раньше?
Конни вновь замолчала:
– То, что она стала такой целеустремленной, амбициозной девушкой – это вообще-то чудо. Несколько лет назад мне было за нее страшно: после исчезновения отца она была сама не своя. В подростковом возрасте ее штормило. Она ничего не хотела делать, ничем не интересовалась. Временами вроде как приходила в норму, а потом опять проваливалась в болото. Журналистика, особенно эти “Осиротевшие”, внесли в ее жизнь какую-то цель. Проект вернул ее к жизни. Мне страшно думать, что будет, если она его бросит.
– Ты хочешь с ней поговорить?
– Она там? У тебя дома.
– Да. Это долго объяснять.
– Она сейчас в той же самой комнате?
– В другой комнате, вместе с моим сыном.
– С твоим сыном?
– Это тоже долго объяснять.
– Понятно. Ну ты все-таки объясни, когда будет время.
– С удовольствием. Через день-другой. Сейчас мне как-то не до того.
– Могу представить. И все же, пожалуйста, не забывай, что я тебе сказала.
– Мне пора.
– Хорошо, но… Сделай, что в твоих силах. Пожалуйста, Дэвид. Не допусти, чтобы она себе навредила.
Договорив, Гурни остался стоять в комнате у окна, невидящими глазами глядя на горные склоны. Как, черт возьми, можно уберечь другого от того, чтобы он себе навредил?
Пульсирующая боль в ладони прервала его мысли. Он поднял руку, приложил ее к оконной раме – боль утихла. Затем посмотрел на стоящие на столе часы. Меньше чем через час им с Ким надо было выезжать на встречу с Руди Гетцем.
Но кое-что нужно было обдумать прямо сейчас.
Туз в рукаве. Возможность оставить послание для убийцы.
Что это должно быть за послание? Приглашение? Прийти куда? Сделать что? С какой целью?
Чего может захотеть Добрый Пастырь?
Похоже, его всегда заботило одно – собственная безопасность.
Может, предложить ему избавиться от потенциального источника опасности.
Может, пообещать ему возможность уничтожить противника.
Да. На это он купится.
Возможность устранить неудобного ему человека.
И Гурни знал, куда позвать убийцу. Куда он придет расправиться с противником.
Гурни открыл ящик стола и вытащил визитку без имени, с одним телефонным номером.
Потом достал мобильный и позвонил. На звонок не ответили – он дождался автоответчика. Ни приветствия, ни слова о себе – лишь команда: “Объясните цель звонка”.
– Это Дэйв Гурни. По срочному делу. Перезвоните мне.
Перезвонили, не прошло и минуты.
– Максимилиан Клинтер слушает. Что стряслось, парниш? – ирландский акцент работал на всю катушку.
– У меня просьба. Мне нужно кое-что сделать, и для этого мне нужно помещение.
– Так, так, так. Это что-то важное?
– Да.
– Насколько важное?
– Важнее не бывает.
– Важнее не бывает. Так, так. Это может быть только одно. Я прав?
– Я не умею читать мысли, Макс.
– А я умею.
– Тогда ты мог бы меня и не спрашивать.
– Это был не вопрос, а просьба подтвердить догадку.
– Я подтверждаю, что это важно, и прошу пустить меня на одну ночь в твою хижину.
– Объяснишь поподробнее?
– Подробностей я еще не знаю.
– Тогда в чем идея?
– Я не готов об этом рассказывать.
– Я имею право знать.
– Я хочу кое-кого туда пригласить.
– Его самого?
Гурни не ответил.
– Тысяча чертей! Что, правда? Ты его нашел?
– Скорее, я хочу, чтобы он меня нашел.
– У меня в хижине?
– Да.
– Зачем бы ему туда приходить?
– Чтобы меня убить. Если я дам ему серьезный повод меня убить.
– Понятно. Твой план – провести ночь в моей хижине посреди болота Хогмэрроу, ожидая человека, который собирается тебя убить. Так?
– Ну примерно.
– И какова будет счастливая развязка? За мгновение до того, как он снесет тебе голову, с небес, будто долбаный Бэтмен, свалюсь я?
– Нет.
– Нет?
– Я сам себя спасу. Или нет.
– Ты что, думаешь, один в поле воин?
– Это слишком сомнительное предприятие, чтобы впутывать в него кого-то еще.
– Но я-то точно должен участвовать.
Гурни невидящим взглядом глядел в окно, размышляя о подводных камнях своего плана – если его можно было назвать планом. Браться за дело одному крайне рискованно. Но впутывать туда кого-то еще, а тем паче Клинтера – еще рискованней.
– Извини. Или по-моему, или никак.
Клинтер взорвался:
– Ты говоришь об ублюдке, который разрушил всю мою жизнь! Ублюдке, ради убийства которого я живу! Которого я мечтаю скормить псам! И ты, черт возьми, говоришь мне, что будет “по-твоему”? По-твоему?! Да ты совсем спятил, что ли?
– Я не знаю, Макс. Но я вижу крохотный шанс остановить Доброго Пастыря. Возможно, не дать ему убить Ким Коразон. Или моего сына. Или мою жену. Теперь или никогда, Макс. Это мой единственный шанс. В этом деле и так слишком много подводных камней, слишком много неясностей. Еще один человек – это еще одна неясность. Извини, Макс, но я не могу согласиться. По-моему – или никак.
Повисло долгое молчание.
– Ладно, – сказал Клинтер. – В его голосе не было ни эмоций, ни ирландского акцента.
– Что ладно?
– Ладно, можешь провести ночь у меня в доме. Когда?
– Чем скорее, тем лучше. Скажем, завтра. С заката до рассвета.
– Ладно.
– Но я настаиваю, чтобы ты ни в коем случае туда не приходил.