Позднее утро следующего дня Гурни встретил в палате отделения неотложной помощи муниципальной больницы Итаки. Хотя в целом врачи отделения были уверены, что состояние его нетяжелое – ожоги в основном первой, реже второй степени, – Мадлен, приехав в больницу, настояла на осмотре дерматолога.
Теперь же, когда дерматолог, похожий на ребенка, играющего в доктора, пришел и ушел, подтвердив поставленный диагноз, они ждали, пока уладится какая-то путаница со страховкой и выпишут необходимые бумаги. У кого-то на компьютере рухнула система, но было не вполне понятно у кого, и Гурни бодро объявили, что придется немного подождать.
Кайл приехал в больницу вместе с Мадлен и теперь слонялся между палатой Гурни и приемным покоем, сувенирной лавкой и буфетом, сестринским пунктом и парковкой. Было понятно, что он хочет быть рядом с отцом, и столь же понятно, что его раздражает полное безделье. Он уже множество раз заходил к Гурни в палату и выходил обратно. После нескольких неловких попыток он наконец попросил о том, о чем, по собственным словам, хотел попросить уже давно. С тех пор как Мадлен обмолвилась, что у них на чердаке хранится старый мотоциклетный шлем Гурни.
– Слушай, пап, у нас с тобой головы примерно одного размера. Я хотел спросить… ты не против… то есть… я хотел спросить, нельзя ли мне взять твой шлем?
– Конечно, можно. Как вернемся домой, отдам.
Гурни с улыбкой подумал, что сын унаследовал от него привычку не говорить о любви прямо.
– Спасибо, пап. Как здорово. Супер. Спасибо.
Звонила Ким – дважды, – спрашивала, как Гурни себя чувствует, извинялась, что не смогла приехать в больницу, многословно благодарила его за то, как он рисковал жизнью в схватке с Добрым Пастырем, а потом сообщила, что накануне ее долго допрашивал детектив Шифф в связи с убийством Робби Миза. По словам Ким, она показала, что готова к сотрудничеству, но лишнего не говорила. Однако наутро, когда к Шиффу присоединился агент Траут из ФБР, чтобы еще раз допросить ее в связи с событиями в хижине Макса Клинтера, она решила, что лучше нанять адвоката, – и отложила допрос.
Хардвик ввалился в палату к Гурни незадолго до полудня. Усмехнувшись и подмигнув Мадлен, он взглянул на Гурни, нахмурился и разразился смехом, похожим скорее на рык.
– Господи боже, что ты сделал со своими бровями?
– Я решил их сжечь и отрастить новые.
– А вместо лица решил завести себе долбаный гранат?
– Как это мило с твоей стороны, Джек. Я ценю твою поддержку.
– Господи, посмотришь телевизор – так ты там Джеймс Бонд. А посмотришь на тебя здесь…
– Что значит “посмотришь телевизор”?
– Только не говори, что ты не видел.
– Не видел что?
– Господи ж ты боже ж мой. Раздул тут третью мировую, а потом прикидывается шлангом. Этот чертов репортаж о вашей горячей ночке крутят по РАМ-ТВ все утро. Стерн выходит из хижины. Долбаный огнемет на капоте у Макси. Стерн горит. Макси палит из пулемета по вертолету. Ты героически бросаешься в ночь, рискуя жизнью. Вертолет падает, а вслед за этим следует, по словам дикторов РАМ, “ужасный трагический всполох”. Что ты, мой мальчик, это такое шоу!
– Но подожди, Джек. Вертолет сбили. Откуда же взялась съемка его падения?
– У этих подонков там было два вертолета. Один упал, другой тут же занял его место и стал снимать. Трагические всполохи поднимают рейтинг. Особенно когда при этом заживо сгорают два человека.
Гурни поморщился: перед глазами у него до сих пор стояла смерть Макса Клинтера.
– И все это показывают по телевизору?
– Они эту хрень крутят все утро. Шоу-бизнес, мой друг, долбаный шоу-бизнес.
– А как эти вертолеты вообще там очутились?
– Твой кореш Клинтер предупредил “РАМ-Ньюс”. Позвонил им и сказал, что ночью произойдет нечто великое, связанное с Добрым Пастырем, так что пусть будут поблизости с камерами наготове. Перед своим выходом он еще раз им позвонил. Макс давно ненавидел РАМ за то, как они осветили его провал при первом столкновении с Добрым Пастырем. Похоже, он с самого начала планировал сбить вертолет.
Пока Гурни осмыслял эту информацию, Хардвик вышел из палаты, прошел через большой холл к сестринскому пункту и оторвал от компьютера молодую служащую.
Вскоре он вернулся с торжествующим блеском в глазах:
– У них есть пара теликов на тележках. Телочка с большими сиськами сейчас нам один прикатит. И ты сам увидишь это дерьмище.
Мадлен вздохнула и закрыла глаза.
– А покуда, Шерлок, два вопроса. Как это, черт возьми, дантист Ларри так наловчился палить из пистолета?
– Мне кажется, у него была невероятная страсть к точности. Такие люди часто достигают совершенства в каком-нибудь деле.
– Жаль, что нельзя разлить это качество по бутылкам и продавать здоровым людям. И второй вопрос, более личный. Ты сам-то понимал, во что ввязываешься, когда шел в хижину Клинтера?
Гурни поглядел на Мадлен. Она не сводила с него глаз, ожидая ответа.
– Я ожидал встретить Доброго Пастыря. Не мог же я предвидеть весь этот ужас.
– Ты уверен?
– Черт возьми, что значит “ты уверен”?
– Ты правда думал, что Клинтер не придет, как ты ему и сказал?
Гурни помолчал.
– Откуда ты знаешь, что я сказал ему не приходить?
Хардвик ответил вопросом на вопрос:
– А как ты думаешь, почему он вмешался именно в тот момент?
Гурни и сам в глубине души гадал почему. Клинтер появился слишком уж вовремя – в ту минуту, когда дела у Гурни стали совсем плохи. Теперь разгадка показалась очевидной.
– Он установил жучки в собственном доме?
– Конечно.
– А приемник от них был в “хаммере”?
– Да.
– То есть он подслушивал мой разговор с Ларри Стерном?
– Естественно.
– И его приемник записывал все, в том числе наш с ним телефонный разговор. А вы потом добыли эту запись, потому и знаете, что я велел ему не приходить. Но ведь “хаммер” весь сгорел, как же вы…
– Мы получили запись от Клинтера. Он переслал в БКР аудиофайл прямо перед тем, как привести в действие огнемет. Похоже, он понимал, что вся эта игра может плохо закончиться. И еще похоже, что он хотел послать нам факты, которые подтверждали бы твою версию этого дела.
Гурни почувствовал горячую благодарность к Клинтеру. Реплики Ларри Стерна без сомнений доказывали, что его манифесту верить нельзя.
– Сколько теперь людей расстроится.
Хардвик усмехнулся.
– Ну их в жопу.
Повисло долгое молчание. Гурни вдруг осознал, что он больше не расследует дело Доброго Пастыря. Преступление раскрыто. Опасность миновала.
Скоро множество силовиков и судебных психологов будут оголтело переводить стрелки друг на друга, настаивая, что всему виной так называемые ЧО – чужие ошибки. Когда шум уляжется, то, может, и Гурни получит какое-то признание. Но признание – палка о двух концах. За него частенько приходится дорого платить.
– Кстати, – сказал Хардвик. – Пол Меллани застрелился.
Гурни моргнул.
– Что?
– Застрелился из “дезерт-игла”. Судя по всему, несколько дней назад. Женщина из магазина по соседству с его офисом сообщила вчера о дурном запахе из вентиляции.
– И нет сомнений, что это суицид?
– Никаких.
– Господи.
Мадлен была поражена.
– Это тот несчастный человек, о котором ты говорил на прошлой неделе?
– Да. – Ответил Гурни и спросил Хардвика: – Тебе удалось выяснить, как давно у него был пистолет?
– Меньше года.
– Господи, – снова сказал Гурни, обращаясь скорее к себе самому, чем к Хардвику. – Но почему же именно из “дезерт-игла”?
Хардвик пожал плечами.
– Из “дезерт-игла” убили его отца. Может быть, он хотел умереть так же.
– Он ненавидел своего отца.
– Может, он хотел искупить этот грех.
Гурни уставился на Хардвика. Иногда тот говорил просто ужасные вещи.
– К слову об отцах, – сказал Гурни, – не удалось выйти на след Эмилио Коразона?
– И не просто выйти на след.
– Ну?
– Когда у тебя появится время, подумай, как с этим всем быть.
– С чем?
– Эмилио Коразон – запойный алкоголик и героиновый наркоман. Он живет в приюте Армии Спасения в Вентуре, штат Калифорния. Попрошайничает – на выпивку и героин. Уже раз шесть менял имя. Не хочет, чтоб его нашли. Чтобы выжить, ему нужна пересадка печени, но он не может не пить несколько дней, чтобы встать на очередь. Из-за аммиака в крови у него развивается деменция. В приюте думают, что он умрет через три месяца. Может быть, и скорее.
Гурни почувствовал, что должен что-то сказать.
Но на ум ничего не приходило.
Он чувствовал опустошенность.
Боль, печаль и опустошенность.
– Мистер Гурни?
– Он поднял глаза.
В дверях стояла лейтенант Баллард.
– Простите, если помешала… Я просто… Я хотела вас поблагодарить… и узнать, как вы себя чувствуете.
– Входите.
– Нет-нет. Я просто… – она посмотрела на Мадлен. – Вы миссис Гурни?
– Да. А вы…?
– Джорджия Баллард. Ваш муж – выдающийся человек. Но вы, конечно же, и сами это знаете. – Она посмотрела на Гурни. – Может быть, когда все немного успокоится… я хотела бы пригласить вас и вашу жену на ланч. Я знаю один итальянский ресторанчик в Саспарилье.
Гурни засмеялся:
– Жду с нетерпением.
Баллард улыбнулась, помахала на прощание и исчезла так же внезапно, как и появилась.
Гурни снова стал думать об Эмилио Коразоне и о том, как воспримет известия о нем его дочь. Он закрыл глаза и опустил голову на подушку.
Когда он снова открыл глаза, то не понял, сколько же времени прошло. Хардвик ушел. Мадлен придвинула стул к его кровати и смотрела на него. Эта сцена явственно напомнила ему другую: конец дела Перри, когда его чуть не убили и когда он получил ранения, от которых полностью не оправился до сих пор. Он вспомнил, как наконец он вышел из комы – и Мадлен сидела у его постели, смотрела на него, ждала.
Он встретил ее взгляд, и на мгновение ему захотелось повторить заезженную шутку: “Пора прекращать эту традицию”. Но тут же ему показалось, что это неправильно и не смешно и что он не имеет права так шутить.