– Мы не сомневаемся в ваших словах, мисс Форбс, – произнес Хэдли весьма заинтересованным тоном, словно подталкивая ее к дальнейшим признаниям. – Когда именно вы видели браслет?
– До того, как мы отправились в театр, перед тем как все пошли на ужин. Я вчера вечером зашла к ней в номер спросить, собирается ли она переодеваться к театру.
– В котором часу?
– Около семи.
– Прошу вас, продолжайте.
– Она сказала, что слишком устала и у нее слишком скверно на душе, чтобы наряжаться. Она сказала, что вообще не поехала бы в театр, но ведь нужно держаться вместе: она сказала, что отказаться было бы неприлично. – Франсин умолкла. Удлиненные темно-карие глаза, придававшие живости иначе слишком бледному лицу, сверкнули на Хэдли, словно отвечая какой-то тайной мысли.
– Она сказала…
– Минутку! Она говорила «нужно держаться вместе». Вы хотите сказать, она была встревожена или напугана?
– Нет, я так не думаю. Чтобы ее напугать, надо было очень постараться. – (Снова повисла пауза. Атмосфера в комнате была настолько прохладная, что Кент призадумался.) – Когда я вошла, ее дорожный сундук был раскрыт, но не разобран – она сказала, что разложит вещи уже после театра. Она стояла перед туалетным столиком, выставив запястье, и любовалась браслетом. Я выразила свое восхищение и спросила, новый ли он. Она ответила, да. И еще она сказала: «Если со мной случится что-нибудь непредсказуемое, возьми его себе».
Хэдли быстро поднял глаза:
– Она была вашей близкой подругой?
– Нет. Я даже не уверена, что нравилась ей. Но, как мне кажется, она мне доверяла.
От Франсин было странно слышать такое: и Дэн, и Мелитта Рипер, похоже, подумали именно так, потому что в комнате послышалось какое-то шевеление и бормотание.
– Что-нибудь еще, мисс Форбс?
– Ну, она очень пристально на меня поглядела, как мне показалось, и спросила, видела ли я когда-нибудь что-нибудь похожее на этот браслет. Я сказала, что никогда, и посмотрела на него внимательнее. Я спросила, имеет ли смысл надпись, то есть некий особый смысл для нее. Она ответила: «Только если сумеешь прочесть – в этом весь секрет».
И Хэдли снова бросил взгляд на доктора Фелла, который казался заинтригованным и насмешливым.
– «Только если сумеешь прочесть – в этом весь секрет». Погодите-ка! – пробормотал суперинтендант. – Вы хотите сказать, латинская надпись является или же содержит в себе некую криптограмму, какую-то разновидность шифра? О боже, мало нам было…
– Осторожнее, Хэдли, – предостерег доктор Фелл. – Я сильно в этом сомневаюсь. Что-нибудь еще, мисс Форбс?
– Нет, это все. Я не знаю, что она имела в виду. Я уж точно никогда не считала ее способной на какие-то уловки. Так что я вернулась к себе в номер, а потом она уже не затрагивала эту тему. Могу я забрать его сразу?
– Забрать что?
– Браслет. Она обещала…
Это было настолько на нее не похоже, что даже голос прозвучал как-то фальшиво. Франсин тут же исправилась, сипловато кашлянув, и попыталась вернуть себе прежний бесстрастный вид. Хэдли с дежурной улыбкой закрыл свой блокнот и откинулся на стуле, демонстрируя, что запас его терпения неистощим.
– Давайте сразу проясним этот момент, мисс Форбс. Что именно вы скрываете?
– Кажется, я вас не понимаю.
– Зато мне кажется, вы все понимаете, – терпеливо продолжал Хэдли. – И вы не можете не сознавать последствия. Я не собираюсь вас увещевать, а просто предупреждаю: я буду действовать, исходя из предположения, что вы что-то скрываете. В этом отеле совершилось до крайности гнусное злодеяние, и я намерен выяснить правду. Сейчас я задам несколько вопросов вашим друзьям, а затем снова спрошу вас. Посмотрим, будет ли вам что рассказать мне.
– В самом деле? – Голос Франсин взлетел. – Вы не представляете себе, как вы меня напугали. И все же мне больше нечего сказать.
Хэдли пропустил все это мимо ушей.
– Пожалуйста, несколько вопросов для всех. Я потому и собрал вас всех вместе, чтобы установить, сможет ли кто-нибудь добавить какие-то детали к общей картине. Две недели назад вы дружно клялись мне, что не было ни малейшей причины для убийства мистера Кента – мистера Родни Кента. Теперь же убита его жена. И все должны прекрасно понимать, что причина все же имеется. Мистер Рипер?
Дэн успел устроиться в кресле напротив Мелитты, а между ними, словно спортивный судья, восседал сэр Гайлс Гэй. Когда Дэн достал свою трубку, раскрыл непромокаемый кисет и принялся большим пальцем энергично утрамбовывать табак, все выглядело так, словно он заряжает ружье, к примеру дробовик.
– Спрашивайте, – предложил он, встряхнувшись.
– Мне кажется, вы говорили, что мистер и миссис Родни Кент жили в вашем доме в Йоханнесбурге?
– Верно. Они занимали верхний этаж.
– Значит, вы с миссис Рипер должны знать миссис Кент не хуже других?
– Ну да, конечно.
– Вы разделяете общее мнение, что никто не знал ее достаточно хорошо?
– Трудно сказать, – ответил Дэн и умолк. – Я как-то никогда не задумывался об этом. Между прочим, что вы имеете в виду под «знал ее»? Эти слова лишены смысла. Я не наблюдал, как она по вечерам ложится в постель и как встает по утрам.
Сэр Гайлс Гэй проявился, словно Чеширский кот.
– Мне кажется, суперинтендант скорее хочет выяснить, наблюдал ли это кто-то еще. Семена прорастают.
– И это вы их посеяли, – заявил Хэдли. – А вот что я имею в виду, мистер Рипер. Не известно ли вам о какой-нибудь любовной интрижке, которая могла быть у миссис Кент до замужества… или после?
– Боже упаси, нет! – воскликнул Дэн, который, по-видимому, был по-настоящему потрясен, хотя и покопался в памяти. – Дженни последний человек, о котором я бы подумал такое. После замужества то есть. Я помню, вы намекали на что-то подобное после гибели Рода, но я так понял, вы это не серьезно. Она была совсем не такая. Она была… она как сестра. Правда же, Мел?
Мелитта закивала так старательно, что стала похожа на китайского болванчика.
– Как она относилась к разводу, мистер Рипер?
– Разводу? – повторил Дэн с озадаченным видом.
– Она была совершенно точно категорически против разводов, – неожиданно вмешалась Мелитта. – Она много раз поднимала эту тему, она говорила, отвратительно и скандально, как эти «звезды» в Голливуде то и дело разводятся из-за какой-то ерунды, потому что кто-то там кинул ботинок не туда.
– Но к чему вы клоните? – спросил Дэн.
– К дьявольской благопристойности многих убийц, – вставил сэр Гайлс Гэй совершенно внезапно. – Теперь, когда в моем распоряжении полицейский, мне хотелось бы услышать его личное мнение по этому вопросу. Это единственное, что озадачивает меня в убийцах. Мне не важно, что именно делает человека предрасположенным к преступлению, будь то увеличенная железа, или уменьшенная доля мозга, или что-то еще, о чем там толкуют врачи. Мне, как человеку прямолинейному, причина большинства преступлений представляется весьма простой: кто-то хочет заполучить что-то, поэтому он просто идет и берет это…
Дэн одобрительно хмыкнул. Хэдли не стал прерывать эту речь, он наблюдал за собравшимися, пока Гэй, с довольной физиономией морщинистого маленького мальчика, продолжал:
– …однако один вид преступления совершенно бессмысленный. И вот какой: некто А влюбляется в миссис Б. Но вместо того, чтобы расстаться с мистером Б, вместо того, чтобы сделать что-нибудь разумное, миссис Б сговаривается с А, и они убивают мистера Б. Мне представляется, что благопристойность здесь переходит все границы. Я понимаю, это не оригинальная идея. Но я кое-что добавлю к ней: это единственный вид убийства, который наверняка вызывает громкий переполох в прессе, за ним охотно следят, об этом читают все и каждый, и память надолго сохраняется в обществе. Миллионеров стреляют, танцовщиц травят газом, матерей семейства расчленяют и выбрасывают в сундуках – и подобного рода преступление может привлечь всеобщее внимание, а может и не привлечь. Однако же случай А и миссис Б привлекает внимание всегда. Подумайте, какие преступления первыми придут вам на ум, и вы поймете, что семь из десяти окажутся именно такого свойства. А значит, именно это задевает нас за живое. Это близко каждой семье Британии. Это касается нас – какая нехорошая мысль. Может, этот А и миссис Б бродят гораздо ближе к нашим дверям, чем нам кажется. Миссис Б не расстается, не разводится, не уходит жить к А – она просто делает так, чтобы ее мужа убили. Почему?
Франсин не смогла удержаться.
– Потому что, – ответила она отрывисто, – большинство людей не особенно зажиточны и им не по карману эмоциональная роскошь. Когда общество разовьется до достойного уровня, изменится все. А в нашем нынешнем состоянии единственная роскошь, которую могут позволить себе бедные, – это убийство.
– Но они на самом деле изначально не собираются совершать ничего такого ужасного, – добавила Мелитта неожиданно для всех, – хотя, я полагаю, большинство женщин время от времени подумывают об этом, как та жуткая особа, написавшая столько скандальных писем; однако же лучше читать о таком в книжках. Ну а потом они неожиданно напиваются, или теряют голову, или что-то еще и не успевают сообразить, как уже готово, – это как адюльтер, понимаете?
– Да что ты-то знаешь об адюльтере? – сдержанно поинтересовался Дэн. Он захлопал глазами, глядя на нее, а потом его физиономия расплылась в широкой усмешке. – Ладно! Если этот парад остроумия завершен, мне хотелось бы узнать, какое отношение все сказанное имеет к Дженни. Она-то не стала бы… э-э-э… терять голову.
Франсин, скрестив руки на груди, поглядела прямо на Хэдли, хотя и отвечала при этом Дэну:
– Неужели не понятно, к чему все они клонят? Подтекст этой идеи в том, что кто-то влюбился в Дженни, однако она знает: Род никогда и ни при каких обстоятельствах не даст ей развода, а главное, она не может допустить, чтобы ее имя было замешано в скандале. От этой мысли она приходит в ужас. Потому она подговаривает этого мужчину убить Рода. По этой причине она и не поехала в Суссекс и не жила в том доме, где совершилось убийство, потому и гостила у тетушек. Или из чувствительности, или из предосторожности. Затем она обнаруживает, что не в силах продолжать роман с этим мужчиной: может, говорит, что ее душа в смятении, а может, она вообще хотела убить Рода по каким-то иным соображениям и теперь, когда дело сделано, ей больше нет нужды поощрять убийцу. Поэтому она пытается сплавить его куда подальше. Только он в ответ убивает ее.