На седьмом этаже «Королевского багрянца» номеров было меньше, а сами номера – больше. Этаж состоял из четырех крыльев, но только крыло А (по правую руку, если выйти из действующего лифта) представляло для Кента некоторый интерес. Вниз отсюда вела широкая лестница, а через площадку от нее располагались бок о бок два лифта, и в шахте второго, залитой ярким светом, рабочие монтировали механизм.
Крыло А было весьма просторным и роскошным, хотя Кент предпочел бы чуть приглушить назойливые новомодные веяния, воплощенные в хроме, стекле и стенных росписях. Справа от лифтов широкий коридор уходил вдаль, прежде чем завернуть под прямым углом. Под ногами расстилался очень толстый серый ковер, а отделка стен наводила на мысль о курительной комнате или баре на борту океанского лайнера. На одной из стен был изображен в натуральную величину зрительный зал вокруг боксерского ринга, на другой – буквы многокрасочного алфавита, сошедшего с ума. Однако в приглушенном свете все это создавало ощущение покоя и уюта. Все было очень новым, еще не обжитым, и это буквально чувствовалось, словно запах краски.
Кент тревожился все сильнее по мере приближения к цели. Номер 707 находился в углу коридора, дверь была уже за поворотом, и ее не было видно от лифтов. Кент, шагавший немного впереди, первым заметил эту дверь. Перед ней стояли коричневые женские туфли – из какого они материала, он не смог определить или попросту не заметил. И на ручке двери болталась одна из тех картонных табличек, которые гласят: «Отдыхающие просят соблюдать тишину». Однако вовсе не это вынудило его замереть на месте, невольно заслонив табличку своим телом. Поверх надписи «Не беспокоить» виднелись небрежно выведенные красными чернилами буквы, прописные вперемежку с печатными, и они складывались в слово:
ПОКОЙНИЦА
Чувства Кента поразительным образом обострились. В конце этого отрезка коридора он увидел окно, а за окном – пожарную лестницу; он словно умудрился заметить с десяток деталей сразу. Он разглядел и кладовую для постельного белья в этом же конце коридора: внутри горел яркий свет и там работала горничная в сине-белой униформе. Однако все это заслоняло собой одно-единственное слово: «Покойница», которое беспомощно болталось на двери.
Но ведь если горничная уже проходила мимо двери, она должна была заметить это слово? Собственный голос прозвучал до ужаса странно, когда Кент выдавил из себя:
– Боюсь, при мне нет ключа.
(Стоит ли ему признаться во всем прямо сейчас или же дать деру?)
– О, ничего страшного, сэр, – заверил его портье на удивление непринужденным тоном. – Тут в паре шагов от нас горничная.
Он уже торопливо шагал по коридору, чтобы привести ее. Кристофер Кент остался стоять на месте, он ничего не предпринимал, потому что в голове было совершенно пусто. Но кое-что ему не нравилось. Он быстро протянул руку и развернул табличку, чтобы была видна ее изнаночная сторона (на которой значилась та же просьба не беспокоить, зато не было странной надписи, сделанной красными чернилами).
– Вот и мы, сэр, – произнес портье.
Ключ щелкнул в замке, и дверь приоткрылась на дюйм. Даже если бы портье не отступил тактично в сторону, Кент все равно мгновенно оказался бы перед дверью.
– Вы не могли бы подождать здесь минутку? – попросил он.
– Разумеется, сэр. Не торопитесь.
Стиснув зубы, Кент проскользнул внутрь и затворил за собой дверь – на ней был установлен автоматический замок, который сразу же защелкнулся.
В комнате было почти темно. Оба окна были занавешены тяжелыми кремовыми маркизами, опущенными до самого подоконника, – два размытых пятна во мраке. Ни одно из окон не открывали, поэтому в комнате было душно. У стены слева Кент с трудом различил очертания двух кроватей и тут же решил, что сейчас кто-нибудь сядет на одной из них и потребует ответа, какого лешего он здесь забыл. Однако не последовало ни малейшего движения, ни одно из стеганых покрывал не шевельнулось, и он увидел, что обе кровати пусты. Да, ничто не шевельнулось, кроме волос на голове, поскольку до него начало доходить, что табличка на двери, похоже, не обманывала.
Чуть дальше от входа в эту большую комнату он различил контур огромного дорожного сундука, который ставится на попа и открывается как книга. Этот сундук, развернутый к двери, был приоткрыт, и что-то лежало на полу между его створками. Поначалу Кент видел только темную массу, затем рассмотрел ногу в сером шелковом чулке, потом руку. Тело женщины лежало на боку с зажатой между створками сундука головой. Что-то белое частично закрывало ее плечо.
Многие, кого занимают подобные истории, часто спорят, что станет делать обычный человек с улицы, если обнаружит труп, рискуя навлечь на себя подозрения, – Кент и сам участвовал в подобных спорах. Он не сделал ничего. Более того, позже он прикинул, что провел в той комнате минуты три.
Прежде всего необходимо собраться с духом, подойти и посмотреть. Он неуверенно протянул руку, и справа от двери пальцы коснулись чего-то, заставив его отпрянуть. Там оказался небольшой столик, а на столике высокая стопка аккуратно сложенных банных полотенец.
Ему не пришло в голову включить свет или поднять маркизу. В кармане у него лежал коробок спичек, где еще оставалось штуки две-три. Он как можно тише приблизился к женщине, наклонился и быстро чиркнул спичкой. То, что это убийство, он не сомневался с самого начала. Хватило беглого взгляда, чтобы он так же быстро задул спичку и сглотнул комок в горле, подавляя тошноту, которая подкатывает раньше, чем успеваешь осознать.
Кент совершенно точно никогда в жизни не встречал эту женщину. По-видимому, она была молода, каштановые волосы коротко подстрижены – одна из немногих деталей, в которых он не сомневался. Она была полностью одета, в темно-сером, сшитом на заказ костюме и белой шелковой блузе, только вместо туфель на ней были мягкие черные тапочки с меховой отделкой. Очевидно, ее задушили – убийца, чтобы не оставить следов, обернул руки обычным скрученным полотенцем для лица, которое теперь свешивалось с плеча жертвы. Однако на достигнутом убийца не остановился. Лицо женщины было разбито или даже растоптано – несомненно, после смерти, потому что крови почти не было, несмотря на чудовищные повреждения. Тело успело остыть.
Кент прошелся по комнате. У окна стояло кресло, и он опустился на край, хотя интуитивно старался ничего не трогать. Он сказал самому себе, хладнокровно и почти вслух:
– Мальчик мой, ты здорово вляпался.
Он же сам заявил, что провел ночь в этой комнате, с женщиной, о существовании которой даже не подозревал. Если рассуждать здраво, у него есть способ доказать свою невиновность: его в итоге не посадят и не повесят. Эта женщина мертва уже несколько часов. А он провел ночь у кофейного ларька на набережной Виктории и сможет это подтвердить, потому что там собралась отличная компания, – алиби у него надежное.
Но это будет после. Если он не желает провести ближайший день или даже несколько в камере – не говоря уже о том, чтобы назвать свое настоящее имя, проиграть Дэну тысячу фунтов и выставить себя на посмешище, – ему придется каким-то образом выкручиваться. Все его упрямство восставало против сложившегося положения. Сбежать? Конечно, почему же нет, если только получится. Но ведь это просто непорядочно – бросить эту женщину лежать здесь…
Раздался осторожный стук в дверь.
Кент быстро поднялся, высматривая бюро. У него в мозгу теперь ярко горело одно имя и адрес, словно четко выписанные буквами на карточке. Имя и адрес человека, с которым он никогда не встречался лично, но с которым часто переписывался: доктор Гидеон Фелл, Адельфи-террас, дом 1. Он должен найти доктора Фелла. Между тем, если удастся отыскать этот чертов браслет, забытый в бюро, он сможет отделаться от портье.
Бюро он заметил, оно стояло между двумя окнами – теперь ему все же придется оставить свои отпечатки. По бокам маркиз просачивался бледный свет. Однако браслета он не увидел, потому что его там не было. Кент ощутил, что дело принимает еще более неожиданный и опасный оборот: не сказать чтобы он в чем-то заподозрил портье с его нафабренными усами, который терпеливо дожидался под дверью, но ему показалось, что одним убийством эта история не закончится. В ящиках бюро, застеленных чистой мягкой бумагой, не было ровным счетом ничего.
Осторожно отогнув угол маркизы, Кент выглянул наружу. Окна комнаты выходили в высокий, замкнутый со всех сторон двор-колодец, выложенный белой плиткой. Что-то еще было здесь не так. Совсем недавно сложенная пополам карточка с номером 707 – карточка, которая привела его сюда, – вылетела из какого-то окна и опустилась ему на руку. Но он тогда стоял перед входом в отель. Ergo[7], она вылетела из окна какого-то другого номера.
Осторожный стук в дверь повторился. На этот раз ему показалось, он слышит покашливание портье.
Кент развернулся и оглядел комнату. В стене, которая теперь была по правую руку от него, виднелась еще одна дверь. Он прикинул быстро и точно. Если там не стенной шкаф, то дверь должна вести в тот коридор, который не виден портье. Так и оказалось, он отодвинул засов и открыл дверь, увидев перед собой рабочих в шахте лифта. Принимай все, что тебе посылают боги, иными словами, путь свободен! Кент выскользнул наружу, притворив за собой дверь, и двинулся к лестнице. Спустя пятнадцать минут, стоя под усилившимся снегопадом, он уже звонил в дверь первого дома на Адельфи-террас.
– Ага! – воскликнул доктор Фелл.
Дверь открыл сам доктор. Он стоял, заполняя собой весь широкий проем, выдаваясь вперед, словно гальюнная фигура на носу корабля, и восторженно улыбался, глядя на снег. Его красное лицо пылало, словно от отблесков огня в камине, который виднелся через окно библиотеки. Маленькие глазки помаргивали за стеклами пенсне на широкой черной ленте, и он как будто с тяжеловесным и одышливым благодушием внимательно всматривался в посетителя через горный кряж своего живота. Кент подавил желание восторженно завопить. Он как будто увидел живьем старого короля Коля