Гэй раскурил сигару. И сказал:
– Вы начали с обвинений в бессмысленных розыгрышах. Но где-то на середине пути скорость переключилась. И до меня начинает доходить, что вы подводите меня прямо к обвинению в убийстве. – Он развел руками, хрустнул пальцами и заговорил, не вынимая сигары изо рта: – Господи боже мой, неужели вы в самом деле думаете, что я… – он разжал и снова стиснул пальцы, – взял и вот так убил двух ни в чем не повинных… – Его голос почти сорвался на визг. – Какая чушь!
– Я попросил вас разъяснить отдельные моменты, сэр Гайлс. Вы же до сих пор не ответили ни на один прямой вопрос. Если вы не дадите мне объяснений, я буду вынужден просить вас вернуться со мной в Лондон для дальнейшей беседы. И вы понимаете, что подобное означает.
Кент видел на другом конце комнаты белую дверь, ведущую в гостиную в передней части дома. Внезапно раздался стук. Кент понял, почему это так встревожило его: эти трескучие удары, эхом разнесшиеся по всему дому, были первым признаком жизни. На самом деле стук был не такой уж и громкий, но дробная россыпь показалась тяжелой и настойчивой в тишине зимнего дня. С другой стороны двери донесся благодушный голос Харви Рейберна. И он не переставал говорить: сам задавал вопросы и сам себе напевал ответы.
– Тук-тук, – говорил Рейберн. – Кто там? – Джек. – Какой Джек? – Джек Кат. – На этих словах Рейберн внезапно распахнул дверь и широко улыбнулся. – Простите, я понимаю, что шутка глупая, и я даже не соблюдал все правила, просто я только что из паба, и мне показалось, она в тему.
Лицо Гэя побелело и пошло пятнами. Было видно, как дергается кадык.
Остальные не стали дожидаться, что скажет Рейберн, явно пребывавший в развеселом настроении, когда увидит Хэдли.
Дэн прошептал за спиной у Кента:
– Давай убираться отсюда.
И никого больше не прельщал аромат вареной баранины, который витал в коридоре верхнего этажа, поднимаясь через пролет задней лестницы. Мелитта с Франсин развернулись первыми. Все они уходили на цыпочках, словно воришки, – именно так и ощущал себя Кент.
И первым же препятствием на их пути к отступлению, перегородившим коридор, оказалась необъятная фигура доктора Фелла.
Глава шестнадцатаяЖенщина на горке
– Я только что осматривал знаменитую «синюю комнату», – дружелюбно сообщил всем доктор Фелл. – И мне кажется, вы поступили мудро: вам бы точно не захотелось сейчас оказаться внизу, как и мне. Почему бы нам не присесть на минутку?
Он указал на открытую дверь кабинета, выходящего окнами на парадный вход, и направил их туда своей тростью, словно жезлом церемониймейстера. Кент, смутно понимая, что его каким-то образом обвели вокруг пальца, пошел следом, слегка озадаченный. Несколько секунд все молчали. Затем Мелитта Рипер, которая интуитивно направилась к газовому камину, развернулась и выразила общие ощущения, выпалив, пусть и не совсем уместно:
– Ну и ну!
– А-а, так вы никогда раньше не наблюдали, как Хэдли бросает в бой засадные полки? – поинтересовался доктор Фелл, устраивая свои подбородки на воротнике. – Да, и делает это все лучше. А всякий, кто сумеет прорвать оборону сэра Гайлса Гэя, заслуживает моего искреннего восхищения. Интересно, Хэдли действительно это сделал? Интересно, он это сделает?
Дэн глядел на доктора устало.
– Вы ведь слышали всё, верно?
– Да, действительно. И мне было так же любопытно, как и вам. Разумеется, я знал, какие козыри у Хэдли в рукаве, на самом деле я сам помогал их туда прятать, только я не знал, когда и каким образом он их предъявит. Хм-хм…
Он довольно улыбнулся.
– Так, значит, Гэй все-таки виновен? – спросил Дэн, который как будто был готов взорваться, но все же удержался в последний момент. – Никогда бы не подумал. Господи, я и не подозревал, даже в глубине души. И Дженни, с этим ее прошлым, по-видимому, выставила всех нас круглыми дураками. Но даже если он это сделал, с чего вдруг?
Доктор Фелл хранил молчание. Он присел на край банкетки у окна.
– Вам было бы легче, если бы вы знали, что он виновен? Так?
– Атмосфера бы разрядилась, – заявил Дэн, кинув на него быстрый взгляд. – Каждый раз, заворачивая за угол или открывая дверь, я ловлю себя на том, что мне хочется оглянуться. Вот только ответного удара ты нанести не можешь.
– Но виновен ли он? – негромко спросила Франсин. – Вы ведь так не считаете, верно?
Доктор обдумал ее слова.
– Понимаете ли, я просто хочу узнать больше. Поскольку я до крайности рассеянный человек, меня страшно привлекают самые незначительные мелочи, а между тем я упускаю из виду общую картину. Ха! – Он обхватил ладонями набалдашник своей трости. – Я поделюсь с вами впечатлением, какое вынес из недавнего маленького эпизода, – прибавил он выразительно. – Если допустить, что дела обстоят именно так, как кажется, Гэй отправляется в нокаут с каждым серьезным вопросом. Зато с каждым пустяковым вопросом он посылает в нокаут Хэдли. Против него можно выдвинуть обвинение в убийстве. Однако его никак нельзя обвинять в том, что он записной шутник. Это, видите ли, я как раз из тех людей, кто будет искренне смеяться при виде статуи, выкрашенной красной краской, и я в состоянии уловить в этом смысл.
– При чем здесь все это?
– Ну давайте объясню! Если в ящике, полном фотографий, действительно имелось изображение Гэя с миссис Кент или что-то иное, способное его выдать, зачем же дожидаться сегодняшнего утра, чтобы уничтожить улику? Почему бы не уничтожить ее потихоньку, вместо того чтобы радостно окроплять все красными чернилами, привлекая столько внимания? Сжечь все – дело одной минуты, и концы в воду. Гэй и сам указал на все эти моменты. И доводы были настолько весомыми, что Хэдли пришлось изворачиваться.
Затем остается вопрос по поводу той фотографии из парка развлечений. Хэдли был совершенно прав: тушь на обратной стороне высохла по меньшей мере неделю назад, а то и раньше. Если подойти с точки зрения психологии, то это зловещее предупреждение: «Еще один уйдет» – по своей природе сродни розыгрышу. Однако же вся суть подобных шуточек в незамедлительном воплощении, в возможности сполна насладиться их полновесным, отменным вкусом, пока у вас подходящее настроение. Я приведу вам пример. Предположим, я член палаты лордов. И вот в один прекрасный день я подремываю на заседании где-то на задней скамье, и меня осеняет, как здорово было бы нацарапать на клочке бумаги: «Зовите меня Лапочкой» или «Готовое платье 13 фунтов, 3 шиллинга, 6 пенсов» – и пришпилить эту бумажку к спине ничего не подозревающего пэра, который сидит впереди, чтобы затем наблюдать любопытный эффект, когда он выйдет с заседания.
Так вот, я решаю либо отказаться от своей идеи, либо (если я не робкого десятка) воплотить ее. И только одного я не делаю точно. Я не пишу свою записку и не кладу аккуратно в карман, приговаривая про себя: «Я пришпилю эту бумажку к спине чопорного старикана ровно через неделю, считая со следующего четверга, тогда будет самое время, а пока что я поношу ее с собой наготове, оберегая от всяческих невзгод». Да какого черта мне так поступать? Набросать несколько слов – секундное дело; может, потом я буду в другом настроении или придумаю фразу посмешнее, а таскать подобное в кармане совершенно бессмысленно, и может случиться конфуз, если бумажка выпадет, скажем, за обеденным столом.
Не думайте, что я несерьезен, поскольку выбрал подобный пример. В нашем случае задействован точно такой же принцип. Просто воплощение гораздо более жесткое. Если меня поймают, то в случае с чопорным старикашкой я рискую нарваться на неодобрительный взгляд или на удар в нос. Тот же, кто надписал фотографию и носит ее при себе, рискует оказаться на виселице. Так зачем бы Гэю идти на такую бессмысленную глупость, надписывая фотографию за неделю до и держа ее при себе на случай, если представится возможность сыграть подобную шутку?
Стояла тишина.
– А вот интересно, – с притворной скромностью проговорила Франсин, – когда же в этом деле вы поддержите свою репутацию и выступите с настоящей лекцией. Впрочем, должна заметить, мне кажется, сделать надпись на фото мог не только сэр Гайлс. Это мог быть кто угодно, или я не права?
– Именно. И по этой самой причине мне непонятно, отчего Хэдли упустил возможность задать единственный действительно важный вопрос касательно этой фотографии.
– Какой вопрос?
– Ну как же, вопрос о том, кто запечатлен на снимке, разумеется! – пророкотал доктор Фелл, опуская руку на набалдашник своей трости. – Или же, что вернее, кого на нем не видно. Не так уж это и сложно, правда? Если надпись действительно означает угрозу, она должна касаться кого-то из группы. И если это извращенная шутка со зловещим подтекстом, а ничем другим это и быть не может, то в качестве жертвы указана та персона, которую на фотографии сталкивают с горки вниз, та, которая, похоже, протестует по этому поводу. Однако же это единственный человек в группе, которого мы не видим. Его полностью скрывает спина мистера Рипера. – Он умолк, сипло дыша, а затем прибавил мягко: – Так вот, именно это я пришел выяснить. Вы помните, как была сделана эта фотография? И если да, то кого сталкивают вниз по желобу?
Он поглядел на Дэна, который в ответ кивнул.
– Ловко, – задумчиво проговорил Дэн. – Да, конечно же, я помню. Там Дженни. Она не хотела скатываться с горки, боялась, что будут видны бедра или что-то еще в этом роде, но я ее подтолкнул.
– Так это же значит… – с воодушевлением начала Франсин.
Доктор Фелл кивнул:
– Это была миссис Кент. Так я и думал. Какая в целом печальная, нехорошая история. Вы уже начинаете понимать, отчего надпись «Еще один уйдет» была сделана две недели назад? А? Когда был убит Родни Кент, убийца сделал эту надпись на обратной стороне фотографии, намереваясь оставить ее на месте преступления, точно так как позже он сардонически приписал «покойница», когда угроза была приведена в исполнение. «Еще один уйдет»