Он разложил вокруг свои многочисленные заметки.
Почему в обоих случаях убийца был в форме гостиничного служащего? Старый вопрос, однако по-прежнему будоражащий ум.
Что случилось с этим костюмом после?
Почему в обоих случаях для удушения жертвы использовалось полотенце?
Почему убийца счел необходимым прятать лицо от Джозефин Кент, но не от Родни Кента?
Почему Джозефин Кент впервые надела прелюбопытный браслет с квадратным черным камнем, на котором имеется гравировка на латыни, только за несколько часов до своей смерти?
Почему она притворялась, будто никогда раньше не бывала в Англии?
Как можно объяснить ее слова, сказанные мисс Форбс, в ответ на вопрос последней: значит ли что-нибудь надпись на браслете? Ее ответ, как вы помните, был следующим: «Только если сумеешь прочесть – в этом весь секрет».
Как убийца проник в запертую кладовку для постельного белья в отеле «Королевский багрянец»?
Равным образом как именно убийца – предположим, это не Гэй, а кто-то еще – проник в запертый ящик бюро в кабинете в «Четырех дверях», ящик, ключ от которого имеется только у Гэя? Вы поймете, что убийца, судя по всему, способен без труда проникнуть куда угодно.
Почему некоторое количество мелочи было похищено из сумочки миссис Кент, а также из ящика бюро в кабинете Гэя?
Приходится принять как данность, что в случае с миссис Кент убийца выставил за дверь номера 707 непарные туфли, а также вывесил табличку: «Не беспокоить». Если бы он хотел оградить себя от беспокойства, это было бы понятно. Однако же он написал на табличке «покойница» красными чернилами, словно желая привлечь к себе внимание, пока сам еще был внутри. Зачем?
И наверное, самое интригующее «почему» во всем деле. Мы считаем (как мне думается, справедливо), что убийцу, облаченного в гостиничную униформу и со стопкой полотенец, впустила в номер сама миссис Кент. Очень хорошо. В тот момент, насколько нам известно от других свидетелей (Рейберна), ключ миссис Кент от этого номера лежал у нее в сумочке. Однако на следующее утро этот же ключ Рейберн обнаружил в замке снаружи. Вы проследили за умопомрачительным двойным поворотом? Убийца входит. По каким-то причинам вытаскивает ключ из сумочки, на которую наткнулся, обыскивая номер, и вставляет в замочную скважину снаружи. Зачем?
Доктор Фелл сгреб свои заметки в кучу и сделал над ними магнетический пасс.
– Eh bien[27], – произнес доктор. – Который из вопросов показался вам самым интересным?
– Как третейский судья, – отозвался Кент, – я бы сказал, что второй. Иными словами, что случилось с тем проклятым костюмом? Его мог использовать любой, не только Гэй. Однако же униформа, похоже, растаяла словно дым. Убийца не сумел бы избавиться от нее ни одним способом, который я в состоянии осмыслить. Он не мог выбросить ее из окна, или сжечь, или спрятать – насколько я понимаю, это вы установили. И по-видимому, нам приходится довольствоваться логическим выводом, что она находится где-то в отеле. И это превращает ее в настоящую униформу, которую некто позаимствовал или же украл. Вряд ли убийца бродил по отелю, полагаясь на случай, – это больше похоже на сговор. И следовательно, мы снова возвращаемся к отелю, как в случае с моим обвинением против управляющего.
– А больше ничего из списка вас не прельщает? – спросил доктор Фелл, глядя на него с любопытством. – Неужели никто из вашей компании не решился на предположение? Ну же! Наверняка должна была у кого-то зародиться остроумная теория. Например, теория Рейберна?
– Нет, я с ним почти не виделся. И не было никаких предположений, за исключением…
Он умолк, поняв, что допустил оплошность.
– За исключением чего? – с интересом спросил доктор Фелл.
– Да ничего. Просто…
– Выкладывайте, если проговорились. Раз уж мы объединяем усилия, мне кажется, нам лучше услышать об этом.
– Была некая притянутая за уши вероятность, что убийство совершила женщина. Полагаю, об этом вы не задумывались?
Доктор Фелл и Хэдли переглянулись. Доктор хмыкнул.
– Вы меня недооцениваете, – с грубоватым благодушием отозвался он. – Подобная догадка посетила меня одной из первых. Вы хотите сказать, что эта униформа непременно должна была натолкнуть нас на мысль о мужчине?
– Ну да. Но вы же понимаете, почему этого не может быть? Я имею в виду, – продолжал Кент, – те замшевые туфли. Прежде всего, едва ли женщина взяла бы разные туфли, она подобрала бы пару. Второе, и самое важное, она ни за что не выставила бы за дверь замшевые туфли, которые нельзя чистить кремом. Это все же указывает на мужчину. Я лично в состоянии осознать, что замшевые туфли не начищают, но для этого надо задуматься. А если бы я был на месте убийцы и просто стремился выставить за дверь какую-нибудь обувь, сомневаюсь, задумался бы я об этом в тот момент. Я схватил бы первые попавшиеся туфли, как, очевидно, и поступил убийца.
– Если только, – вставил доктор Фелл с удовольствием, – это не продуманный двойной кульбит. Убийца – женщина. Она хочет, чтобы мы считали, что убийца – мужчина; в этом, надеюсь вы понимаете, и кроется причина обмана. Она окончательно вводит нас в заблуждение, намеренно выбирая такие туфли, какие женщина никогда не выбрала бы.
Кент угрюмо поглядел на свою кружку.
– Понимаю, – признался он. – В художественной литературе это очень полезный прием, потому что с его помощью можно доказать почти все, что угодно. Однако в глубине души я так до конца им и не проникся. Помните тот знаменитый отрывок, в котором Дюпен доказывает, как возможно предсказать ход мысли человека, и в качестве примера приводит детскую игру в чет и нечет?[28] У вас есть мраморный шарик, зажатый либо в левой, либо в правой руке, и ваш приятель заберет шарик себе, если угадает руку, – и так до тех пор, пока у вас остаются шарики. Оценив умственный уровень противника, вы мысленно ставите себя на его место, прикидывая, как он себя поведет, и выигрываете все шарики. Так вот, ничего не получается, я пробовал. Не работает, потому что, даже если ваши умственные способности в точности на одном уровне, единственное, чем вы будете отличаться, – выбором стратегии. И если вы попробуете поиграть в какую-нибудь из подобных игр, когда ваш противник полагается исключительно на случай, вы выстроите такую замысловатую конструкцию, что забудете вообще, с чего начали… Вы же не думаете, в самом деле, что большинство убийц всегда поступают шиворот-навыворот? У них нет для этого времени, и я склоняюсь к мысли, что они очень не хотят, чтобы их поняли превратно.
На другой стороне комнаты распахнулась дверь, ведущая к конюшням, и вошел сэр Гайлс Гэй.
Судя по выражению его лица, он явно успел услышать последние слова и сейчас прокручивал их в голове. Вместе с ним ворвался холодный воздух, от которого заплясал огонь в камине. Церковные часы звучно отбили десять ударов. Подчиняясь им, последние посетители выходили из паба: было слышно, как хлопают двери и звучат пожелания доброй ночи. На Гэе была мягкая шляпа, сдвинутая на лоб, и тяжелое пальто «в елочку». Под мышкой он нес трость.
– Я немного опоздал, джентльмены, – произнес он официальным тоном. – Но вы должны меня извинить.
– Выпьете чего-нибудь? – спросил доктор Фелл, потянувшись к колокольчику. – Мы, как вам известно, сняли здесь номера и имеем право заказывать после закрытия.
– Да. Знаю, – отозвался Гэй, стягивая перчатки. Затем внимательно поглядел на них. – Вы предпочли отправиться сюда, лишь бы не пользоваться моим гостеприимством. Означает ли это, что вы не в силах сидеть за одним столом с человеком, которого собираетесь арестовать? В любом случае я не могу принять ваше предложение.
– Вопрос о вашем аресте не стоит, сэр Гайлс, – резким тоном сообщил ему Хэдли. – Вас попросили сообщить нам определенные сведения. По какой-то причине вам потребовалось несколько часов, чтобы «все обдумать». По настоянию Фелла мне пришлось согласиться. Теперь вам есть что сказать нам?
Гэй положил на стол свою шляпу и трость, неопределенно улыбаясь шляпе. Выдвинув стул, он с некоторой опаской присел и, как показалось, прислушался к завываниям в каминной трубе под холодным небом.
– Да, я готов рассказать вам всю правду. – Он развернулся. – Предупреждаю, вас она разочарует. После того как я закончу, вы, разумеется, вольны предпринимать любые шаги по вашему усмотрению. Все, чего я хотел, – времени на размышления. Мне нужно было вспомнить, действительно ли я когда-либо в жизни встречался с миссис Кент. Погодите! – Он вскинул руку. – Я понимаю, о чем говорят ваши улики, суперинтендант. Я понимаю, что, должно быть, встречался с ней, в том смысле, что где-то с ней пересекался. Сегодня днем вы не поверили мне, когда я объяснял вам, что, приехав в Англию, она могла просто сослаться на знакомство со мной, потому что так поступали многие, однако за год через офис заместителя генерального секретаря проходит такое ошеломляющее количество народу, что нужен не мозг, а целый каталог, чтобы упомнить хотя бы четверть из них. А голая правда по-прежнему такова: я не помню этой женщины. Я с особым тщанием прокрутил в уме все воспоминания, связанные с тем самым годом. Я тогда жил в Норфолке. С помощью своего дневника я сумел восстановить почти целый год. Миссис Кент никоим образом не вписывается туда. Никогда не имел я с ней никаких «дел» в том смысле, какой вкладываете вы, и у меня не было с ней никаких общих секретов, вынудивших меня ее убить. Вот вам мое последнее слово.
Повисло молчание. Хэдли в нерешительности, медленно барабанил пальцами по столу. Гэй говорил настолько искренне, что это подействовало даже на Хэдли.
– И это все, что вы можете сообщить?
– Нет, ничего подобного. Вот теперь последует мое признание. Это действительно я подложил фотографию в полотенца в ванной, точнее, я ее туда не подкладывал, потому что вовсе не заходил в ванную, а лишь притворился, будто нашел ее там. И это я уничтожил содержимое своего ящика, залив его красной тушью. Но это и