первый раз, я среди общей сумятицы твердо сознавал одно: эта миссис Джозефин Кент не та, кем кажется. Хэдли в ходе жесткого разговора с нашим хозяином вчера днем обозначил причины для расследования этого момента: началось все с полустертого имени на видавшем виды дорожном сундуке и не закончилось даже с получением нами некоторой наводящей на размышления информации из Южной Африки. Зародились определенные сомнения, которые лишь добавились к другим.
Итак, обратно к началу. Я почти не усомнился в рассказе Ричи Беллоуза. Полиция была совершенно уверена в его невиновности, поскольку имелось слишком много физических препятствий – чего стоит одна частично парализованная левая рука, которая не давала ему возможности задушить Родни Кента. Кроме того, он совершенно точно был слишком пьян в два ночи, когда его обнаружили. Если бы он совершил убийство в полночь, то зачем ему ложиться спать на диван под дверью своей жертвы, дожидаясь, пока в два его застукают на месте преступления. Опять же орудия убийства при нем не оказалось. Да плюс еще полное отсутствие мотива. В итоге я был склонен поверить его рассказу о «человеке в униформе служащего отеля» просто потому, что в своей абсурдности это могло быть правдой. И дело не только в моей врожденной тяге к абсурдному. Я хочу сказать, что этот рассказ был не из тех, которые могут принести какую-то пользу злонамеренному лжецу. Если Беллоуз был убийцей, он постарался бы защитить себя ложью, но вряд ли ложью настолько откровенно бессмысленной и не имеющей отношения к делу в целом. На первый взгляд история о служащем отеля ничего ему не давала, если только не была правдой. Если бы он лгал, то скорее сказал бы, что видел в коридоре злоумышленника, но не стал бы говорить, что видел там исследователя Арктики, балерину или почтальона.
И потому, когда мы впервые прибыли в отель, я был готов поверить, что убийца действительно находится там. Если точнее, это один из постояльцев с седьмого этажа. Но затем обозначились два момента, которые очень сильно меня обеспокоили.
Первый: бесследное исчезновение той униформы. Куда же, черт побери, она подевалась? Ее не спрятали, не сожгли, не вышвырнули из окна – мы бы обнаружили ее или же ее следы. Если ее надевал постоялец, как же тогда она после канула в бездну? А она, видите ли, именно туда и канула. Вы можете предположить, что постоялец был в сговоре с кем-то из служащих отеля, он позаимствовал настоящую униформу, чтобы устроить маскарад, а потом вернул ее. Даже если бы такое случилось на самом деле, как же одежда испарилась из крыла А? Единственный вход туда всю ночь, вплоть до того момента, когда прибыла полиция, находился под наблюдением, поскольку у лифта работали три человека. Может, постоялец выбросил униформу из окна, а затем его сообщник из числа служащих отеля подобрал ее на Пикадилли или во дворе-колодце? Это представлялось маловероятным, и все же униформа исчезла.
Второй: некое обстоятельство, пролившее свет. Как следует подумав, я понял, что одна дверь открылась каким-то непостижимым образом. Та самая дверь в кладовую для постельного белья, снабженная пружинным замком. К тому времени мы уже довольно наслушались об этих новых замках, которые невозможно отпереть снаружи, если у тебя нет на это права. Кладовка была заперта горничной накануне вечером. Утром ее двери оказались открытыми. По этой причине (что вполне объяснимо) некоторые начали косо поглядывать на мистера Хардвика, управляющего отелем.
Но лично мне все представлялось куда проще. Никто не мог отпереть ту дверь снаружи. Но кто угодно смог бы открыть пружинный замок изнутри. Вы поворачиваете небольшую круглую ручку, и дело в шляпе. По этой причине мне было очень интересно заглянуть в кладовую. Гм… ха. Между прочим, кто-нибудь из вас догадался это сделать?
Кент кивнул.
– Да. Я заглянул туда, когда суперинтендант отправил меня вниз за Мелиттой, – ответил он, живо припомнив то место. – А что?
– Прекрасно, – отозвался доктор Фелл. – Так вот, начиная разбирать это дело, мы придумали несколько способов, которыми чужак мог бы проникнуть в отель и выйти из него так, чтобы рабочие у лифта его не заметили. Первый: подняться и спуститься прямо по фасаду здания, выходящему на Пикадилли; второй: подняться и спуститься по стене, обращенной во двор-колодец; третий: с помощью пожарной лестницы рядом с окном в конце коридора. Все эти версии были отвергнуты как «настолько невероятные, что почти невозможные». Имелись очевидные возражения против первого и второго вариантов. Что касается третьего, вот тут мог бы открыться прямо-таки проспект для входа и выхода – совершенно прямая дорога, манящий легкий путь, – если бы не один явно непреодолимый факт. Запертое окно, оберегающее пожарную лестницу от вторжений, заклинило, и его вовсе было невозможно открыть – так что провожаем печальным взглядом и третью версию. Однако же мы заглянули в бельевую кладовку и испытали потрясение. Вот вы, – он обернулся к Кенту, – заглядывали туда на следующее утро. Что вы там увидели?
– Окно, – сказал Кент.
– Открытое или закрытое?
– Открытое.
– Гм… вот именно. Поскольку было бы слишком хлопотно везти вас обратно в отель, чтобы это продемонстрировать, – продолжал доктор Фелл, – мы можем просто взглянуть на план крыла А. Здесь видно окно в кладовке для белья. Вы также видите, что удобная пожарная лестница снаружи располагается всего в футе – одном футе – от этого самого окна. Не обязательно быть верхолазом, чтобы забраться на пожарную лестницу и перешагнуть с нее в окно.
Я внимательно посмотрел. Я увидел. Я пришел в смятение.
Поскольку значение увиденного возвращало нас назад. Если только Хардвик или горничная не отперли дверь кладовки, открыть ее из коридора не представляется возможным, то есть ее не сможет открыть постоялец. А чтобы Хардвик или горничная отперли дверь, им для начала надо подняться наверх, пройдя мимо трех рабочих у лифта, чего они не делали. Таким образом, дверь кладовки для белья была открыта изнутри самой кладовки самым простым способом – поворотом ручки. Таким образом, убийца проник в кладовку снаружи. Таким образом, убийца (не сочтите мои повторы слишком скучными) не постоялец.
Доктор Фелл опустил огромные локти на стол, едва не чиркнув себя по голове зажженным кончиком сигары, и хмуро поглядел на кофейную чашку.
– Должен признаться, я колебался, к какому умозаключению прийти. Меня это вовсе не развлекало. Дела не раскрываются одним прыжком с разбега. Тот, кто заявляет: «Только это может быть правдой, никаких иных объяснений не существует», вызывает во мне восхищение, а также внушает жалость. Однако же из двенадцати главных вопросов, требовавших ответа, – вопросы я изложил вчера вечером Хэдли и Кристоферу Кенту – для подтверждения этой теории достаточно было двух. Это восьмой: «Как убийца проник в запертую кладовку для постельного белья в отеле „Королевский багрянец“?» – и второй: «Что случилось с этим костюмом после?» Ответы были: «Он забрался снаружи» и «Он вышел прямо в униформе, когда покидал отель».
Однако если это был кто-то посторонний – заметьте, если, – то кто же он? Вся наша тесная компания находилась под этой крышей в полном составе. Все, кто гостил в «Четырех дверях» в ночь первой трагедии, в ту ночь, когда впервые был замечен человек в униформе, находились и в отеле «Королевский багрянец» в другую ночь – вот тут у нас расхождение. Все хм… да не все. Ричи Беллоуза не хватало, например. И по весомой причине, поскольку он был заперт в полицейском участке. В любом случае он никогда не встречался с миссис Джозефин Кент, ведь она так и не побывала в Нортфилде.
И это с самого начала стало занимательнейшим вопросом: почему она сбежала от веселого времяпрепровождения у Гэя к своим теткам? Почему наотрез отказалась ехать в Нортфилд, даже после того, как был убит ее муж? Тогда у нас появились основания подозревать, чуть позже переросшие в твердую уверенность, что она не та, кем кажется. Она прожила в Англии больше года, она вернулась в Южную Африку с кучей денег, но при этом она старательно скрывала свою поездку и клялась, что никогда в жизни раньше здесь не бывала. Почему? Теперь заметьте: она на самом деле вовсе не имеет ничего против путешествий, она не возражает против поездки в Лондон, не возражает против знакомства с новыми людьми (например, с сэром Гайлсом Гэем), но она не едет в Нортфилд. Для женщины, чей истинный характер мы уже начинаем понимать, подобное проявление «сильнейшего нервного истощения» после смерти мужа кажется слишком уж нарочитым.
Это первое, что мы в своем простодушии отметили. Но оставался еще один вопрос.
Не меньше недоумения, чем эта униформа, вызывала и непреходящая слабость убийцы к полотенцам. Почему в обоих случаях для удушения жертвы использовалось полотенце? Как я указал Хэдли, это, несомненно, неудобный и неуклюжий способ нападения, неестественный способ. Но самое главное, в нем не было необходимости. Убийца уж точно не стал бы прибегать к нему из опасения оставить отпечатки пальцев – он наверняка знает, как знают все вокруг, что на человеческой плоти не остается следов и что отпечатки пальцев на горле жертвы невозможно идентифицировать. Кроме того, отсутствие отпечатков на мебели и прочих поверхностях свидетельствует о том, что убийца должен был надевать перчатки. И таким образом, мы столкнулись с неслыханным явлением: с убийцей, который использует и перчатки, и полотенце, чтобы не оставить следов. И что-то здесь не сходится. Мы обязаны отыскать другую причину.
Для начала будьте добры отметить для себя, что миссис Кент не была задушена. Нет. Ее затолкнули в сундук, превращенный в подобие «гильотины», и сомкнули его створки у нее на шее, обернутой полотенцем для того, чтобы края не отрезали ей голову, – так на ее шее должны были остаться следы, похожие на следы удушения. И снова вопрос: зачем такое неудобное приспособление? Было бы куда проще задушить ее обычным способом, каким (предположительно) был задушен Родни Кент. Эта противоестественность плюс противоестественность того полотенца нагромоздили такую башню несообразностей, что в них должна была скрываться какая-то система. Что первое приходит вам в голову при виде этой импровизированной «гильотины»?