Вы, сэр Гайлс, не жили в Нортфилде в то время, когда Джозефин Беллоуз-Кент была в Англии. Вы жили в Норфолке, как вы сами мне сказали, и переехали сюда, когда Беллоузу пришлось продать этот дом. (Кстати, вы заметили, как все даты выстраиваются в одну линию с днем отбытия этой леди из Англии?) Но в итоге вы довольно близко познакомились с Беллоузом. Он несколько раз навещал вас здесь. Вы неоднократно рассказывали ему о будущих гостях. И вы показывали ему фотографии, не так ли?
– Так, – уныло отозвался Гэй. – И рассказывал. Казалось, ему все это интересно.
– С другой стороны, вряд ли остальные обитатели Нортфилда видели эти фотографии и могли выразить свое изумление по поводу удивительного воскрешения миссис Беллоуз. По вашему признанию, люди старались избегать вас из-за вашей манеры общения, хотя с Беллоузом – его влекла сюда привязанность к старому дому – вы сделались закадычными друзьями, ведь вы так хотели дружить со всеми. Слуги, будь они, как обычно, из местных, заподозрили бы что-нибудь, но вы привезли всю прислугу из Норфолка. Однако Беллоуз не мог рисковать. Рано или поздно ему пришлось бы уничтожить эти несчастные фотографии – когда его жена «умерла», фотографий в газетах, должно быть, не публиковали.
К несчастью, именно вы позавчера вечером сунули нам в колеса изрядных размеров палку. Прямо перед тем, как отправиться на ужин вот с этими молодыми людьми, – он печально покосился на Франсин и Кента, – мы с Хэдли устроили совещание. Ему пришла каблограмма из Южной Африки и информация от представительства в Лондоне. Это проливало свет на личность миссис Кент, но это также бросало подозрение на вас. Именно вы прервали мое стремительное продвижение. Надо признать, идея была безумная: сэр Гайлс Гэй и есть тот самый человек, которого мы ищем, и он же убийца из отеля «Королевский багрянец». Гм… Хе-хе… Ха… Таким образом, когда вы, мисс Форбс, сказали мне: «Не сообщите ли вы нам, кто виновен, чтобы мы могли спать спокойно» или какие-то похожие слова, мне пришлось…
Франсин выпрямилась на стуле.
– Да, – произнесла она, – я дожидалась момента, чтобы спросить вас об этом. Почему вы сидели там и нарочно высасывали из пальца (по крайней мере, частично) доказательства невиновности Беллоуза, который якобы был привлечен к делу как свидетель по убийству Рода?
– Не знаю, поймете ли вы, – смиренно отозвался доктор Фелл, – но я сидел там и, как вы выразились, нарочно пытался высосать из пальца доказательства в защиту Беллоуза, чтобы убедить и себя самого, и вас, что он должен быть виновен. Главным образом, чтобы убедить себя.
– Что? – не удержался Кент. – Погодите! Ваши парадоксы становятся немного чересчур…
– На самом деле это не так уж и сложно. Я молил, чтобы вы проковыряли дырки в моей версии. Проницательный насмешник стал бы для меня манной небесной. Только вы не захотели, не повезло мне. Понимаете, я озвучил все моменты, которые, на мой взгляд, свидетельствовали против Беллоуза: первое, у него в кармане был ключ от дома, который он положил туда с заранее обдуманными намерениями; второе, он пил виски, чтобы набраться храбрости перед убийством Родни Кента, и из-за этого самого виски в конце концов завалил дело; третье, отпечатки его пальцев были обнаружены в «cиней комнате», – и я пытался понять, можно ли найти для всего этого какие-то простые объяснения. Если Беллоуз невиновен, для всех этих фактов имеются простые объяснения. Я себе голову сломал, отыскивая их. Потому что все эти простые объяснения меня не удовлетворяли. Я надеялся, вы воскликнете: «Чепуха!», как я сам говорил себе: «Че-пу-ха». Я надеялся, вы скажете: «Гидеон, mon vieux[30], все это сущее очковтирательство. Твои факты топят Беллоуза; твои объяснения вовсе не оправдывают его. Свидетель? И ты ждешь, чтобы мы поверили, будто бы убийце так необходим свидетель преступления, что он платит тому, кто пришел бы и понаблюдал за ним? Во всем этом словесном тумане где же смысл?» И вот тогда я бы сказал, просияв: «Прекрасно! Великолепно! Вот как все должно быть». Только вы ничего такого не возразили. Вы, похоже, приняли мои доводы. Возможно, вы обратили внимание на мое странное поведение, вынудившее меня решительно утереть лоб платком; а потом я отправился домой – что совсем необычно, – не дождавшись окончания вечера.
Особенно досадно было, потому что вы, мисс Форбс, за миг до того едва не ткнули пальчиком в то, что мне представлялось причиной всего этого маскарада в синей униформе. Я даже слышу, как вы произносите: «Это должно означать, – так вы сказали, – что он готовил все умы к своему следующему появлению, когда заявился убивать Дженни; готовил наши умы, чтобы мы увидели… но что там можно увидеть, кроме сюртука и пары брюк?» Я едва не возликовал, я подталкивал вас своим яростным взглядом, но огонек потух.
Поскольку то, что я предположил – и знаю теперь наверняка, – случилось на самом деле, начиная с первого убийства.
Беллоуз принял хладнокровное решение убить Родни спокойно и мастерски. Не должно было быть никаких служащих отеля в бросающейся в глаза форме. Беллоуз познакомился со всей вашей компанией на представлении с фокусами, он увидел Родни и без труда вычислил, какую комнату тот занимает. Кстати, он допустил ужасный промах, когда совершенно напрасно соврал мне в полицейском участке. Беллоуз заявил, что он (человек с фотографической памятью) не может вспомнить черты лица Родни. Но какой у него мотив? О нем вы сами, мисс Форбс, рассказали мне на том достопамятном ужине. Многие вокруг считали – и об этом известно и присутствующему здесь сэру Гайлсу, который любил пошутить на эту тему, – что Родни Кент женился на Джозефин из-за ее денег. Ее денег? Денег Ричи Беллоуза. Нельзя вести себя легкомысленно с такими мужчинами, как Беллоуз. Я так и представляю себе, как он всматривается в бесцветную фигуру Родни, приятного и бесцветного Родни, и я запросто могу представить, как его разум чернеет от чистейшей ненависти. Припомните сейчас лицо Беллоуза, и вы поймете, что я имею в виду.
Однако убийство должно было выглядеть мастерским. И непременно через «удушение», поскольку у Беллоуза частично парализована одна рука и он никого не смог бы задушить. Он очень долго все обдумывал, между прочим. Знал ли он о столь полезной мебели в «синей комнате», которая позволила бы ему совершить такое преступление? Разумеется, он знал о ней – эта мебель стояла там со времен его отца, и сэр Гайлс Гэй купил ее вместе с домом, об этом Беллоуз сказал нам сам.
Беллоуз вышел из паба в десять вечера, выпив ровно столько, чтобы взбодриться, и прихватив бутылку виски, чтобы не растерять бодрости. Он дождался, пока около полуночи все в «Четырех дверях» улеглись спать. Он выждал еще несколько минут, а затем открыл дверь своим ключом. Потихоньку поднялся наверх. Тогда на нем были перчатки, он нес при себе дубинку со свинцом, а под пальто – кочергу, придерживая ее плохо действующей левой рукой. Он вошел в комнату Родни. Родни, готовившийся ко сну, удивился, увидев его, но не испугался и не поднял тревогу. Любого объяснения, почему Беллоуз оказался там, было бы достаточно. Он как-то отвлек внимание Родни и ударил дубинкой, так что тот лишился чувств. Затем сделал то, что было нужно.
После того (скажем, минут в двадцать первого) он тихо спустился. Его работа в доме была еще не завершена. Он отправился куда? Ну как же, в кабинет, конечно, где, точно так же как в синей комнате наверху, сохранилась старая мебель его отца. Он открыл запертый ящик бюро, естественно отцовским ключом, который оставил у себя, как оставил и все, что только возможно. Кто еще смог бы открыть тот (и это признает Гэй) замысловатый замок? А в ящике, как нам известно, обнаружил фотографии.
Вся схема сложилась. Джозефин должна уйти следующей. На самом деле он уже написал ей, хладнокровно это пообещав, поскольку знал: такое письмо она никому не осмелится показать. (Вспомните-ка, она ведь получила два письма из Нортфилда, одно от мужа, а второе от неизвестного?) Она ответила на это письмо. Ответила вполне хладнокровно, что ему лучше даже не пытаться, поскольку, если с ней что-то случится, у нее имеется браслет, способный отправить его на виселицу. Отсюда новое появление браслета. А пока что Беллоуз наносит ей удар, убивая ее второго мужа, Родни, и по-прежнему сознавая, что она не посмеет заговорить.
После убийства Родни Беллоуз прокрался в кабинет. Он задернул шторы и включил маленькую лампу. Вам будет интересно узнать, что он сообщил нам сегодня утром о месте, где он решил спрятать орудия преступления – кочергу, дубинку со свинцом, перчатки, ключ от ящика и все остальное, – пока они не понадобятся ему снова. Так вот, все это время вещи лежали в бюро. В тайнике сзади – еще одно изобретение его отца. Это было самое лучшее для них место: если бы по какой-то маловероятной случайности их обнаружили, то это была бы улика, обвиняющая сэра Гайлса или кого-то еще из вашей компании.
Избавившись от этих вещей, он принялся методично рвать фотографии на мелкие клочки – все фотографии в ящике, заодно и те, которые принадлежали самому сэру Гайлсу. Но тут ему пришла новая идея. Я говорил вам, что этот человек никогда не останавливается на достигнутом. Я говорил вам, он не может понять, что лучшее – враг хорошего, и именно это его и подвело. Единственная фотография, которую он не уничтожил, групповая, с горкой в парке развлечений…
Тут Гэй прервал монолог доктора Фелла.
– Тогда есть еще вопрос, – сказал он. – Я так полагаю, он оставил эту фотографию, потому что мог использовать ее, чтобы угрожать миссис Кент, не раскрывая при этом никому ее личность. Только как же он сам узнал, что на фото миссис Кент? Я могу допустить, что показывал ему эту фотографию в какой-то момент, только и я ведь не знал, кто на ней, пока вы не приехали ко мне и не разъяснили…
– Проверка памяти! – воскликнула Франсин.
– Прошу прощения?
– Точно, – согласился Дэн, широко открывая глаза. – Черт побери! Я все пытался вспомнить, где же видел эту фотографию совсем недавно. Мы ведь вдвоем пытались вспомнить вчера. Проверка памяти, точно. В тот раз, когда Беллоуз демонстрировал нам свои способности. Один из этих обязательных тестов состоит в том, чтобы сунуть кому-нибудь под нос фотографию, групповую фотографию с кучей деталей, а потом потребовать перечислить все