эти детали после одного беглого взгляда. И мы выбрали этот снимок! И кто-то заметил, что скрытая остальными фигура – это Дженни. Ясно. Продолжайте.
– Пузырьки с разноцветной тушью в ящике, – послушно продолжил доктор Фелл, – натолкнули его на мысль сделать надпись: «Еще один уйдет», чтобы оставить ее рядом с первой своей жертвой. И он сделал эту надпись. Однако отказался от идеи как от слишком рискованной. Он известил бывшую жену о грозящей ей опасности. Однако при этом не хотел, чтобы о его планах узнал кто-то еще. Поэтому он сидел в кабинете среди ночи, сбитый с толку, раскидывая недалеким умишком и заодно (теперь, когда дело было сделано) потягивая из бутылки неразбавленный виски.
Рейберн пристально поглядел на доктора Фелла:
– Вы хотите сказать, наверху лежало мертвое тело, а он хладнокровно сидел в чужом доме…
– Не забывайте, – возразил доктор Фелл, – что он был вовсе не в чужом доме. Это-то и есть основной мотив во всем этом деле. Он сидел у себя дома, в единственном привычном месте. Остальные были незваные гости, которых он ненавидел. И вместо того чтобы поспешить вон из дома, этот дурак продолжил напиваться. Как вы можете догадаться, чем больше он пил, тем нерешительнее становился, ведь он никак не мог усвоить, что лучшее – враг хорошего. Все ли в порядке наверху? Не упустил ли он чего? Обычный приступ самоедства Ричи Беллоуза. И когда он был уже на три четверти пьян, он пошел убедиться. Фотографию он оставил в бюро. Поднялся в темноте наверх, стянув с руки перчатку и вряд ли подумав о мерах предосторожности. Едва в состоянии что-либо разглядеть, он широко распахнул дверь «синей комнаты» – так ее и нашли – и вошел, оставив отпечатки пальцев, пока нашаривал выключатель. Ему хватило ума понять, что он свалял дурака, однако было уже поздно. Он тут же погасил свет и вышел (в лунном сиянии), когда вы, мистер Рипер, открыли дверь своей комнаты. Бежать он не мог – он едва держался на ногах. Поэтому действовал по наитию. Он упал на диван и изобразил мертвецки пьяного, что было почти правдой.
Таковы история его первого убийства, пошедшего не по плану, и причина для убийства второго.
Я уже рассказывал вам, как, подстрекаемый сложившимися обстоятельствами и собственной хитростью, он изобрел схему для второго убийства. Он собирался убить Джозефин в «Королевском багрянце», и он должен был надеть униформу служащего – отсюда его история. Он знал, что все вы собираетесь в «Королевский багрянец», он знал о новом верхнем этаже, он знал даже дату – видит бог, вы часто об этом упоминали. Затем вы изменили дату и отправились туда на день раньше – эти сведения ему добросердечно сообщил инспектор Таннер в ходе ежедневного допроса.
Отсек с камерами в участке запирается на ночь в половине десятого. Не успело еще пробить без четверти, как Беллоуз уже вышел из тюрьмы, переоделся, и в этой чернильно-черной деревенской ночи никто не узнал бы его, даже если бы увидел. Поскольку он хотел добраться до Лондона, как я вам уже сообщил, ему нужны были деньги. Тут нет ничего проще. У него по-прежнему имелся ключ от «Четырех дверей». В доме не было никого, кроме прислуги. В ящике бюро в кабинете, как он знал после своего первого визита двумя неделями раньше, лежал кошелек, денег в котором хватало, чтобы заплатить за автобус и поезд до города.
Ну и разумеется, ему требовалось зайти туда, чтобы прихватить свою драгоценную кочергу…
Отсюда таинственное исчезновение монет. Если удачно пересесть с автобуса на поезд, из Нортфилда до столицы всего час и десять минут езды. При таком раскладе он прибыл на Чаринг-Кросс в одиннадцать. Автобус до отеля, кочерга, завернутая в газету, теперь еще (что бесценно!) статус, который дал ему полицейский мундир – по сути, не только пропуск куда угодно, но и разрешение, не вызывая подозрений, задавать вопросы водителям такси или швейцарам о том, например, куда ведет пожарная лестница; и еще через пятнадцать минут он уже на пожарной лестнице с внешней стороны коридора крыла А, как раз вовремя, чтобы увидеть, как ваша компания возвращается после театра.
Ему пришлось дождаться ухода горничной, прежде чем он смог забраться в кладовку через окно. Но даже и тогда он мешкал до полуночи, прежде чем совершить нападение: почему? Потому что он терпеливо выжидал, чтобы кто-нибудь увидел его. Без полицейского шлема он был неузнаваем – он перевоплотился в работника отеля. Его, разумеется, не должны были увидеть настоящие работники, тогда весь маскарад слетел бы с него мигом. Однако он хотел, чтобы кто-то из постояльцев заметил его, а те упорно не желали покидать свои номера. Кладовая для белья стала бы для него спасительным убежищем, если бы кто-нибудь подошел слишком близко. Впрочем, ему повезло, что он напал на Джозефин не сразу. У нее в номере был Рейберн, хотя Беллоуз и не мог этого знать, поскольку Рейберн вошел и оставался у боковой двери номера семьсот семь, и так получилось, что они на волосок разминулись с ним.
И этот волосок был бы еще тоньше, если бы миссис Кент благоразумно не выждала пару минут, убеждаясь, что на горизонте все чисто, прежде чем открыть дверь служащему, который пробубнил: «Запасные полотенца, мадам». Тогда она не испугалась его. Ее приступы страха прошли: Беллоуз благополучно сидел под замком, Рейберн находился на расстоянии крика. И в этот короткий промежуток времени вы, мистер Рипер, выглянули, чтобы поставить свои часы. Если бы вы понаблюдали чуть дольше, то увидели бы, как служащий входит в номер семьсот семь, внося полотенца, – и он был бы совсем не против, если бы это случилось. На самом деле именно на это он и надеялся. Он позировал для вас.
Миссис Кент со спокойной душой открывает дверь для горы полотенец. Она произносит: «Войдите». Он переступает порог и опускает полотенца, и она успевает взглянуть ему в лицо, прежде чем он делает то, ради чего пришел. Он не смог бы ударить ее в затылок, как проделал это с Родни. Она его знала.
Но самое главное, он должен был найти браслет. Что потребовало, как мы уже решили раньше, тщательного обыска номера. Чтобы оградить себя от возможных помех, он спешно выставляет за дверь пару туфель (то есть то, что он счел парой) и вешает на дверь табличку: «Не беспокоить». На нем все те же старые перчатки, которые он надел перед убийством Родни. Только он никак не может найти браслет! Он натыкается на ключ от номера и прикарманивает всю мелочь, какую находит в сумочке; он не вор (на это он теперь напирает особо, несколько даже исступленно), и он не желает остальных ее денег. Однако он по-прежнему не может отыскать браслет, ему попадается лишь украшение миссис Джопли-Данн. Между прочим, знаете, что он сделал с тем браслетом потом? Выбросил в сточную канаву из одной только злобы, доказывая, что характер даже самого альтруистичного из убийц не без причуд.
Следующим пунктом отметьте себе, насколько техника этого преступления повторяет первое. И снова Беллоуз, хотя и по куда более веским причинам, не может понять, что лучшее – враг хорошего. Он убежден, что нужного ему браслета в номере нет. Однако же он едва не сходит с ума от нерешительности. В какой-то момент он наконец покидает номер – и забирает с собой ключ от семьсот седьмого, – поскольку знает, что уйдет не дальше кладовки; и он возвращается обратно. Он колеблется точно так же, как колебался здесь. Только там ему нельзя мешкать слишком долго, иначе он упустит последний поезд. Он возвращается в номер, чтобы бросить еще один, последний взгляд. Чертовка провела его даже теперь, когда она мертва. Да где же, ради самого Сатаны, этот браслет? Желая поглумиться над ней, как он представлял себе это раньше, он берет табличку «Не беспокоить» и пишет на ней «покойница» красной ручкой, которую нашел в дорожном сундуке. Оставив ключ в двери, он наконец уходит.
Доктор Фелл сделал глубокий сиплый вдох и отложил в сторону свою потухшую сигару.
– Что ж, о плане нашей кампании вы могли уже догадаться. Если наши подозрения насчет Беллоуза были верны, нам уже хватило бы доказательств, чтобы вынести приговор. Однако он был бы осужден наверняка и без всяких оговорок, если бы нам удалось еще разок выманить его из камеры в полицейском мундире. Я предусмотрительно воспользовался возможностью, когда беседовал с ним в участке, не позволяя Хэдли вставить ни слова возражения. Было сложно, потому что нервы у Беллоуза совсем расходились: он не пил уже две недели, как будто действительно сидел под замком, не имея возможности выйти. Причина в том, что выйти он мог только вечером, когда уходит охрана, и к тому времени, когда он добрался бы до ближайшего паба, где его не знают, паб уже закрылся бы, подчиняясь нашим прекрасным законам.
Я решительно дал ему понять, что уверен в его невиновности. Я изложил ему свою притянутую за уши теорию, будто он всего лишь «свидетель». Его настолько изумила эта свежая идея, что на минуту он лишился душевного равновесия и даже не сумел подхватить мысль, – поверьте, я в тот момент выругался про себя. Когда он опасливо согласился со мной, было уже слишком поздно. Главное для меня было каким-то образом ввернуть в разговор упоминание о пропавшем браслете, не вызывая при этом подозрений. Наконец я подобрался к теме, высказав совершенно дикую догадку, что «призрачный служащий» нес что-то на серебряном подносе в «Четырех дверях». Я не смог бы продвинуться дальше, не выдав это за достоверный факт. Как вы помните, когда мы уходили, я вернулся и еще поговорил с ним. Я сказал, у нас имеется одно доказательство, которое покойная миссис Кент считала важным: браслет; я описал его и спросил Беллоуза, не мог ли принести браслет одетый в синюю униформу призрак. Он ответил отрицательно. Я сказал, задумчиво пожимая плечами (хотя, боюсь, степень задумчивости можно было бы оценить только с помощью сейсмографа), что мы собираемся отправить браслет на экспертизу и показать его нескольким свидетелям, и прибавил, что мисс Форбс сохранит пока браслет у себя.
Я, как вы догадываетесь, поверил, что он окажется достаточно глуп и в его нынешнем взвинченном состоянии совершит еще одну вылазку за браслетом, причем не станет колебаться, зная, что иметь дело предстоит с женщиной. Он и не стал колебаться. Однако же план едва не пошел прахом. Все было продумано: мы должны были впустить его в «Четыре двери», позволить ему схватить браслет, а потом схватить его самого, когда он будет выходить, – так мы себе это представляли. Уверяю вас (и незачем возмущаться), что мисс Форбс не грозила никакая опасность: у ее спальни дежурили два человека, хотя она об этом не подозревала, и они набросились бы на преступника, если бы он только приблизился к ней на пару ярдов. Все шло прекрасно, пока Беллоуз, знавший, что мы с Хэдли остановились в номерах в пабе, не отправился туда на разведку. Хэдли (что вполне объяснимо в такой кромешной темноте) ошибочно принял его за Таннера. И Беллоуз не смог сбежать. Из слов Хэдли он узнал, что игра началась. Единственный вопрос был, что он станет делать дальше. Мне кажется, он все тщательно взвесил в своей обычной скрытной манере. Поразмыслив, он решил: раз деваться ему некуда, он просто прихватит кого-нибудь с собой, и ему было не особенно важно, кого именно. Когда настоящий Таннер заявился в паб спустя десять минут, ваш покорный слуга похолодел. И не наша заслуга, что обошлось без жертв. Отдаю должное вашей храбрости, сэр, по