аискрились между деревьями, словно рождались и умирали звезды. Потом их прогнал дождь. Линк с Ноэми спрятались под кронами и стали дожидаться, когда он пройдет. Дождь закончился так же стремительно, как начался, и солнце еще не успело скрыться за горизонтом.
Через неделю Линк умер.
Маяк
Мне приснилось, что в лесу за «Лэмплайтом» было озеро. Из воды поднимался бетонный маяк в форме человеческого торса с длинными конечностями из центра – то ли крылья, то ли плавники. На месте головы комнату с лампой венчала крыша из ртутно-синего стекла. У озера не было берегов: я стояла на стыке воды и травы. Между пальцами ног поднималась влажная грязь. Я не могла понять, утро было или вечер: листва, трава и вода начинали сереть. Вокруг маяка росли березы и клены, такие высокие, что я могла бы спрятаться в складках их коры, как какой-нибудь жук. Маяк моргал своим глазом на воду, очерчивая взглядом дугу. Рассеянный свет по краям луча осветил темные фигуры между деревьями: ростом с людей, но безликие, отстраненные. Они исчезали на свету и появлялись в тенях. Все наблюдало за мной.
10. Эмберлин
На Хеллоуин Эмберлин пришла к Андерсонам с костюмом, что свешивался у нее с локтя в мешке для одежды. Помахав с крыльца, она проследила взглядом за отцовской «Субару Аутбэк», пока машина не скрылась на дальнем конце подъездной аллеи. Лайл, которая собиралась нарядиться Дэвидом Боуи (в роли короля гоблинов Джарета), попросила Эмберлин помочь ей с макияжем. Обычно таким занималась Ноэми, но сейчас почему-то Лайл потребовалась именно Эмберлин. Просьба привела ее в полный восторг – аж мурашки побежали, – и она просмотрела столько обучающих видео, что в жизни бы не подумала, что может.
Сама Эмберлин не собиралась ничего придумывать, но пока Лайл обсуждала с ней собственные планы, заразила подругу энтузиазмом. В прошлом году Эмберлин особо не напрягалась и заявилась в «Лэмплайт» в остроконечной ведьминской шляпе, добытой по дешевке в супермаркете. На сей раз Эмберлин расстегнула мешок, и оттуда с шуршанием заструилась блестящая юбка из тафты, переливаясь сине-фиолетовым в лампах комнаты Лайл. Подругам пришлось поломать голову и обегать все магазины праздничных товаров и комиссионные, пока они не придумали: Эмберлин пойдет в винтажном выпускном платье, куда они добавили детали с костюма оборотня. Так она будет Красавицей и Чудовищем в одном лице.
Лайл сидела на краю кровати, пока Эмберлин прорисовывала ей впалые щеки.
– Я знаю, что это плохая идея, – сказала Лайл. – Но я купила банку смываемого аэрозоля для волос. Надеюсь, закрасит зелень.
– Ничего, как-нибудь разберемся. А теперь, пожалуйста, посиди спокойно.
Лайл никогда не красилась, за исключением своей фирменной ярко-алой помады, однако даже ей макияж бы удался лучше. Эмберлин старалась красить внимательно и аккуратно, но руки у нее дрожали, и линии выходили неровными. Когда Эмберлин красила ей ресницы, Лайл держала глаза раскрытыми, хотя огромная черная палка то и дело норовила попасть ей в глаз. Прокрашивая брови Лайл, Эмберлин оперлась ладонью подруге на лоб.
– Сколько тебе было, когда ты перестала собирать конфеты на Хеллоуин? – спросила Лайл.
– Думаю, где-то в средней школе… – Она пригладила брови Лайл ногтями. – Я три года подряд носила один и тот же костюм: стандартное розовое платье принцессы. В первый год оно было мне страшно велико, но к концу я до него доросла. Правда, тогда весь подол уже был в дырках от того, что я его волочила по асфальту.
– А мне приходилось брать с собой Паркера каждый год с тех пор, как родители разрешили нам ходить одним. Думаю, тогда я и разлюбила эту традицию.
Лайл наморщила нос, не подозревая, как ей повезло: у нее был брат, из-за которого она могла беситься.
– А то я бы до сих пор ходила. Паркер-то ходит с друзьями.
Эмберлин оставила лицо Лайл в покое. Повозив кисточкой по теням, она рассеянно вытерла ее о тыльную сторону запястья, оставив на нем жирную серую полоску.
– Я никогда не ходила за конфетами с Линком, – сказала она. – Их забирал старший брат Гэтана, а когда он умер, они стали ходить одни. А меня только мама брала, когда я была совсем маленькой.
– Я вечно забываю, что у Гэтана был брат.
– Ну, Элайджа был гораздо старше, так что вряд ли ты его часто видела. Даже Линк его почти не помнит. Почти не помнил.
Эмберлин закатила глаза, словно это было нелепой оговоркой. Что, конечно, было не так.
– А сейчас вы с Гэтаном часто видитесь?
– Только в школе. – Эмберлин покачала головой. – Теперь, без Линка, он почти к нам не приходит, хотя иногда помогает по дому. Сгребает листья в кучу, все такое.
– А в лес ты ходишь? Мы уже давно не фотографировались, так что я не знаю… – Лайл замолчала, оставив мысль незаконченной.
У Эмберлин сложилось ощущение, будто подруга собиралась договорить, но не понимала, к чему она ведет.
– Нет, я туда не возвращалась. Конечно, я прохожу мимо по пути в «Лэмплайт», но зачем туда ходить, если мы не фотографируемся. Не то чтобы я избегала леса. А с другой стороны… Когда я смотрю на него, чувства у меня не самые приятные.
Она положила кисточку на комод Лайл и, взяв себя за прядь рыжих волос, протянула руку от корней к кончикам, раз за разом, словно пыталась выбраться из комнаты по канату собственной шевелюры.
– Конечно, я вспоминаю, что там случилось. Или что могло случиться.
До смерти Линка они несколько раз позировали для фотографий в лесу. Эмберлин хранила один кадр на телефоне: они с Лайл на рассвете. Девушек почти не было видно на фоне леса. Нужно было приглядеться, чтобы увидеть две фигуры в черных вуалях, накинутых на оленьи рога, что Ноэми смастерила из веток и гипса. Смотря на фото, Эмберлин могла только догадываться, кто из них кто: лица были так размыты, что могли принадлежать кому угодно, а из-за рогов казалось, что обе девушки одинакового роста, хотя Эмберлин была сантиметров на пятнадцать выше. Ноэми запретила им двигаться и разговаривать друг с другом, и они то завывали, точно призраки, то тихо хихикали из-под рогов. Теперь, когда Эмберлин не различала их на фото, ей казалось очень странным, что одной из этих мрачных фигур была она сама.
– А жаль, – продолжила Эмберлин. – Весело тогда было.
– Если захочешь вернуться, – предложила Лайл. – Я бы пошла с тобой. Не обязательно фотографироваться. Можем просто сходить вдвоем, и ты как следует подумаешь, что чувствуешь насчет этого места.
– А что, хорошая мысль. – Она встретилась взглядами с Лайл. – Скажи, очень странно будет, если мы пойдем без Ноэми?
– Нет, – ответила та, но голос ее звучал неуверенно.
Лайл во время уроков постоянно рисовала на коже. Этим она слегка напоминала Эмберлин Линка, который целыми днями красил ногти фломастером. Однако Линк делал это от нервов, а Лайл проявляла больше терпения. Она была в продвинутых классах почти по всем предметам, поэтому Эмберлин могла наблюдать за ней только во время испанского, на который они ходили вместе. В прошлую пятницу Лайл черными чернилами написала L♥VE на пальцах левой руки. Символы еще виднелись, посеревшие и размытые настолько, что сердце на среднем пальце больше напоминало слезинку.
Эмберлин зашла в лес бок о бок с подругой. Под ногами шелестела листва цветов заката. Эмберлин знала, что Лайл предпочитает большие наушники (она вечно носила их вокруг шеи), сегодня Лайл перешла на наушники-капли, чтобы они могли слушать музыку одновременно. В основном Лайл слушала музыку, которую написали задолго до ее рождения. Прямо сейчас в правом ухе Лайл и левом ухе Эмберлин играла Love → Building on Fire. Они шагали в ногу, и шнур между ними ни разу не натянулся. Заходящее солнце отражалось на синем атласе дешевого платья Эмберлин, словно оно было из воды. Тихий, спокойный цвет, но такой поразительный на фоне теплых тонов осени и заката.
– Тебе очень идет синий, – сказала Лайл.
Эмберлин подняла взгляд и увидела, что Лайл смотрит на ее лиф. Внезапно Эмберлин отчетливо почувствовала, что живет в теле, и приобняла себя за пояс одной рукой, положив пальцы вдоль ребер. Ее голый локоть коснулся мягкого изгиба руки Лайл, и остальное тело Эмберлин перестало существовать.
Она не знала, чего ждать от этого возвращения в лес.
Та же лужа, что и пять месяцев назад, пряди золотисто-рыжих волос Линка плавают на поверхности… Линии огненной листвы очерчивают положение, в котором он умер, уткнувшись в землю лицом.
Раньше Эмберлин любила проводить время среди деревьев в компании Лайл и Ноэми. С Лайл вдвоем они еще сюда не приходили. Что с ней было не так, раз она была рада снова оказаться здесь? Почему радовалась обществу Лайл? Разве ей не полагалось думать про Линка? Ее мысли заплутали в лабиринте образов. Она бы могла взять Лайл за руку. Эмберлин вызвала в памяти синие потрескавшиеся губы Линка. Буквы на коже Лайл. Линк стал горсткой пыли на каминной полке. Мир пылал осенними красками. Мир тонул в океане глубиной в десять сантиметров.
Лайл остановилась и вынула наушник.
– Не уверена, куда теперь, – сказала она, оглядываясь в поисках знаков, которых, как знала Эмберлин, не существовало.
Конечно, не осталось ничего, что указывало бы на место смерти Линка. Может, и хорошо, что лес казался нетронутым, таким же, как на фотографиях Ноэми. А что они, собственно, искали? Выросший из ниоткуда могильный камень? Линк не оставил никакого следа в лесу. Деревья поглотили память о нем.
– Не волнуйся, – сказала Эмберлин. – Я и не думала, что мы найдем то самое место, где… Место Линка. Я рада, что мы пришли. Наверное, это и к лучшему, что мы не знаем, под каким именно деревом его нашли. Так лес останется чем-то большим, чем просто местом, где он умер.
– Правда? – Лайл с неуверенным выражением на лице кивнула, словно обнадеживая себя. – Ну хорошо. Я просто думала… может, мы найдем воду, ну, или что-то в этом духе. Что-то, что даст тебе какие-то ответы. Когда я приходила сюда раньше, я увидела кое-что, что может тебе помочь. Но я не знаю это место так хорошо, как Ноэми. Если тебе понравилось просто бродить, я рада. Жаль, что не могу больше ничем помочь.